Петр Радченко - На заре

— Цибе [460] Цибе! (Цибэ!) — окрик, успокаивающий собаку; тихо! — прим. Гриня , Дурноляп! — закричала на него Василиса.

— Хай, ить животина заскучалась без меня, — сказал Гусочка и погладил пса по голове.

— Ладу не дам [461] Дать ладу — справляться с чем-либо, разобраться с чем-либо, понять. — прим. Гриня твоему Дурноляпу, — проворчала Василиса. — Дома окаянный не живет, все по чужим дворам шляется.

Гусочка погрозил пальцем своему любимцу.

— Э, Дурноляпик, ето никуда не годится! Ты сторож на своем дворе, обязан беречь хозяйство. Да и женушку мою, как ентот Покат… сторожил бы исправно, чтоб ее тут без меня не израсходовали большие охотники.

Василиса набрала в черпак из котла горячей воды, вылила в ванну.

— Про какого это ты Поката?

Гусочка не ответил, почесал затылок и, поморщившись, сказал:

— Ты, Васенька, при людях не кажи на Дурноляпа «цибе», а кажи «пошел вон».

— Как умею, так и кажу! — бросила Василиса.

Гусочка опустился на корточки, взял пса за уши, заглянул ему в глаза.

— Шляешься, значит? — сказал он нравоучительным тоном. — Нехорошо, нехорошо так. Хозяин на фронте кровь проливает, а ты без присмотру двор бросаешь. Бароху [462] Бароха, баруха, барёха — любовница, сожительница. — прим. Гриня , мабуть, завел. Верно? Выходит, что верно, раз зенки прячешь. Вот посажу тебя знову на цепь, так ты у меня попрыгаешь. Ить люди — воры! От них все надо стеречь.

— А у тебя, Ваня, нет барохи, случаем? — перебила его Василиса, продолжая наливать воду в ванну.

Гусочка выпрямился с видом незаслуженно обиженного.

— Да ты что, Васенька? — спросил он, часто заморгав глазами. — Рази я позволю глупостями заниматься?

— Ой, Ваня! — недоверчиво взглянула на него Василиса. — Щипли гуся так, чтобы не кричал.

— Не веришь? — горячась, спросил Гусочка. — Так я ж можу перекреститься!

— Ты в нужник идешь и тебе ничего не стоит перекреститься, — махнула рукой Василиса.

Гусочка снял с себя одежду, повесил на колышек, вбитый в стену. Неважно выглядел он в костюме Адама: ноги тонкие, с широко раздвинутыми ступнями, шея длинная, худая, позвоночник выпирал по всей спине острыми костями, кожа дряблая, землисто-желтого цвета.

Пройдя в баню, он погрузился в теплую воду. Василиса плеснула кипятку на раскаленные камни, лежавшие на плите, и все помещение заволоклось густым паром. Василиса намылила мочалку и принялась скрести тощие бока мужа, приговаривая:

— А грязи сколько! И как ты только терпел?

— В боях не до етого было, — буркнул Гусочка.

Василиса помыла ему спину, вытерла банное подголовье на лавке и пошла в дом готовить ужин. Гусочка вылез из ванны, понежился в пару на полке, побил себя вишневым веничком по ляжкам, всполоснулся чистой водою, насухо вытер полотенцем распаренное красное тело, надел свежее белье и, облачась в бумазейный, домашний костюм, вернулся в кухню. Стол уже был приготовлен. Гусочка уставился на принарядившуюся жену, одобрительно прищелкнул языком:

— О-ба! Ето и я понимаю! Как ягодка стала!

Василиса налила в стопки водку. Гусочка чокнулся с нею, воскликнул:

— Ну дай бог, чтобы не последняя!

Выпили. Гусочка уплетал борщ за обе щеки и так сопел, что казалось под столом кто-то раздувал кузнечный мех. Тарелка его быстро опустошилась, и он стал уминать второе блюдо — блины со сметаной. Но, к большому удивлению Василисы, ел с хлебом, и она, вытерев полотенцем губы, толкнула его в плечо и сказала:

— Тю на тебя! Хлеба и так мало, а ты черт знает что вздумал! Хлеб с хлебом ешь.

