Петр Радченко - На заре

— Слушаюсь! — приложил Гусочка руку к папахе.

Хвостиков прошел в соседнюю комнату, где его ожидали Крыжановский и другие офицеры. Крым-Шамхаловы стали у двери, поглядывали исподлобья на казаков. Матяш время от времени смотрел на них с затаенной настороженностью.

Гусочка сделал несколько шагов взад и вперед, желая обратить на себя внимание присутствующих, особенно стариков: он-де теперь не просто Гусочка, а еще и каратель, которому предстоит расправиться с большевиками, оставшимися в станице. Потом он удалился из канцелярии, тряхнул головой на крыльце и погрозил кулаком:

— Ну теперички я возьмусь за вас! Ни одного красного не оставлю. Всех под ноготь!

Не успел он взнуздать Анархию, как к нему подбежали Крым-Шамхаловы.

— Генерал моя и моя брата к твоя посылал, — сказал Дауд на ломаном русском языке.

— Ето зачем же? — спросил Гусочка.

— Пособляй, пособляй буду! — объяснил Баксанук гортанным голосом.

— Ето можно! — кивнул Гусочка. — Я зараз поеду к Джентемирову, а вы побудьте тут. Понятно?

— Ахы [468] Ахы — хорошо. , ахы, господин унтер-офицера! — сказал Баксанук.

Из правления вышел Матяш. К нему обратился Дауд:

— Твоя в эта станица жила?

— В этой, а что?

— И родича тут?

— Нет никого.

Гусочка выехал со двора и скрылся в темноте. Баксанук толкнул Матяша в плечо:

— Твоя табак есть?

— Есть! — Матяш подал ему кисет.

Баксанук закурил.

— Ахы, — проговорил он, и на его широком лице мелькнула в потемках еле уловимая улыбка. — Теперь наша будет твоя кунак [469] Кунак — побратим, приятель, друг. — прим. Гриня . Ходи на наш юй [470] Юй — дом. . Моя старый ата [471] Ата — отец. гость будешь.

— Не возражаю, — сказал Матяш. — Я немного слыхал о вашем отце — князе на Безымянке. Говорят, он очень богатый человек.

— О, наша ата богатый бий [472] Бий — князь. , — подхватил Баксанук. — Много, много земля, много инек [473] Инек — корова. и кой [474] Кой — овца. , табуны ат [475] Ат — лошадь. !

Матяш отвязал своего коня от брички, сел на него и, расставшись с Крым-Шамхаловыми, направился домой.

Во двор правления в сопровождении «дикой» сотни Джентемирова вернулся Гусочка. Баксанук и Дауд сели на лучших коней, содержавшихся в конюшне при штабе, вместе с ним и его телохранителями поскакали в станицу. Завернули за угол и поехали по набережной в сторону моста через Кубань. Гусочка указал на второй двор от перекрестка:

— С етого начнем.

Слезли с лошадей. Гусочка постучал кулаком в темное окошко, закричал:

— Отчиняй [476] Одчинять, видчинять. — открывать двери, окно, отмыкать. — прим. Гриня !

Из-за белой занавески глухо донеслось:

— Кто там?

— Отчиняй, кажу! — требовательно повторил Гусочка.

Скрипнула дверь, и на пороге появилась рослая женщина с распущенными волосами. Застегивая кофточку, она робко улыбнулась, промолвила:

— Что это вы, Иван Герасимович, спозаранку?.. Я не могла распознать вас по голосу. С чем бог принес?

Гусочка отстранил ее от двери и, проходя в просторную комнату, ворчливо сказал:

— Ты напредь в хату пригласи, потом спрашивай.

Казачка зажгла лампу. На кровати под ватным одеялом спали дети. Один мальчик приподнял голову, посмотрел на ночных пришельцев сонными глазами. Гусочка замахнулся на него плетью, и мальчик нырнул под одеяло.

— Что с ведьмой будем делать? — обратился Гусочка к своим подчиненным. — Тут пустим в расход или как?

