Петр Радченко - На заре

Выйдя из вагона, он оглянулся на плотно завешанные окна, подумал: «Хотя бы шторы поднял и проветрил свою железную цитадель… Надо звонить в ЦК, чтобы скорее убрали его отсюда!»

Шадур приехал к Лихачевой в двенадцатом часу ночи. Он вошел в зал, и в ту же минуту в дверях соседней темной комнаты показалась хозяйка в голубом халате. Выставляя как-то по-особенному правую ногу из-под подола своей ночной одежки, она сделала два шага вперед и, оставив на виду носок расшитой золотом и серебром домашней туфельки, спросила:

— Что это ты в такую погоду пожаловал?

Шадур заметил, что его возлюбленная чем-то расстроена, взял ее руки с длинными отполированными ногтями, поцеловал сначала одну, потом другую.

— Тебе нездоровится, Верочка?

— Нет, просто… — Лихачева села на диван. — Никак не приду в себя после митинга.

Шадур сел рядом с ней.

— Я же не советовал тебе ехать туда. Но ты не послушалась.

Лихачева закрыла глаза, вздохнула.

— Этот митинг подействовал на меня удручающе. Как никогда раньше, я почувствовала, насколько мы одиноки.

— Мне не нравится твое настроение, Верочка, — с укором сказал Шадур. — Сегодня нас мало, а завтра будет больше.

— Не успокаивай, пожалуйста, — сказала Лихачева. — Ты говоришь о том, во что и сам не веришь.

— Но нельзя же падать духом!

— Какая может быть бодрость духа у идущего ко дну? — Лихачева потерла пальцами виски. — Страшно! — И помолчав, поинтересовалась: — А что с Тупаловым?

— Его уже нет, — угрюмо сказал Шадур.

— То есть как нет? — испугалась Лихачева.

— Расстреляли.

В зал вошла игуменья, сказала:

— А я ждала вас весь вечер, Глеб Поликарпович. Сейчас уже без четверти двенадцать.

— Собирайтесь, Вера Аркадьевна, — объявил вдруг Шадур. — Лев Самуилович может вас принять только теперь — другого времени у него не будет.

— Я готова! — ответила игуменья и, поправив перед зеркалом прическу, обратилась к Лихачевой: — Как мой вид, Верочка?

— Божественный! — воскликнула Лихачева.

— На то я и настоятельница монастыря, — рассмеялась игуменья.

— Только, ради бога, не проболтайтесь вы об этом Льву Самуиловичу, — предупредил ее Шадур. — Он, знаете, любит все земное, но больше всего обожает лесть. Поэтому если вы хотите понравиться ему, то учтите эту его слабость. Перед жаром лести он тает, как воск.

— Обязательно воспользуюсь вашим советом, — пообещала игуменья. — Я сделаю все, чтобы завоевать его симпатию.

«Фордик» подкатил к порталу [521] Портал — главный вход большого архитектурного сооружения. — прим. Гриня вокзального здания. Шадур выскочил из машины, распахнул переднюю дверцу и, поддерживая игуменью под руку, помог ей сойти на мостовую. У выхода на перрон их встретил начальник личной охраны Девильдо-Хрулевича.

Игуменья простилась с Шадуром и вместе с проводником направилась к салон-вагону.

Девильдо-Хрулевич читал газету. Игуменья остановилась у двери, спросила робко:

— К вам можно?

Девильдо-Хрулевич поднял глаза, быстро встал:

— Да, да, пожалуйста! Милости прошу.

Игуменья все еще стояла в нерешительности и, снимая черные нитяные перчатки, пробормотала с деланным смущением:

— Простите, что я осмелилась побеспокоить вас.

— Прошу, проходите! — любезно повторил Девильдо-Хрулевич. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Игуменья подошла к нему, протянула холеную руку и, поблагодарив за внимание, села в кресло у круглого стола, на котором горела настольная лампа под розовым абажуром. Девильдо-Хрулевич занял место напротив, поправил пенсне, промолвил благорасположенным тоном:

— Итак, чем я могу быть вам полезен?

— Простите, Лев Самуилович… — начала игуменья, положив на стол правую руку, украшенную золотым перстнем, помедлила, стараясь всем своим видом показать, в каком взволнованном и смятенном состоянии находится сейчас ее душа, потом тихо сказала: — Может быть, это бестактно отрывать у вас драгоценное время, но я решила посоветоваться с вами… Глеб Поликарпович говорил мне о вас столько доброго, что я заочно прониклась каким-то особым чувством, доверием к вам, Лев Самуилович.

Первая доза лести подействовала. Взгляд Девильдо-Хрулевича наполнился участливой теплотой.

— Я слушаю вас, — проговорил он мягко.

— У меня большое несчастье! — вырвалось отчаяние из груди игуменьи, и глаза застлались слезами. — Такое несчастье, что я чувствую себя совершенно потерянной.

— Что же случилось? — спросил Девильдо-Хрулевич, вглядываясь в ее побледневшее лицо.

— Я приехала в город и хотела обратиться к товарищу Атарбекову, — сказала игуменья, — но Глеб Поликарпович порекомендовал мне прежде переговорить с вами. — Она вытерла кружевным платочком глаза, потупилась. — Дело вот в чем… Мой дядя во время отступления Добровольческой армии уехал за границу, а теперь вместе с десантом белогвардейцев вернулся на Кубань и неожиданно явился ко мне. Признаюсь, я скрывала его некоторое время… Старику слишком тяжело было бы умирать вдали от родины. Но в конце концов я вынуждена… Я не хочу отвечать за его грехи перед властями.

Девильдо-Хрулевич озадаченно поджал губы. С таким щекотливым делом ему пришлось встретиться впервые.

— Лев Самуилович, — простонала игуменья, — умоляю вас, помогите. Вы знаете, в каком страшном водовороте живем мы сейчас. Я могу пострадать из-за выжившего из ума, глупого старика. Посоветуйте, что мне делать? — Она разрыдалась. — Я с ума схожу… Предчувствие чудовищной беды не оставляет меня ни на минуту. Я ведь ни в чем, поверьте, абсолютно ни в чем не виновата…

Девильдо-Хрулевич пожал плечами.

— Я затрудняюсь сказать вам в данный момент что-либо определенное, — проговорил он. — Но нельзя же так отчаиваться. Возьмите себя в руки.

— Пытаюсь, Лев Самуилович, но не могу, — ответила игуменья сквозь слезы.

Девильдо-Хрулевич встал.

— Да, наше время неповторимо-сложно, — сказал он с глубокомысленным видом. — Я понимаю, вы — искренняя женщина… Но как вам помочь?

— Как вы найдете возможным! Я на все согласна.

— Хорошо. Я подумаю.

— Лев Самуилович! — воскликнула игуменья. — Вы вдохнули в меня надежду!.. Где, когда я могу узнать ваше решение?

— Зайдите завтра в гостиницу «Европа», — сказал Девильдо-Хрулевич. — Временно моя резиденция будет там.

— В «Европе»? — Игуменья выразила на своем лице приятное удивление. — Какое совпадение! Я тоже живу там.

— Тем лучше, — улыбнулся Девильдо-Хрулевич. — Мы сможем встретиться с вами в любое время.

— О, как это все будет кстати! — протягивая руку на прощание, прибавила игуменья. — Доброй вам ночи!

Девильдо-Хрулевич учтиво поклонился и проводил ее из вагона.