Петр Радченко - На заре

После церемонии встречи командующий предоставил слово Чрезвычайному комиссару. Орджоникидзе выступил вперед и, обратясь к матросам, сказал:

— Товарищи, на долю вашего корабля ложится самая почетная, самая ответственная задача! «Эльпидифор» будет идти в авангарде десантной флотилии, и ваш отряд первым высадится на берег. Помните, товарищи, от того, насколько успешно вы выполните свою боевую задачу, зависит ход всей операции. Ваше мужество, ваша отвага должны служить примером для всех матросов. Мы надеемся на вас и глубоко верим, что эльпидифоровцы, как и раньше, отлично справятся с заданием, внесут достойный вклад в дело окончательного разгрома врангелевских полчищ!

Караван судов вышел в море. Ветер усиливался. В тучах появились просветы, сквозь которые проглядывало звездное, лунное небо. Корабли держались мористее, шли в нескольких кабельтовых западнее, чтобы в случае появления флотилии противника дать отпор.

Старшина Рыбин стоял на носу «Эльпидифора» и, опершись на поручни, вглядывался в ту сторону, где тянулась невидимая в ночи линия берега. За бортом вздымались горбатые спины волн, покрытые белым кружевом пены. Ущербленная луна выглянула из-за взъерошенной тучи и тускло осветила Рыбина. На его бескозырке золотом было написано: «Черноморский флот», на поясе — наган в кобуре, гранаты.

Где-то внизу, под палубой, тяжело дышали машины. Над широкой трубой клубился черный дым.

Караван миновал уже остров Долгий и, постепенно приближаясь к берегу, следовал к месту высадки. Десантники были наготове и сторожко глядели на восток, где над темной полосой берега занимался рассвет. С каждой минутой все ярче пламенела заря. Казалось, за горизонтом пылало огромное пожарище. Его зарево, окутанное розовым дымом, теснило тьму, заливало небо огненным потоком. А над морем, пластаясь белесыми хлопьями, расстилался туман, сквозь который чуть-чуть проступали курчавые вихри садов, окружавших Камышеватскую.

Глыба и Колот поднялись на капитанский мостик, пытались разглядеть в бинокли берег, но туман не позволял им установить, есть ли кто на берегу, или он безлюден.

«Эльпидифор» медленно, будто на ощупь, продвигался вперед. Жерла пушек и стволы пулеметов были направлены на сушу. Вот совсем близко из тумана проступил невысокий обрыв. Выпятив бурую песчаную грудь, он полз навстречу кораблю. Колот отдал команду застопорить машины. Словно затаив дыхание, «Эльпидифор» шел теперь по инерции. Уже можно было различать птиц, сидевших на уступах обрыва.

— Братцы, глядите! — закричал Рыбин. — Это же чайки! Раз они сидят, значит, на берегу нет никого.

— Верно, старшина! — подхватил Глыба.

Колот не отрывал бинокля от глаз.

— Да, пожалуй, можно швартоваться, — решил он и, распорядившись развернуть корабль левым бортом к берегу, крикнул в машинное отделение: — Малый вперед!

Машины снова заработали. Заслышав их гул, чайки с криком взвились в воздух, заметались над водой.

— На левом траверзе [508] Траверз — направление, перпендикулярное курсу судна. — прим. Гриня хутор Трофимов! — объявил Глыба.

— Приготовиться к высадке! — крикнул Колот.

«Эльпидифор» остановился. Несколько дюжих матросов перекинули сходни на берег. Началась высадка головного десантного отряда, который тотчас занял оборону вдоль прибрежной полосы. Остальные суда начали подходить к отмели, вдававшейся в море шагах в двухстах от «Эльпидифора». Десантники бросались в воду и по песчаной косе перебирались на сушу.

По приказу командира морской дивизии два полка должны были двинуться на Ясенскую и, достигнув станицы, сейчас же сосредоточиться на правом фланге плацдарма. Остальным частям надлежало вести наступление на Камышеватскую. Плацдарм постепенно ощетинивался пушками, пулеметами. Росли штабеля ящиков с боеприпасами. Между берегом и судами непрерывно шныряли лодки и шлюпки.

Туман рассеивался, открывались дали, а когда из-за горизонта выглянуло слепящее солнце, противник обнаружил десантные части красных.

Улагаевцы залегли. Залегли и матросы. Глыба установил пулемет в ложбине.

— Товарищ комиссар, беда! — раздался встревоженный голос Рыбина.

Глыба оглянулся и увидел, что старшина побежал к командиру дивизии, неподвижно лежавшему на поле боя. Глыба тоже устремился на помощь пострадавшему товарищу. Комдив был мертв. Пуля попала в голову, чуть выше правого глаза.

— Ну! — скрежеща зубами, комиссар погрозил кулаком в сторону врагов. — Вы еще запоете у нас не такую песню!

Особенно упорное сопротивление белогвардейцы оказали на ближних подступах к Камышеватской. Используя балки и овраги, под прикрытием огня артиллерии они приостановили десантников. Колот был ранен осколком снаряда в руку. Изорвав свою окровавленную тельняшку, капитан наспех перевязывал рану.

Флотилия открыла огонь из пушек по вражеским батареям и всему полю, на котором держали оборону алексеевцы и таманцы.

На юго-востоке, обходя стороной хутор Трофимов, показалась конница. Впереди лавы, быстро надвигавшейся на Камышеватскую, развевалось красное знамя.

— Братцы! — закричал Колот. — Наши! — Он схватил винтовку, насадил на штык обрывок своей пропитанной кровью тельняшки, поднялся во весь рост и, махая красным конникам, напряг голос: — Вперед, черноморцы! Отомстим за комдива!

Матросы помчались за ним и через несколько минут ворвались в улицы Камышеватской. А кавалеристы 8-й Красной армии одновременно атаковали большой конный отряд гвардейцев, пытавшийся зайти в тыл матросам.

Рыбин с группой десантников пробирался садами к трем ветрякам, стоявшим на берегу моря. Оттуда строчили пулеметы и поддерживали своим огнем взвод алексеевцев, который оборонял подступы к станице со стороны моря. Группа Рыбина была уже на западной окраине, оставалось преодолеть выгон, когда из-за кустов малины неожиданно появился мальчишка с облупленным носом, босой, в полотняных штанах и рубашке. Он указал на пристань, и звонкий его голос раздался в прохладном утреннем воздухе:

— Там зараз хлиб палыть будут! [509] Там сейчас хлеб сжигать будут! — прим. Гриня

Рыбин не раздумывал долго. Поручив одному из матросов возглавить отделение для захвата ветряков, он с пятью бойцами двинулся по оврагу к морю. На пристани у накрытых брезентами штабелей из мешков суетились с ведрами солдаты. Над двумя штабелями уже прыгали желто-красные языки пламени.

Рыбин швырнул гранату. Ее взрыв переполошил поджигателей, а когда из оврага выскочили матросы, белогвардейцы, побросав ведра, пустились к станице.

Шестерка отважных начала стаскивать с мешков горящие брезенты. Пламя обжигало руки, нестерпимым жаром обдавало их лица, но они упорно продолжали борьбу с огнем и вскоре победили его. Тысячи пудов хлеба были спасены.