Шалом Аш - Люди и боги. Избранные произведения

— Не знаю, что с девушкой случилось! — сказала мать, стоявшая рядом с ней.

— Уот из ди метер? [82] В чем дело? ( англ. — What is the matter?). — Старший брат, бреясь перед маленьким зеркальцем, висевшим над раковиной, произнес это равнодушно, не отведя лицо от зеркальца.

— Что это за мастерская, в которую ты меня послал работать? — неожиданно обратилась к брату Двойра из своего угла.

Это уже было любопытно. Соломон (так стала его называть невеста, и он поставил в известность домашних, что имя его уже не Шлойме, а Соломон) отвел лицо от зеркальца и уставился на Двойру.

— А что особенного в этой мастерской?

— Я больше не пойду туда работать.

— Почему?

— Рабочие этой мастерской не состоят в профессиональном союзе.

Все застыли в изумлении. Аншл отложил в сторону газету. Мать, не понимавшая, что это значит, растерянным взглядом молила Аншла о помощи. Аншл тоже не нашел, что толком сказать, и предоставил этот спор брату с сестрой.

— Что она сказала? — отозвался Соломон. — Профессиональный юнион? Откуда ты знаешь, что такое юнион?

— Знаю.

— Откуда ты это знаешь? Кто тебе об этом сказал?

— Я знала это еще до того, как приехала в Америку.

— Вот как? Тебе таки следовало остаться дома, на родине. Тут, сестра моя, ты недалеко уйдешь с юнионом.

— Лучше бы я таки осталась, — чуть слышно проговорила Двойра.

— О чем у вас идет спор? — с любопытством выглянув из-за газеты, спросил Аншл у сына.

— Твоя дочь социалистка, и ей не нравится мастерская, в которую я устроил ее, потому что там работают не социалисты. Ну и пусть сама себе ищет мастерскую, — ответил Соломон отцу.

— Ах, даже так! Она из тех, кто хочет царя спихнуть со стула? Об этом пишется тут, — Аншл тыкал в газету, которую держал, — а я и не знал, что у меня дочь социалистка. Конечно, в Америке тебе раздолье, здесь, кажется, можно, дочь моя, здесь можно быть и социалистом, — Аншл поглядывал на газету как на некий авторитет.

— Нет, она уверяет, что она привезла это с собой еще из дому, с родины, — проговорил Соломон.

— Ну, раз так, значит, она к тому еще из видных! — произнес Аншл. — Ну, что же, пожалуйста… интересно знать, на что вы способны. — Аншл проявлял явный интерес к теме «социалисты».

Соре-Ривка не могла видеть, как высмеивают ее дочь, и, жалея ее, сердито набросилась на мужчин:

— Что вы привязались к ребенку?.. Спихивать со стула царя… Про врагов моих будь сказано! Ну, и не пойдешь работать, если не нравится мастерская. Найдешь другую… Иди же, поешь, уже совсем остыла твоя капля еды…

— Да, найдет… Как же, — сказал брат, — работа дожидается ее.

— В эту мастерскую я работать не пойду! — заявила Двойра твердо, тоном, какого от нее еще не слышали.

Отец, отложив газету в сторону, впился глазами в угол, где сидела Двойра. Брат, перестав бриться, переводил взгляд то на мать, то на сестру.

— Ты что вздумала — сидеть дома, как вон тот? — Соломон кивнул в сторону Иойне-Гдалье, который при таких разговорах чувствовал себя виноватым и забивался куда-нибудь, стараясь уйти с глаз. — Как вон тот, из которого отец решил непременно сделать американского раввина? Один нахлебник у нас уже есть, теперь и ты хочешь остаться дома! Кто же будет платить за квартиру, за газ? Кто уплатит бакалейщику? А пароходству за шифскарты, по которым я вас переправил сюда, кто будет платить? Я? Все я, а?

Аншл, который с тех пор, как начал работать, снова чувствовал себя главой семьи и обрел свою прежнюю самоуверенность, проговорил:

— Еще не дошло до того, чтобы ты платил! Тут, слава богу, есть еще плательщики, кроме тебя.

Этого Соломон уже не мог вынести. Он стал посреди комнаты с наполовину побритым и наполовину намыленным лицом и заговорил голосом, полным жалости к себе:

— Вот как? А кто вам деньги послал, больше трехсот долларов? Кто шифскарты послал да еще сотню? Кто квартиру снял, обстановку купил? Я из-за вас не женился, все свои годы горе мыкал, а, теперь, когда хочу позаботиться о себе, сделать что-нибудь для себя, выясняется, что этот хочет изучать Талмуд, а я обязан его содержать! Эта хочет работать только в мастерской с социалистами, а я должен ее содержать! Все я! Хватит! Вы уже не новички, вы уже можете сами о себе заботиться. Что мне до того, как вы обойдетесь? В Америке каждый занимается собой.

— Это невеста научила его так говорить, — произнес Аншл.

— Если так, ол райт! Завтра же съезжаю отсюда. Посмотрим, что вы сможете делать без меня! — сказал молодой человек и, забыв закончить бритье, стер полотенцем мыльную пену с лица.

Слово «съеду», как всегда, привело в ужас Соре-Ривку. Она в уме уже прикинула: деньги за квартиру, в бакалейную лавку, мяснику, другие заботы… Ее охватил страх. Испугался несколько и Аншл, но он был горд — в нем проснулся старый Аншл, тот, каким он был там, дома. И хотя его встревожила угроза сына, он тем не менее сказал:

— Съезжай, съезжай! Бог не оставлял нас там, не покинет он нас и тут.

Соре-Ривка стояла, взволнованная и вместе с тем обрадованная твердостью своего Аншла. Все же она еще попыталась спасти положение и подошла к сыну.

— Да что он, собственно, тебе такого сказал? — проговорила она примирительно.

— До тех пор, пока я живу вместе с вами, вы не станете на ноги в Америке, все будете оставаться «зелеными», — ответил молодой человек, накинул на себя пиджак и вышел из дому.

В эту ночь старший сын ночевать домой не пришел.

Назавтра, когда все были на работе, а мать была дома одна и стирала белье, он пришел и, не говоря ни слова, стал укладывать свои вещи. Мать вытерла мокрые руки и подошла к нему с жалобной мольбой:

— Шлоймеле, жизнь моя, что ты собираешься сделать?

— Мне необходимо съехать отсюда.

— А на кого ты оставляешь меня с моими птенцами?

— Как так — на кого? Ты остаешься с твоим мужем.

— Что случилось? Что он тебе такого сказал? Он же отец! — Мать говорила с любовью, пыталась обнять сына, поцеловать, испросить отцу прощения за его слова.

Но Шлойме увернулся и не дал матери обнять себя.

— Не в том дело. Я выбираюсь не потому, что отец оскорбил меня. Я уже давно решил съехать отсюда. Это будет лучше для вас и для меня.

— На кого же мне опереться? С кем за стол сяду? Кто меня будет содержать? Отец, что ли, со своими семью долларами в неделю? Или девочка, у которой работа выжала последние соки и мне больно взглянуть на нее? С тех пор как мы в Америке, от нее одна тень осталась. И разве я уверена, что она сегодня пошла на работу? Дай бог, чтобы не пошла. Пусть отдохнет несколько дней. А без тебя что я буду делать? Где денег возьму на квартирную плату? На…

— И мне поэтому не жениться? — в сердцах воскликнул молодой человек, обрывая слова матери. — Я же из-за вас ничего в жизни не достиг.