У Цзин-цзы - Неофициальная история конфуцианцев

Напомним о том, как Куан Чао-жэнь увидел родной дом и сердце его охватила радость. Он бросился вперед и забарабанил в дверь. Услышав его голос, мать откинула щеколду и, все еще не веря своим глазам, воскликнула:

— Сынок, неужели это ты?

— Вернулся, матушка, — ответил Куан Чао-жэнь. Он опустил на пол свои вещи, поправил платье и отвесил матери глубокий поклон.

Мать потрогала его одежду, но, убедившись, что на сыне толстый ватный халат, успокоилась.

— Уже больше года минуло с тех пор, как ты уехал с торговцем, и все это время я не находила себе места. Я часто видела тебя во сне. Мне представлялось, что ты упал в воду или сломал ногу, и я просыпалась в слезах. Однажды мне привиделось, будто у тебя на лице вскочил большой нарыв, который я никак не могла залечить, а другой раз — будто ты приехал домой и, глядя на меня, плакал. Помню, я тогда тоже заплакала и от этого проснулась. Особенно памятен мне один сон: я увидела тебя в шелковой шляпе, и ты сказал мне, что стал чиновником. Я даже засмеялась: «Каким чиновником? Мы же простые крестьяне!» А кто-то рядом заметил: «Этот чиновник не твой сын, но твой сын тоже стал чиновником, только он никогда не придет к тебе». Тогда я залилась слезами и говорю: «Лучше бы он никогда не был чиновником! Разве я вынесу разлуку с ним!» Сраженная горем, я зарыдала и проснулась от собственного крика, даже твоего отца разбудила. Когда я подробно рассказала ему этот сон, он сказал, что я рехнулась, а сам в эту же ночь заболел — половина тела у него отнялась. Сейчас он лежит в постели.

Старый Куан услышал разговор и понял, что сын вернулся. Ему сразу стало легче, недуг почти оставил его. Куан Чао-жэнь подошел к нему и, поклонившись, проговорил:

— Батюшка, твой сын возвратился!

Отец велел ему сесть на край кровати и поведал ему свое горе, от которого он и слег в постель.

— Когда ты уехал, твой третий дядя стал подумывать о нашем доме. Я прикинул в уме и решил, что если я продам ему, то от покупки нового жилья останется еще несколько лянов, на которые ты по возвращении откроешь небольшое дело. А кто-то мне и скажи: «Твой дом стоит рядом с его. Если уж он надумал покупать, то с него можно получить и больше». Кто же знал, что такой богатый человек думает только о наживе? Он не только не согласился на предложенную мною цену, а, наоборот, хотел дать ниже существующих цен. Наверное, узнал, что у меня не хватает даже на питание, и решил меня обобрать. Но это так возмутило меня, что я совсем отказался продавать. Тогда он сделал хитрый ход: послал прежнего домовладельца выкупить дом за старую цену.

Ты знаешь его, он доводится мне дядей. Пользуясь старшинством в роде, он заявил, что имущество членов нашего рода не может переходить в чужие руки. «Если нельзя продавать в чужие руки, — ответил я, — тогда прибавьте мне на ремонт, который я производил в течение ряда лет». Но он не давал ни одного цяня и предлагал за дом прежнюю цену. Мы повздорили в храме предков, и он даже полез на меня с кулаками. Все богатеи из нашего рода под нажимом дяди взяли его сторону и заявили, что я не уважаю предков. А твой безвольный старший брат понес такую околесицу, что я вышел из себя и, вернувшись домой, занемог.

С тех пор жизнь с каждым днем становилась тяжелее. Твой старший брат, запуганный родней, согласился на прежнюю цену и выдал им расписку. Деньги мы получали частями и все истратили. Убедившись в том, что поступил скверно, твой брат посоветовался с женой, и они от меня отделились. Выделить ему мне было нечего, и я решил: пусть сам зарабатывает себе на еду и делает что хочет. Сейчас он каждое утро с коромыслом на плече отправляется на рынок и торгует разной мелочью, но выручки им не хватает. А я вот все лежу и болею. Сосед требует освободить дом: ему, видите ли, надо перестраивать его. А до того, здоров ли я, ему нет никакого дела. На днях пришли торопить меня с выселением — чего только я от них не наслышался! Да ты еще уехал неизвестно куда. Мать, как вспомнит о тебе, так в слезы!

— Не надо расстраиваться, — прервал отца Куан Чао-жэнь. — Главное, выздоравливай. В Ханчжоу один человек подарил мне десять лянов. Завтра же я займусь чем-нибудь, куплю риса и дров. Если опять придут от дяди, ты не бойся, я сам договорюсь.

В этот момент мать позвала Куан Чао-жэня, и он пошел к ней на кухню. Невестка налила ему чая, и, подзаправившись как следует, Куан Чао-жэнь отправился на рынок, где на оставшиеся от дороги деньги купил свиную ногу, чтобы сварить ее и вечером угостить отца. Когда он возвращался с покупкой домой, то в воротах встретил старшего брата, с коромыслом на плечах. Куан Чао-жэнь встал перед ним на колени, но брат бросился поднимать его и, уединившись с ним в комнате для гостей, поведал ему обо всех домашних невзгодах.

— Отец стал какой-то дурной и болтает всякую ерунду, — сказал он, уходя. — Его торопят с переездом из дома, а он уперся и ни в какую, а меня за это ругают. Уж ты поговори с ним, благо ты у него любимчик.

Когда кушанья были готовы, Куан Чао-жэнь понес их отцу. Приподняв больного, он усадил его и принялся угощать. Обрадованный возвращением сына и тем, что в доме появилось мясо, отец наелся вдосталь, а то, что осталось, Куан Чао-жэнь поставил на стол перед больным и пригласил мать и старшего брата поужинать. Счастливый старик засиделся допоздна, пока усталость не свалила его с ног.

Расстелив свое одеяло у ног старика, Куан Чао-жэнь заснул вслед за ним. На следующее утро, прихватив деньги, он отправился на рынок, купил доу бобов и несколько свиней, которых пригнал в свой хлев. Одного борова он зарезал, тщательно опалил, вымыл и разделал, а потом продал на рынке. После этого он размолол бобы, из бобовой муки сварил сыр и также продал его. Выручку он принес отцу, спрятал ее под кровать и, заметив, что отец скучает, стал описывать ему красоты озера Сиху и лакомства, какие там продаются. Потом он начал рассказывать анекдоты, слышанные некогда в разных местах, и не закрывал рта до тех пор, пока отец не развеселился.

Через некоторое время старик сказал сыну:

— Мне нужно на двор. Позови-ка мать.

Мать поспешила к больному и собралась уже было подложить под него тряпку, но Куан Чао-жэнь заметил:

— Отец, тебе же так неудобно. К тому же матери каждый день приходится стирать эту вонючую тряпку, и ей это неприятно.

— Конечно, встать было бы сподручнее, но только сил у меня нет! — оправдывался отец.

— А вставать и не надо. Я кое-что придумал. — Куан Чао-жэнь отправился на кухню, отыскал там глиняный таз и, наполнив его золой, поставил у кровати отца, а рядом с тазом поместил скамейку. Устроив отца поперек кровати так, что ноги больного коснулись скамейки, а нижняя часть туловища оказалась как раз над тазом, он положил его ноги себе на плечи и, когда тот с большим удобством справил свою нужду, снова уложил его. Вся эта процедура прошла благополучно, и одеяло осталось чистое. Оставив скамейку в стороне, Куан Чао-жэнь вынес таз и, вернувшись, снова сел у постели.