Петр Радченко - На заре

Доронин с группой коммунаров занял оборону в окопах, вырытых с наружной стороны ограды. Мечев залег у пулемета, установленного между двумя толстыми акациями, росшими на берегу Кубани. Рядом с ним пристроились с винтовками в руках Иван Градов и Яков Калита. Юдин разместил своих бойцов на восточной стороне сада, а Корягин, вскочив на коня, помчался к чоновцам-кавалеристам, уже стоявшим в боевой готовности в лесу, который примыкал к коммуне с северо-востока.

Жебрак распорядился немедленно отправить всех женщин в лес, а сам с двумя вестовыми поднялся на башню, откуда вся территория коммуны и ее окрестности были видны как на ладони. Еще до начала перестрелки он послал группу из пяти конников в красноармейские части, находившиеся на оборонительной линии у Кубани, чтобы те срочно выслали им полк на подмогу.

Оглашая воздух дикими воплями и победными криками, хвостиковцы достигли ограды, облепили ее, как мухи, прорвались во двор. Жебрак спустился с башни. У ограды шла рукопашная, и, хотя хвостиковцы не могли продвинуться к постройкам, Жебрак понял, что долго сдерживать их бешеный натиск наличными силами не удастся. Быстро разместив стрелковые ячейки между дворовыми строениями и создав заслонный огневой рубеж, он отдал приказ коммунарам отходить на северо-восток, в лес.

Теперь весь удар противника приняли на себя стрелки и пулеметчики, оставшиеся в арьергардном заслоне. Командовал заслоном Доронин. Он видел, как падали чоновцы, коммунары, как, истекая кровью, продолжали вести огонь раненые.

В заслоне оставалось все меньше и меньше людей. Но они вели огонь до тех пор, пока Жебрак не отдал им приказ покинуть позиции.

На подмогу прибыл пехотный полк.

Когда совсем стемнело, Жебрак отдал команду — наступать. Юдин со своим отрядом начал обход коммуны с восточной стороны. Полк двинулся по лесу, с тем чтобы выйти в тыл противника и занять исходный рубеж для штурмовой атаки. Кавалерия Корягина и пехота, возглавляемая Дорониным, должны были смять заградительные заслоны врага лобовой атакой и создать видимость, что именно здесь сосредоточены основные силы красных.

Темнота была надежной союзницей наступающих. Под ее покровом части осторожно продвигались к местам, намеченным по плану.

Хвостиковцы не ожидали нападения, и, когда конники Корягина и группа Доронина, внезапно начав стрельбу, выскочили из леса и атаковали заслоны, среди врагов поднялась паника. Случилось именно то, на что рассчитывал Жебрак. Бандиты приняли демонстративный налет за основной удар и сосредоточили все свое внимание на этом участке.

Отряд Юдина, подойдя близко к стене с востока, открыл стрельбу. Бандиты перебросили часть сил к восточной стороне коммуны, не оголяя совсем западного участка.

Тем временем подможный [543] Подможный — вспомогательный. — прим. Гриня полк уже зашел им в тыл. Градов и Мечев, выделенные в качестве проводников, ползли к ограде впереди красноармейцев. С наружной стороны ворот, которые выходили на дорогу к монастырю и Краснодольской, бандиты выставили сравнительно небольшую группу охраны, вооруженную тремя ручными пулеметами.

Проводники уже отчетливо различали черные силуэты врагов, маячивших у полураскрытых ворот. Мечев подполз к кусту, поднял голову. На бугорке, шагах в двадцати, он увидел белогвардейцев.

— Леня, приготовиться! — шепотом предупредил Мечев друга.

Почти одновременно тьму разорвали две яркие вспышки, и один за другим прозвучали взрывы гранат. Полк тотчас открыл дружный огонь, расстреливая почти в упор хвостиковцев, заметавшихся у ворот. Смяв заставу, красноармейцы хлынули в ворота, через ограду и быстро растеклись по двору коммуны. Они обрушились на хвостиковцев, все еще ждавших нападения с востока и застигнутых врасплох ударом с тыла. Юдин тоже поднял свой отряд в атаку и почти без потерь форсировал ограду. А кавалерия Корякина ворвалась в восточные ворота.

У домов, сараев, конюшен завязывались рукопашные схватки. В одной из таких схваток едва не погиб старший Градов. Он оказался в окружении бандитов, которые решили поднять его на штыки. Заколов троих из них, Градов схватил винтовку за ствол и отбизался от наседавших хвостиковцев, как дубиной. К счастью, вовремя подоспел Доронин с десятью коммунарами, и бандиты разбежались.

Все попытки Набабова, возглавлявшего осаду коммуны, прекратить панику и более-менее организованно выйти из окружения потерпели полный крах. Полковник с полусотней белоказаков засел в двухэтажном доме, долго отстреливался, однако решил бежать. Он выпрыгнул из окна и скрылся в кустах терновника на берегу Кубани. Продираясь через колючие заросли, он исцарапал в кровь лицо и руки, изорвал одежду. У края высокой кручи испуганно метались несколько белоказаков, зажатых со всех сторон цепями красноармейцев. Набабов выбежал на кручу.

— Чего вы мечетесь? — заорал он на казаков. — Прыгайте в воду, плывите к тому берегу! — И видя, что никто не решается прыгать, первым бросился с обрыва…

Бой в коммуне закончился.

Накрапывал дождь. Коммунары и чоновцы сносили тела погибших товарищей на просторную площадку у колодца. К Доронину, сидевшему на водопойном корыте, подошел Калита, спросил сдавленным голосом:

— Павел Федотович, вы в клуб заглядывали?

— Нет. А что там?

— Наши люди… зверски убиты. Даже глядеть страшно. Сорок семь человек.

— Раненые это были! — проговорил Доронин и обнажил голову.

Загорелось утро, хмурое, дождливое, неприветливое.

Проходя по берегу Кубани, Мечев и младший Градов вдруг увидели под кручей в воде нанизанных на острые сучья старой почернелой карчи нескольких бандитов. Среди них оказался и полковник Набабов. Ноги его задраны кверху, голова доставала полуседыми жидкими косичками до воды. Обвисшие руки, казалось, пытались что-то поймать под стволом дерева. Мечев узнал его. Постояв немного, он сказал:

— За чем пришел, то и нашел.

На подступах к Новониколаевской развернулись кровопролитные сражения. Шифнер-Маркевич и Филимонов в сопровождении охранной сотни мчались на конях по дороге. Вблизи станицы они перешли на шаг. Филимонов, ритмично покачиваясь в седле, иногда оглядывался назад, в ту сторону, где шел бой и гремела канонада. В голове назойливо повторялась одна и та же гнетущая мысль: «Все кончено! Все прахом пошло… Прощай, вольная Кубань!»

Шифнер-Маркевич, внимательно оглядывая свою белую черкеску, украшенную серебряными газырями, с горестью заметил:

— Эк загрязнилась, испачкалась моя одежина!

— Белый цвет в армии непрактичный, — сказал Филимонов и, окинув взглядом свою черкеску, добавил: — Хотя и мою бордовую пора бы почистить, да уж не до того… Зинаиды Ивановны нет, беспокоиться о сменном белье и чистке верхнего платья некому.