Петр Радченко - На заре

— Я, например, головой ручаюсь, что Балышеев ни в чем не виноват! — горячо заявил Соловьев. — Это честнейший большевик и прекрасный военный специалист.

— Вы садитесь, товарищи! — спохватился Черный.

Орджоникидзе и Соловьев заняли кресла, стоявшие у массивного письменного стола. Черный сел на свое место и сказал:

— Да, Балышеева обвиняют без всякого основания. Притом — чудовищно!

— А все-таки? — спросил Соловьев. — Я до сих пор толком не знаю, в чем конкретно он обвиняется.

— В неправильной дислокации 9-й Красной армии на территории Северного Кавказа, — ответил Черный. — А отсюда, мол, противник так успешно и захватил целый ряд районов на Кубани.

— Но при чем тут Балышеев? — возмутился Соловьев. — Разве это его одного вина? Если уж на то пошло, то в этом виноваты мы все!

— А я считаю, — возразил Черный, — дислокация у нас правильная. До высадки десантов мы вели борьбу с бандами на всей территории Северного Кавказа — войска нужны были везде. Сейчас, когда Врангель высадил на побережье свои силы, все изменилось. Мы-то не знали, где именно он наметит плацдарм для наступления. Видимо, враг потому-то и предпочел Приморско-Ахтарскую, что там были незначительные части. А если бы стояли солидные войска, то он бы высадил десанты в каком-нибудь другом месте.

— И действительно, — добавил Соловьев, — как можно обвинять человека за то, что произошло на Кубани? Не понимаю!

— Можно только позавидовать товарищу Балышееву, что у него такие искренние и верные друзья, как вы, — сказал Орджоникидзе и, помолчав, подчеркнул: — Центральный Комитет партии никогда не позволит шельмовать честного человека. Я нисколько не сомневаюсь, что Балышеев будет полностью реабилитирован. Однако обстановка создалась вокруг него сложная, серьезная, товарищи, и об этом нельзя забывать ни на минуту.

Черный посмотрел на часы.

— Военный совет назначен на девять часов вечера, а Левандовского до сих пор нет.

— Он должен быть с минуты на минуту, — сказал Соловьев.

Дверь раскрылась, и на пороге появился Левандовский.

— Легок на помине, — подмигнул Орджоникидзе, здороваясь с ним.

— Я привык быть пунктуальным, — ответил Левандовский. — Тем более теперь, когда дорога каждая минута.

— Члены совета собрались? — спросил Черный.

— Большинство уже здесь, — сказал Левандовский. — Можно начинать.

Все направились в зал заседаний. В коридоре, где толпились военные, Орджоникидзе вдруг увидел Воронова, и лицо его расплылось в улыбке.

— Кого я вижу! Здравствуйте, дорогой! Правду говорят: гора с горой не сходятся, а человек с человеком всегда встретятся.

— Верно, Григорий Константинович! — ответил Воронов, широко улыбаясь. — Больше года мы с вами не виделись. После Астрахани.

Орджоникидзе дружески обнял его:

— Значит, опять воюем?

— Что поделаешь, приходится.

— Да, надо воевать.

Тяжелой, валкой поступью подошел Ковтюх. Орджоникидзе обрадованно воскликнул:

— О! Да тут на каждом шагу старые друзья! — И он потряс руку начальника Екатеринодарского укрепленного района. — Привет, привет доблестному таманцу!

Ковтюх представил ему Жебрака:

— Энто наш командир полка, товарищ Серго. Казаками командует.

— Замечательно! — сказал Орджоникидзе. — Слышал я в Реввоенсовете, как некоторые товарищи утверждали, что казачество не пойдет за Советами и что оно до мозга костей контрреволюционно. А выходит, все наоборот. Казаки тоже за Советскую власть грудью стоят.

— Казак казаку рознь, — заметил Жебрак. — Стричь всех под одну гребенку нельзя. Богачи, конечно, идут против нас, а беднота и большая часть середняков — с нами.

С лестницы донесся громкий, радостный голос:

— Товарищи, внимание! Вернулся Назар Борисович!

Все обернулись на возглас и увидели Балышеева, который поднимался по ступенькам на второй этаж. Его тотчас окружили боевые друзья. Каждому хотелось пожать руку, расцеловать в крепких объятиях. Со всех сторон неслось:

— Здравствуй, Назар!

— Наконец-то!

— Правда свое взяла!

— Назару Борисовичу привет!

Встреча глубоко взволновала Балышеева. Отвечая на дружеские рукопожатия, он растроганно улыбался и бормотал:

— Спасибо, спасибо, товарищи! Здравствуйте, дорогие!

Черный взял его под руку, представил Орджоникидзе:

— Знакомьтесь, Григорий Константинович, это тот самый Балышеев, наш начальник штаба, вокруг которого наделали много шуму.

— Очень приятно! — улыбнулся Орджоникидзе. — Значит, правда восторжествовала.

— Да. Если б вы не вмешались, — сказал Балышеев, обращаясь к окружавшим его товарищам, — то мне пришлось бы туго. Пять дней я просидел под строгим арестом, а потом меня вызвал товарищ Ленин. Побеседовал со мной, расспросил обо всем и распорядился немедленно освободить из-под ареста.

— Это самое главное! — воскликнул Орджоникидзе. — Вместе будем бить Улагая и Хвостикова!

Прошли в зал, поднялись на сцену, где стоял длинный стол, накрытый красным полотнищем. Левандовский открыл заседание военного совета. Плотный, подтянутый, он выглядел очень молодо, хотя на его лице проступала печать усталости. Он твердой, неторопливой походкой подошел к оперативной карте, висевшей на красном занавесе, и, собравшись с мыслями, сказал:

— Товарищи! Десантные войска генерала Улагая пока что остановлены. Я говорю «пока», потому что они представляют еще довольно грозную силу, которая может снова перейти в наступление. Мы нанесли врагу ощутительный удар, но это далось нам ценой немалых жертв. Погибли сотни бойцов, десятки командиров, среди которых я должен прежде всего назвать товарища Мейера. Давайте почтим их светлую память вставанием.

Все поднялись. От хрустальной люстры падал электрический свет. Шелковые шторы на раскрытых окнах чуть шевелились при каждом дуновении ветерка. Военные, наклонив головы, скорбно молчали. Левандовский попросил их сесть и, когда участники заседания заняли свои места, продолжил:

— Для полного разгрома врага нам нужны дополнительные резервы, мощный кулак, который смог бы выдержать любой натиск хорошо вышколенных офицерских и юнкерских полков Улагая.

— Не преувеличиваете ли вы опасность, товарищ командующий? — спросил Черный.

— Нисколько, Владимир Павлович, — возразил Левандовский. — К тому же в военном деле не столь страшно преувеличить опасность противника, сколь недооценить ее. Верно, Врангель просчитался. По данным нашей разведки, мобилизация в захваченных станицах и хуторах дала Улагаю жалкое пополнение. Люди призывных возрастов в большинстве уклоняются от службы в его армии…