Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

– И вам удачи, – ответила Елена. – Надеюсь, вы отлично проведете лето.

– Все будет хорошо, – кивнула официантка. – Берегите себя.

– И вы тоже.

– Постараюсь. – Мария пожала плечами. – Только, боюсь, мне поздно об этом беспокоиться.

Она прикусила губу, повернулась и пошла на кухню.

– Милая девочка, – заметила Елена, когда они садились в автомобиль. – Наверное, надо было сказать ей, что и мне поздно. Но, думаю, она бы только разволновалась.

– Нам надо наполнить термос льдом.

– Я его отнесу, – вызвалась Елена. – Целый день ничего не делала.

– Позволь мне.

– Нет, ты почитай газету, а я отнесу. Шотландского у нас достаточно?

– В картонной коробке еще одна полная бутылка.

– Это прекрасно.

Роджер раскрыл газету. И правильно, подумал он. Мне же целый день сидеть за рулем.

– Всего четвертак, – сообщила она, вернувшись с набитым льдом термосом. – Но лед мелко покрошили. Боюсь, слишком мелко.

– Вечером добудем еще.

Они выехали из города и покатили по длинному черному шоссе, проложенному на север сквозь прерии и сосны, к холмам озерной страны. Эта черная полоса, пересекающая весь длинный полуостров, раскалившись на солнце, источала жар, потому что ветер с моря ее уже не обдувал. Но они разгонялись на прямых участках до семидесяти миль в час, и поэтому жарко не было.

– Быстрая езда – это здорово, правда? – спросила девушка. – Сразу вспомнилась юность.

– Это ты про что?

– Не знаю, – ответила она. – Мир распахивается перед тобой совсем как в юности.

– Я никогда особо не размышлял о юности.

– Я это знаю, – кивнула она. – А я думала, ты о ней не думал, потому что никогда не терял. Если о ней не думать, то никогда не потеряешь.

– Продолжай. Как-то не складывается.

– Здравого смысла в этом немного. Я попытаюсь все правильно сформулировать, и тогда он проявится. Ты не против, если мои слова не будут блистать здравомыслием?

– Нет, дочка.

– Видишь ли, если бы я целиком и полностью руководствовалась здравым смыслом, меня бы здесь не было. – Она помолчала. – Нет, была бы. Это более чем здравомыслие. Не какая-то там рассудительность.

– Как сюрреализм?

– Ничего похожего на сюрреализм. Я ненавижу сюрреализм.

– Я – нет, – ответил он. – Мне нравился он, когда только зарождался. Его не признавали и после того, как его не стало, вот в чем беда.

– Но многое и получает признание лишь после того, как прекращает свое существование.

– Повтори это еще раз.

– Я хотела сказать, они не добились успеха в Америке. Пока все не закончилось. И им пришлось бороться годы и годы, прежде чем они добились успеха в Лондоне.

– Где ты всему этому научилась, дочка?

– Думала об этом, – ответила она. – У меня было много времени для раздумий. Пока я тебя ждала.

– Ты ждала не так уж и долго.

– Очень долго. Ты об этом не узнаешь.

Вскоре ему предстояло выбирать из двух автомагистралей, ни одна из которых не позволяла особо выиграть в расстоянии, и он не знал – ехать по хорошей дороге, проложенной по живописной местности, по которой он много раз ездил с матерью Энди и Дэвида, или по недавно построенному шоссе, которое, возможно, не сулило прекрасных видов.

Выбора нет, подумал он. Мы поедем по новому шоссе. Зачем опять смотреть на то, что можно увидеть и на другой стороне Тамайами-трейл.

Они слушали выпуски новостей по радио, которые транслировались каждый час в перерывах между мыльными операми.

– Все равно что играть на скрипке, когда горит Рим, – сокрушался Роджер. – Будто со скоростью семьдесят миль в час удираешь с запада на восток от пожара, уничтожающего самое дорогое, и слышишь, как тебе рассказывают об этом пожаре.

– Если будем ехать с такой скоростью, достаточно скоро туда попадем.

– Сначала нужно перепрыгнуть через океан.

– Роджер? Ты должен туда ехать? Если да, тогда поезжай.

– Нет, черт побери. Я не должен туда ехать. Во всяком случае, пока. Я пришел к такому выводу вчера утром, пока ты спала.

– Я все проспала? Какой стыд.

– Я чертовски рад, что ты спала. А в эту ночь ты выспалась? Я очень рано тебя разбудил.

– Я отлично выспалась. Роджер?

– Что, дочка?

– Мы поступили нехорошо, солгав официантке.

– Она задавала вопросы, – ответил Роджер. – Так было проще.

– Ты мог бы быть моим отцом?

– Если бы зачал тебя в четырнадцать лет.

– Я рада, что не зачал. – Она улыбнулась. – Господи, как бы все было сложно. Да и сейчас сложно, пока я не начинаю все упрощать. Ты думаешь, тебе скучно со мной, потому что мне двадцать два, я сплю ночь напролет и постоянно хочу есть?

– И ты самая красивая из всех, кого я встречал, и удивительная, и чертовски необычная в постели, и говорить с тобой – удовольствие.

– Хорошо. Хватит. Почему я необычная в постели?

– Ты необычная.

– Я спросила: почему?

– Я не анатом, – ответил он. – Я всего лишь мужчина, который любит тебя.

– Ты не хочешь об этом говорить?

– Нет. А ты?

– Я этого стесняюсь и очень боюсь. Всегда боялась.

– Моя старушка Бретхен. Мы счастливчики, правда?

– Даже не будем это обсуждать. Ты думаешь, Энди, Дейв и Том будут возражать?

– Нет.

– Мы должны написать Тому.

– Напишем.

– Что он, по-твоему, сейчас делает?

Роджер посмотрел сквозь рулевое колесо на приборный щиток.

– Скоро закончит рисовать и что-нибудь выпьет.

– Может, и нам выпить?

– Отличная идея.

Она разлила по кружкам виски и «Уайт Рок», добавила по пригоршне льда. Новое шоссе широкой полосой разрезало сосновый лес, а на каждом дереве они видели насечки для сбора живицы.

– Здесь лес выглядит не так, как в Глейдс. – Роджер поднес ко рту полную кружку с ледяным напитком. Он был хорош, но наколотый лед быстро таял.

– Нет. В Глейдс промеж сосен растет можжевельник.

– И они не добывают живицу, используя заключенных, – добавил Роджер. – Здесь в почете каторжный труд.

– Расскажи мне, что здесь происходит.

– Это все ужасно, – ответил Роджер. – Штат направляет заключенных в лагеря, где те или собирают живицу, или валят лес. Раньше, в самый разгар Депрессии, они хватали всех, кто проезжал штат на поезде. Люди ехали на поездах в поисках работы. Ехали на восток, или на запад, или на юг. Они останавливали поезда на выезде из Таллахасси, высаживали мужчин и отправляли в тюрьму, потом формировали из них рабочие отряды и отправляли на сбор живицы или на валку леса. Эта часть нашей страны отвратительна. Ветхая и озлобленная, со множеством законов и с полным отсутствием справедливости.

– Сосновая страна может быть и дружелюбной.

– Эта не дружелюбная. Эта мерзкая. Здесь полно людей, которые творят беззаконие, но тяжелую работу выполняют заключенные. Это страна рабов. Закон существует только для чужаков.