Петр Радченко - На заре

Отделение, брошенное на ветряки, покончило с вражескими пулеметчиками, после чего взвод алексеевцев оставил свои позиции, и десантники овладели западной окраиной станицы.

Еще более двух часов длились уличные схватки, но в конце концов последние очаги сопротивления улагаевцев были сломлены.

По дороге вдоль берега моря непрерывным потоком двигались войска: пехота, артиллерия, конница, обозы. Бурая пыль медленно расплывалась над бескрайней приморской степью. С моря дул свежий ветер. Если бы не он, то степь задохнулась бы от зноя. Над зелеными волнами, налетавшими на обрывистый берег, плавно скользили чайки.

Орджоникидзе ехал на тачанке, обгоняя колонны бойцов. На облучке восседал казак в лихо заломленной курпейчатой папахе и время от времени покрикивал на сильных буланых коней, которые и без понукания, несмотря на зной, не сбавляли бега. За тачанкой следовало отделение кавалеристов, вооруженных карабинами, саблями и гранатами. Бойцы узнавали Чрезвычайного комиссара, проезжавшего мимо, помахивали руками, кричали:

— Здравствуйте, товарищ комиссар!

Орджоникидзе отвечал на приветствия, иногда останавливался, чтобы побеседовать с красноармейцами и казаками.

Но вот тачанка свернула на полевую дорогу, в сторону рыбачьего хутора, где улагаевцы, застигнутые врасплох, были вынуждены оставить склады боеприпасов и продовольствия. Впереди на жарком солнце сверкали зеркала лиманов, обрамленные зарослями темнозеленых камышей. Сквозь шевелящуюся пелену марева вдали проступали хутора, поселки, станицы.

Вдоль и поперек исколесил Орджоникидзе Кубань за годы гражданской войны, а в этих местах был впервые и теперь приглядывался ко всему, снова и снова дивясь красоте и просторам богатого, солнечного, привольного кубанского края, который контрреволюция пыталась использовать уже не раз как трамплин для смертельного прыжка на Советскую Россию.

Тачанка приближалась к берегу лимана. В стороне от дороги валялись трупы белогвардейцев, лошадей, разбитые брички.

У хутора тачанку догнал нарочный из штаба армии. Он вручил Орджоникидзе пакет, в котором находилось донесение такого содержания:

Сегодня, то есть 24 августа, в девять часов утра, на Таманском полуострове высадился третий по счету врангелевский десант под командованием генерала Харламова [510] Врангель высадил третий десант под командованием генерала Харламова в ночь на 12(25) августа. — прим. Гриня численностью в 2900 штыков и сабель при 6 орудиях и 25 пулеметах.

Части 22-й стрелковой дивизии и 65-й бригады вступили в бой с противником в районе Джигинской.

Штаб 9-й армии принял все необходимые меры для ликвидации этого десанта.

В Приморско-Ахтарской нарастала паника. Пристань кишела беженцами, которые поспешно грузились на баркасы, моторные и парусные лодки и уходили в море. Вокруг станицы рылись окопы, наспех воздвигались укрепления.

Старый Копоть прибежал домой, упал на колени перед иконами и, истово крестясь, забормотал:

— Господи Иисусе Христе, сыне божий, спаси и помилуй нас! Молитв ради пречистые твоея матери и всех святых, защити нас!

В дверь заглянула Нина Арсеньевна, спросила:

— Чего молитесь? Беда какая?

— Не мешай! — отмахнулся Гаврила Аполлонович — Большевики уже в Изюмном, поняла? — И снова забубнил: — Во имя отца и сына и святого духа… — Он вдруг оборвал молитву, взглянул на невестку: — Марьяна где?

— В спальне, — ответила Нина Арсеньевна.

— Позови ее сюда, — приказал свекор и опять начал бить поклоны: — Господи, помилуй! Господи, помилуй…

Нина Арсеньевна окликнула дочь.

— Становись на колени да молись богу! — приказал Гаврила Аполлонович внучке. — Вместе с матерью молись!

Нина Арсеньевна опустилась на колени рядом с ним, зашептала молитву.

— А ты чего стоишь? — крикнул Гаврила Аполлонович на Марьяну. — Сказано, на колени!

Марьяна не повиновалась.

— Вы бы лучше людей освободили, — сказала она.

— Каких людей?

— В правлении, в сарае сидят.

Гаврила Аполлонович поднялся на ноги, закивал одобрительно:

— Беги, Марьянушка, беги, моя умница!.. Скажи, что батько приказал… Покудова его нет в станице.

Марьяна выбежала из дома. На улицах продолжалась суматоха. Марьяна торопилась. От мысли, что она не успеет освободить арестованных, сердце ее разрывалось: Скакун мог расстрелять их в любую минуту.

Около сарая стоял часовой. Марьяна обратилась к нему и, с трудом переводя дух, сказала:

— Атаман… мой отец приказал освободить всех… немедля!

Видя перед собой атаманову дочку, часовой не стал медлить. Открыв дверь, он крикнул арестованным:

— Геть по домам! Атаман милует вас.

— Да быстрее! — нетерпеливо добавила Марьяна.

Люди недоверчиво поглядывая на солдата, стали выходить из сарая. Проковыляла совершенно поседевшая Гликерия Семеновна, а за ней и Гордей Анисимович Шмели. Старуха, видимо, догадалась, кому она да и все остальные обязаны спасением, со слезами сказала Марьяне:

— Дай бог тебе счастья, дочко.

— Идите, идите, — поторопила ее Марьяна. — Мало ли какая беда может случиться.

Шмели прибавили шагу. На улице, невдалеке от площади, им повстречался Гаврила Аполлонович. Схватив Гликерию Семеновну за руку, он заплакал:

— Прости ты нас, Луша! Во всем виноват Никита.

— Хай вас бог прощае, Гаврила Аполлонович, — простонала старуха.

— Спасибо, Луша, спасибо тебе, родная! — склонил голову Копоть. — Добрая ты душа. Спасибо и тебе, Гордей. Не вымещай ты на нас своего зла за того дурня.

— Не бойся, Аполлонович, — прохрипел Шмель. — Мы же не людоеды.

Возвращаясь домой, Марьяна увидела Вокэра. Грязный, запыленный, в рваном бешмете и облезлой кубанке, он мчался на бричке по улице в сторону моря.

Он две ночи крался по тылам красных, пока наконец не очутился в Изюмном. Там, воспользовавшись паникой, вскочил на обозную бричку и помчался в Приморско-Ахтарскую.

Сотня Левицкого и чоновский отряд атаковали эскадрон белоказаков, державший оборону южнее Приморско-Ахтарской, смяли его и прорвались к вокзалу. Там они натолкнулись на роту юнкеров Константиновского военного училища, которая также не выдержала натиска и оставила станцию.

Преследуя юнкеров, казаки и чоновцы с ходу освободили несколько кварталов, прилегавших к железнодорожной линии. Другие части вороновской кавбригады уже вели уличные бои на восточной окраине станицы.

Чтобы обезопасить тыл, Виктор Левицкий выделил отделение конников во главе с Охрименко и поручил ему тщательно проверить каждый двор. Эта мера предосторожности оправдала себя. Кое-где в подвалах, сараях и на чердаках были обнаружены белогвардейцы.