Петр Радченко - На заре

К Воронову подбежал низенький рыжебородый урядник с двумя казаками.

— Пошли, товарищ командир! — бросил он со злобой и толкнул Воронова в спину. — Зараз фиалки будешь нюхать.

В сопровождении конвойных комбриг пошел к опушке леса.

«Вот и кончилась твоя жизнь, Елисей! — подумал он, чувствуя, как подкашиваются ноги. — Не в бою умрешь, а от поганой руки плюгавого унтера. Зароют тебя под тем леском!..»

У дороги строился в колонну 1-й Уманский полк. Поравнявшись с ним, Воронов покосился на шагавшего справа урядника и, пригнувшись, неожиданно бросился в толпу белоказаков.

— Стой! Назад! — заорал урядник, размахивая наганом.

А Воронов уже был в самой гуще уманцев.

— Братцы! — закричал он громким, срывающимся от волнения голосом. — Я — красный командир! Сейчас меня расстреляют. Но я хочу сказать вам: Советскую власть не победить вовек! За кого вы воюете? За генералов, за панов? Зачем убиваете своих братьев, таких же работяг, как и вы сами? Или решили бежать с генералами, чтобы издохнуть на чужбине?

Урядник попытался было прорваться к комбригу, но его не допустили. Рослый усач с саженными плечами осадил:

— Не лезь ты, пожалуйста. Дай нам чоловика послушать.

Урядник толкнул в бок одного из конвойных:

— Чего рот разинул? Бежи покличь генерала!

Белоказаки с любопытством глядели на Воронова и внимательно слушали его.

— Сам-то ты из казаков? — спросил пожилой уманец, на груди которого висели два Георгиевских креста.

— Да, казак я, — ответил Воронов. — Из станицы Георгиеафипской [535] В 1958 году преобразована в поселок Афипский. — прим. Гриня .

— А чин какой?

— Комбриг я, казаками у красных командую. Воронов моя фамилия. Может, слыхали?

Белоказаки загудели:

— Невже ты тот самый Воронов?

— Часом, не брешешь?

— Воронов это! Воронов! — крикнул урядник. — В расход его приказал пустить генерал Бабиев, а вы тут митингуете.

Комбриг окинул взглядом казаков, сгрудившихся вокруг него, и снова обратился к ним:

— Братцы! Еще раз призываю вас: опомнитесь, пока не поздно! Переходите на сторону красных. Родные степи ждут ваших трудовых рук. Вас ждут семьи ваши — дети и жены, отцы и матери!

Примчался Бабиев и на полном скаку остановил коня перед плотной толпой уманцев.

— Господа казаки! — закричал он яростно. — Что вы слушаете этого иуду? Он изменил казачеству и продался большевикам. Стреляйте его!

— А ты нам не указ! — прогудел чей-то напряженный голос.

— Бунтовать вздумали? — Бабиев угрожающе потряс плетью. — Ну погодите же! — Круто повернув коня, он поправил на голове сбившуюся на затылок черную длинношерстную папаху и поскакал в станицу.

За ним побежал и урядник.

— Ну так как, братцы? — спросил Воронов. — Решили продолжать братоубийственную войну или пойдете со мной, в мою бригаду? Почему молчите?

Наступил самый критический момент. Воронов понимал, что сейчас должно произойти то, от чего зависит дальнейшая судьба всего полка: или он останется с белыми, или перейдет к красным. Вместе с тем должна решиться и его судьба.

— Товарищи! — выкрикнул он. — Не теряйте времени!

И тут в гробовой тишине прозвучал громкий голос:

— Мы с тобой, комбриг!

Казалось, заговорили все сразу. То в одном, то в другом месте слышалось:

— Согласны! На что нам Врангели?

— Хватит господам служить!

— Долой генералов!

Один из сотников вскочил на лошадь и, став на седло во весь рост, выстрелил из нагана в воздух, в бешенстве закричал:

— Стойте! Что вы делаете? Это же предательство, измена! Россия не простит вам этого!

— Какая Россия? — спросил Воронов. — Золотопогонная?

— Опомнитесь! — горланил сотник, захлебываясь от натуги. — В уме ли вы?

— Долой! — загудели казаки. — Геть с коня!

Сотника стащили с седла, вырвали у него наган.

Сухо треснул выстрел, и офицер повалился на землю.

Воронов быстро построил полк в походную колонну. Двинулись на соединение с красными частями. Уже за мостом через Понуру к комбригу неожиданно подлетели на дончаках два молодых казака.

— Дядя Елисей! — окликнул один из них. — Можно и нам с тобой?

Воронов узнал племянников: Никиту и Митрофана.

— Плетюганов бы вам всыпать! — смерив их сердитыми глазами, строго проговорил он.

— А мы и штаны спустим, дядя Елисей! — улыбнулся Митрофан. — Только не гони нас.

Никита, понурив голову, стоял молча. Воронов некоторое время разглядывал племяшей и наконец разрешил:

— Ладно, пристраивайтесь к первой сотне. Я еще потолкую с вами.

Узнав о том, что станица Хмельницкая захвачена бабиевцами и что комбриг пропал без вести, командир 4-го Кубанского полка прекратил марш по хутору Золо таревскому и немедленно связался с 1-м Афипским полком, который двигался на юго-запад в трех верстах восточнее Понуры. После короткого совещания командиры полков решили объединенными силами ударить по Хмельницкой.

Все рвались в бой. Судьба Воронова была неизвестна. Мало кто надеялся, что комбриг жив, и каждый был полон решимости отомстить врагу за любимого командира.

Когда до Хмельницкой оставалось не больше трех верст, впереди на дороге показалась длинная колонна всадников, быстро двигавшихся навстречу красным полкам.

Командир 4-го Кубанского полка скомандовал:

— Стройся в лаву!

Полки развернулись в боевой порядок. Бойцы вырвали из ножен шашки и с гиком понеслись вперед.

Воронов остановил уманцев, которые уже были объяты лихорадкой паники, а сам припустил коня, взлетел на курган и, сорвав с себя красный башлык, стал размахивать им, пытаясь остановить бешено мчавшуюся лаву двух своих полков… Красные были в какой-то сотне шагов от кургана, когда Виктор Левицкий, скакавший в первом ряду кавалерии, узнал комбрига и тотчас закричал так, что едва не сорвал голос:

— Хлопцы, да это же Елисей Михайлович Воронов!

— Стойте! Стойте! — понеслись мощные крики по полю. — Комбриг жив!

Всадники начали сдерживать коней, постепенно обтекая курган. Наконец вся конница остановилась. Над степью неслось могучее «ура», и тысячи бойцов, с ликованием размахивая шашками, приветствовали своего комбрига.

К вечеру станица Хмельницкая была освобождена 3-й Отдельной кавалерийской бригадой Воронова и 1-м Уманским полком.

После боя Воронов вызвал к себе племяшей. Те явились с четвертью самогона.

— Це вам, дядя Елисей! — хмуря брови, сказал Никита и протянул бутыль комбригу

— Шоб не пороли нас, — добавил Митрофан с лукавой усмешкой.

— А выпороть-таки придется, — нахмурившись, сказал Воронов. — За самогон этот.

— Та вы шо? — удивленно раскрыл рот Никита. — Мы цю сулию [536] Сулия — бутылка. — прим. Гриня у генеральского денщика с боем взяли. Думали, вы с нами хоть по чарци [537] Здесь — чарка, рюмка, стопка. — прим. Гриня выпьете за встречу.