— Рази одних блинов наешься? — ответил Гусочка скороговоркой. — А с хлебом трымнее [463] Трымнее — питательнее, калорийнее. .

— Но муки у нас на одну выпечку осталось, — предупредила Василиса. — Треба на днях смолоть хоть один чувал.

Гусочка вышел из-за стола, с минуту бормотал молитвы перед образами, потом лег на диван и выставил поверх исподней рубашки тот самый золотой крестик, который «раздобыл» в плавнях, и долго соображал: домолоть ли то зерно, что осталось в закроме, взять ли тайком от жены из ямы или, может, пойти подзанять у кого-нибудь немножко; пусть разнесется слух о том, что Гусочки уже голодные сидят, побираются, после того как ограбили их совдеповцы — забрали пшеничку по продразверстке; лезли в голову и другие мысли… Кряхтя, он приподнялся с дивана, взял в сенцах большой грубый чувал и, скручивая его в рулончик, тут же вернулся в кухню.

— Пойду позычу [464] Позычать — занимать в долг, брать взаймы. Позычить — занять. — прим. Гриня у кого-нибудь пудика два-три, — нерешительно проговорил он, обращаясь к жене.

Василиса непонимающе посмотрела на него.

— Там же есть еще в амбаре, — сказала она, моя посуду.

— Негоже выгребать дотла, не по-хозяйски, Васенька, — вразумлял ее Гусочка. — Увидят люди, что молоть повез, чего доброго, ще наведаются за зерничком и ети, новые власти, а оно, Васенька, зерничко-то, не токо Врангелю и Атанте нужно, но також потребно и нам. Видала, какие обозы прут в горы, метут все подчистую. Пойду, хтось змилуется.

Василиса не стала больше перечить мужу, заметила только:

— Поздновато уже, может, завтра сходил бы.

— Как раз в пору: все дома, управились по хозяйству. Можно и посидеть трошки, покалякать, новостей прознать, — мягко сказал Гусочка и взялся за щеколду.

Но Василиса вдруг, забеспокоившись, проговорила:

— Неудобно ходить позычать зерно с таким здоровенным чувалом. Лучше вот этот, поменьше.

Она взяла с лавки пустой старенький чувальчик и кинула мужу. Гусочка бросил в угол скрученный ранее мешок, сунул под мышку тот, что предложила ему жена, и скрылся за дверью.

Натоптавшись за день в большом безалаберном хозяйстве, Василиса так устала, что уснула мертвецким сном, едва коснувшись головой подушки.

Гусочка долго стоял посреди двора, поглядывая в сад и почесывая затылок, затем направился в сарай, где у него на колышках, вколоченных в стену, висели различные инструменты. Чиркнув спичкой, он выбрал сверло среднего размера, завернул его в чувальчик и, тут же подобрав кочерыжку с обрушенного кукурузного кочана, положил в карман свободных полотняных штанов, в которые предусмотрительно переоделся, и решительно двинулся в сад, к плетню, отделявшему его двор от двора соседа Хмары. Подойдя к перелазу, Гусочка еще раз поскреб в затылке, перекрестился и осторожно, чтобы не всполошить псов, перебрался через плетень в сад к соседу, тихонько пошел между деревьями. Сад кончился, темнота немножко рассеялась. Гусочка очутился в пяти шагах от цели, остановился, перевел дух и полез под амбар. Все шло как нельзя лучше, но, ползая в тесном подполье, он нечаянно зацепил ногою какую-то железку, и она зазвенела. В эту же минуту послышался дружный лай собак. Гусочка отлично знал подворье Хмары, собак не боялся, они на цепи: одна бегала от двери амбара до двери конюшни, другая — от конюшни до крыльца дома. Гусочка притаился. Собаки утихли. Немного успокоившись, он принялся за дело: начал в полу амбара исподнизу сверлить дыру… Чувствуя чье-то постороннее присутствие, собаки несколько раз принимались громко лаять, и Гусочка, затаясь, тихо лежал, пережидал, пока собаки утихнут…