Петр Радченко - На заре

— А, господин сотник! Мое вам с кисточкой!

— Здравствуйте, господин подъесаул! — Молчун приложил руку к папахе.

— Вот что, друг любезный, — продолжал Минаков, едва ворочая языком. — Скажи своему Хвостикову, что если он будет со мной так разговаривать, то я… Понимаешь? Я человек строгий. Не люблю вилять туда-сюда. Программа моя ясна тебе?

Молчун кивнул:

— Да, господин подъесаул, ясна.

— Я анархист! — Минаков ударил себя кулаком в грудь. — У меня полная свобода. Свобода, так сказать, во всех отношениях! У меня хлопцы что хотят, то и делают. Вот за это они меня и уважают. Я подчиняюсь, понимаешь, только себе, и то не всегда! А он, ваш Хвостиков, хочет, чтобы я ему подчинялся. Нее-е-ет… Извини-подвинься! Я к таким порядкам не привык. У меня дисциплина своя! Я могу лишь на добровольных началах и без того, знаешь: жим-жим… Сейчас вот заберу свою Улю и укачу в горы — ищи-свищи ветра в поле!

К нему подошла Ульяна. Минаков обнял ее за талию и, сходя вниз со ступенек, воскликнул:

— Вот мой верный адъютант!

Их подхватили под руки два анархиствующих солдата, посадили на тачанку, стоявшую на улице в окружении кавалеристов. Ватага рванулась с места и во весь опор с гиком и свистом понеслась по дороге в сторону моста…

В штабе находились Хвостиков, Крыжановский, Тупалов и Бородуля. Толковали о присоединении отряда Минакова к «армии возрождения». Молчун передал главнокомандующему разговор, только что состоявшийся с Минаковым. Генерал нервно смял недокуренную папиросу, проговорил со злостью:

— Ишь ты, герой какой нашелся!

Гусочка ехал домой, важно раскланивался со встречавшимися на улице богачами, а от всех прочих отворачивался или делал вид, что совсем не замечал их. Красные галифе его горели, как солнце на закате. Проезжая мимо двора Конотопа, он заметил у забора старуху, внимательно глядевшую на него из-под ладони, спросил:

— Что ето вы, бабуня, не угадываете меня, чи шо?

— Да невже [456] Невже — неужели, неужто, ужели. — прим. Гриня ето ты, Иван Герасимович? — поразилась старуха. — Ты як енерал справжний [457] Справжний — настоящий, подлинный, действительный, истинный. — прим. Гриня .

Гусочка, польщенный таким сравнением, подъехал к ней поближе, натянул поводья.

— Ну, здравствуйте, Селиверстовна.

— Куды ж узнать тебя! Как картинка писаная! И где ты штанцы такие раздобыл? Никак заграничные?

Гусочка с достоинством ответил:

— Турецкие, Селиверстовна. У одного большевицкого комиссара в бою снял.

— Ой, лышенько [458] Лышэнько — горюшко. — прим. Гриня мое! — воскликнула Конотопиха. — Зачем же ты, Иван Герасимович, в красную шкуру влез? Могет, и ты теперечки большевиком станешь? Не доведи бог! Они вон моего сына зарештовали.

— Так и не выпустили? — полюбопытствовал Гусочка.

— Куды там! — вздохнула Конотопиха. — Его под семью замками держат.

— Ну, а Данилка уже дома?

Старуха перекрестилась.

— Слава богу, внучек пришел. Токо-токо коня расседлал и в хате сидит. Ну, а ты как же, голуб мой?

— Мне зараз и море по колецо! — хвастался Гусочка. — Кульером я служу при главном командующем.

— Я тебя знаю, — протянула Конотопиха, улыбаясь. — Веселый ты человек.

Гусочка толкнул Анархию каблуками.

— Ну, прощевайте, Селиверстовна! Дела у меня, дела.

— Прощевай, Герасимович, прощевай, — помахала рукою Конотопиха.