— Дело ваше, господин унтер! — расхаживая по комнате, ответил Джентемиров. — Вы знаете, кто она такая.

— Она кума Ропота, ярого большевика, господин кольрет [477] Гусочка, как всегда, коверкает слова. Скорее всего здесь искажение слова «корнет» — младший офицерский чин в кавалерии, соответствующий казачьему «хорунжий» и армейскому «прапорщик». — прим. Гриня ! — пояснил Гусочка.

— Плетка надо, уруга кереди [478] Уруга кереди — надо бить. , — предложил Баксанук. — Баранчук [479] Баранчук — ребенок, парень-подросток. — прим. Гриня у него много.

— Иван Герасимович, — заплакала казачка, — разве я виновата? Покумились мы давно. Покойный чоловик крестил у Ропота старшего сына, а потом и Ропот пошел к нам в кумовья… До революции дело было.

— Ладно, не реви, — сказал Гусочка. — Так и быть, поставь нам горилки, мы подзакусим и пойдем.

— С дорогой бы душой, — всхлипывала женщина, — но у меня ничего нет. Хоть поищите.

Гусочка открыл сундук, стал выкладывать из него одежду.

— Тогда я возьму у тебя ето барахлишко, — заявил он и бросил на сгиб левой руки старую мужнину поддевку и каракулевую кубанку. — Оно тебе уже непотребно, а мне знадобится.

— Что ж, берите, если совесть ваша позволяет.

— Цыть! — гаркнул Гусочка. — Ето за то, что кумовалась с большевиком.

Дауд громко захохотал:

— Ай, машала [480] Машала — молодец. ! Ай, машала! У кого бьёрк [481] Бьёрк — шапка. плохая, у того лица нет!

— Черт с нею! — махнул рукой Гусочка. — Пошли.

Всю ночь он лютовал в станице. То из одного, то из другого двора вырывались отчаянные крики и плач…

А перед рассветом, когда на восточной половине станицы не осталось ни одного «большевика» — все были направлены в правление и там заперты в подвале и амбаре, — Гусочка решил зайти еще к свояченице покойного Гуни. Но тут, у ее двора, карателям навстречу попался седобородый казак.

— Так это ты, Иван Герасимович, всю ночь так знущался [482] Знущаться — издеваться. — прим. Гриня над станичниками? — гневно спросил он.

— А твое какое дело? — огрызнулся Гусочка.

— Эх ты, хамлет! — брезгливо бросил старик.

Гусочка схватился за шашку.

— Да я тебя за етакие речи на куски порубаю!

— Попробуй, Мурзик! — Старик сжал кулаки. — Хочешь, чтоб я с тебя стащил твои красные штаны?

— Ну-ну, без етого! — попятился Гусочка, так и не посмев обнажить шашку.

— Тьфу на тебя, пес шелудивый! — плюнул старик и пошел по улице.

Утром к правлению подъехала коляска с поднятым верхом. Мирон спрыгнул с облучка, помог Меснянкину выбраться из кузова, услужливо обмахнул с него пыль. Старик расправил белые усы и бороду, оперся на трость, отделанную серебром, и медленно стал подниматься на крыльцо. Краснодольские богатеи, стоявшие тут, почтительно сняли перед ним шапки.

— Якову Николаевичу наше почтение! — прохрипел кто-то из бородачей.

— С приездом! — подхватили другие.

— Спасибо, господа казаки, спасибо, что не забыли! — поклонился им Меснянкин.

В канцелярии толкались вооруженные хвостиковцы. Меснянкин прошел в зал, где вдоль стен на скамьях сидело десятка три почетных стариков, среди которых находился и отец Валерьян с сияющим золотым крестом на груди. Увидев Меснянкина, он встал. За ним поднялись и все остальные, склонили перед возвратившимся из-за границы помещиком седые головы. Меснянкин узнал многих. Они поочередно подходили к нему, пожимали руку.