Гусочка остановился у своего двора, крикнул:

— Эй, жена, и где ты там запропастилась? Не видишь, што я приехал? Открывай ворота!

Василиса, стряпавшая у печки под навесом, бросилась на зов мужа.

— Иду, Ваня, иду! — долетел из-за дома ее голос.

Она широко распахнула обе створки ворот, и Гусочка въехал во двор, слез с кобыленки, передал повод жене. Василиса ослабила подпруги под брюхом Анархии, отвела ее в конюшню и вернулась к печке. Гусочка счистил с сапог грязь, поднялся на крыльцо, внимательно осмотрел двор Калиты, перевел глаза на хату Белозеровой, сказал злорадно:

— Ригинально… Ничего, мы ще возьмем вас за шкирку.

Он вошел в дом, снял с себя папаху, шашку, кинжал, револьвер и черкеску, повесил в зале на рога косули, прибитые к стене. Василиса бросила на него короткий взгляд, прыснула со смеху.

— Ты чего спосмехаешься? — буркнул Гусочка.

— Да так… — промолвила Василиса. — Чудной ты в этих штанах. Аж очам больно — такие они яркие.

— То-то же, — расхаживая по залу, важничал Гусочка. — Не здря я кровь проливаю. — Он остановился возле сундука, решил проверить, на месте ли приобретенные им на фронте вещи, сказал: — А ну-ка, Васенька, отомкни-ка мои сокровища, я погляжу на них.

Василиса открыла сундук, начала вынимать из него меховые, ватные и демисезонные пальто, шубы, черкески, бешметы теплые и холодные разных цветов, брюки и еще много другой одежды. Гусочка рассматривал внимательно каждую вещь, примерял перед зеркалом.

— И где ты, Ваня, набрал все это? — спросила Василиса, опускаясь на диван.

— Э, Васенька, — серьезным тоном ответил Гусочка. — Кто на фронте не ленится, тому бог в обе руки дает. Усопшему ничего не потребно, а живому все пригодится.

Василиса в страхе перекрестилась.

— Свят, свят! Неужто с мертвых одежа эта?

— Ну чего, дура, орешь? — шумнул на нее Гусочка. — Сказано, все от бога, и точка! Скоро и тебя принарядю як паву… — Он вдруг остановился в глубине зала, посмотрел на жену, добавил: — Вот токо погано, что голова у тебя, как бубен, — лысая, почти все волосья высыпались. Негоже так, Васенька. Ты ить жена кульера енерала Хвостикова.

— А я-то при чем? — обиделась Василиса. — У тебя тоже вся макушка пустая, блестит как зеркало!

— Я мужик, Васенька, — сказал Гусочка, разводя руками, — а ты баба. Ежели у человека темене [459] Темене — от темя, т. е. верхняя часть головы. — прим. Гриня голое, то такой человек ценится на вес золота, а женщина — совсем наоборот. Тебе нужно добыть парик и носить его.

Осмотрев одежду и спрятав ее в сундук, он достал из-под кровати железный сундучок, отомкнул его и высыпал на стол золотые и серебряные часы, браслеты, кольца, серьги, броши с дорогими камнями, вилки, ножи, подстаканники… В глазах его блестели алчные огоньки, на губах застыла хищная улыбка.

— Вот оно, богатство мое, Васенька! — сказал он с хрипотой в голосе, загребая сокровища костлявыми руками. — Тыщи тут, миллионы! — Он вынул из кармана два серебряных и десять золотых рублей, золотой крестик, положил на стол.

— А это откуда? — Василиса указала на распятие.

— Ето… Нашел я… На передовой в час боя… Достань-ка мое чистое белье, да пойдем в баньку.

Василиса отыскала в комоде исподнее и шерстяные носки. Гусочка снял с себя бешмет, вместе с женой вышел из дома. На дворе совсем уже потемнело. Гусочка открыл дверь предбанника, зажег каганчик на подоконнике. Откуда ни возьмись, вбежал Дурноляп, радостно заскулил, припал к ногам хозяина и, поднявшись на задние лапы, лизнул его в самые губы.