У Цзин-цзы - Неофициальная история конфуцианцев

Вечерами он помогал отцу подняться, кормил его ужином, а когда тот засыпал, стелил свое одеяло у его ног и, добавив масла в большую железную лампу, привезенную из провинции, вытаскивал сочинения и, примостившись подле отца, начинал читать. Отец долго не мог заснуть: то ему надо было сплюнуть мокроту, то появлялось желание выпить чашку чая, так что Куан Чао-жэню приходилось читать вплоть до четвертой стражи. Он подходил к отцу по первому его зову. Бывало, ночью, чтобы оправиться, больному приходилось ждать до рассвета, так как при нем никого не было, но сейчас, рядом с сыном, старик всегда чувствовал себя спокойно. Да и за ужином он теперь съедал больше. Зато сын ложился спать не раньше четвертой стражи и уже через два часа вскакивал, чтобы резать свинью и варить бобовый сыр.

Прошло дней пять. Как-то старший брат возвратился с рынка раньше, чем обычно. Он принес с собой флягу с вином и цыпленка, которого тотчас же отдал варить своей жене. Оказывается, он решил угостить Куан Чао-жэня по случаю его приезда.

— Только не говори об этом отцу, — предупредил он брата.

Но Куан Чао-жэнь не согласился с ним. Одну чашку он отнес родителям и только остатки кушанья разделил с братом. Как раз в это время пришел дядя, чтобы поторопить их с переселением. Куан Чао-жэнь отставил свою чашку и опустился перед дядей на колени.

— А, ты вернулся? — воскликнул дядя. — Вижу, вижу, халат на тебе добротный, ватный! На стороне ты научился приличным манерам и понимаешь толк в церемониях!

— Уже несколько дней как я приехал, но был очень занят и не мог навестить вас. Пожалуйста, присаживайтесь, выпейте чарку вина, — пригласил его Куан Чао-жэнь.

Дядя сел, выпил несколько чарок и сразу заговорил о доме.

— Не волнуйтесь, дядя, — проговорил Куан Чао-жэнь. — Позвольте нам, братьям, пожить здесь. Разве мы по собственной воле остаемся в вашем доме? Пусть у нас нет денег на покупку нового, но снять две комнаты и освободить вам помещение мы всегда бы могли. Однако сейчас наш отец болен, а, говорят, больному вредны переезды. Подождите, мы пригласим к отцу лекарей. Если он поправится, мы тотчас же освободим дом, но если болезнь осложнится, то мы обязательно переедем. Конечно, если мы умышленно будем затягивать переезд, то и вы будете все время торопить нас, а в результате наши старики будут все время волноваться.

Плененный его приятной, мягкой речью, дядя сдался.

— Мы ведь из одной семьи. Я прошу вас съехать только потому, что хочу сломать этот дом и построить новый. Но ты убедил, я подожду еще несколько дней.

— Очень вам благодарен, дядюшка. Будьте спокойны, мы не задержимся.

— Выпейте еще одну чарку, — предложил старший брат, когда дядя собрался уходить.

— Нет, уже хватит. — И дядя, простившись, удалился.

Тем временем у Куан Чао-жэня торговля мясом и бобовым сыром шла все успешнее. Уже к полудню он распродавал все и, возвратившись домой, свободное время проводил с отцом. В дни большой выручки он покупал на рынке кур, уток или рыбу, так как больной отец не мог есть грубого мяса. В доме не переводились свиные почки и брюшина, а уж о лекарствах и говорить не приходится.

Старик был всем доволен. Сын сидел при нем и днем и ночью. Со временем больному стало значительно лучше, и он заговорил с сыновьями о переезде на новое место. Но Куан Чао-жэнь возразил ему:

— Вы, батюшка, только что начали поправляться, надо подождать, когда вам будет еще лучше и вы сможете с нашей помощью вставать.

Когда от дяди приходили торопить с переездом, Куан Чао-жэнь под разными предлогами уклонялся от прямого ответа.

Юноша отличался необыкновенной энергией. Первую половину дня он занимался торговлей, а вечером ухаживал за отцом, читал ему сочинения. Когда очень уставал, давал себе отдых — выходил к воротам и играл с соседями в шахматы. Однажды после завтрака, убедившись в том, что отец сыт, он вышел за ворота и отправился с пастухом на ток, где обмолачивали рис. Положив шахматную доску на перевернутую вверх дном корзину, они сели друг против друга и углубились в игру. К ним подошел седобородый старик и, заложив руки за спину, долго следил за игрой.

— Э, брат, эту партию ты проиграл! — вдруг воскликнул он.

Куан Чао-жэнь поднял голову: это был деревенский староста Пань. Юноша встал и отвесил ему поклон.

— А я-то гадал, кто это такой… чуть было не обознался, — проговорил староста. — Ведь ты младший сын старого Куана? Помню, помню, ты уехал в позапрошлом году. Когда же ты пожаловал обратно? Как себя чувствует твой отец?

— Премного благодарен вам за память. Не скрою от вас, я дома уже с полгода, но все не смел беспокоить вас без дела. Отец мой болен, но последнее время ему стало немного лучше. Прошу вас к нам на чашку чая.

— Не смею беспокоить, — проговорил староста Пань и, приблизившись к Куан Чао-жэню, снял с него шляпу, взял его за руку и внимательно осмотрел ее.

— Я с детства занимался гаданием и без лести скажу, что расположение твоих костей говорит о знатности. Годам к двадцати восьми тебе улыбнется счастье. У тебя, будет жена, богатство, служба, дети. На лбу появилось желтое пятнышко — знак того, что скоро тебе будет счастливое знамение. — Тут староста Пань взял Куан Чао-жэня за ухо и добавил: — Правда, придется пережить одно пустяковое беспокойство, но оно не повлияет на твою жизнь. С каждым годом судьба будет благоприятствовать тебе все больше и больше.

— Что вы, уважаемый господин! Я всего лишь мелкий торговец и думаю только о том, как бы не разориться. На деньги, что я выручаю ежедневно на рынке, я кормлю своих родителей и благодарю за это богов. Разве я посмею мечтать о какой-то знатности!

— Это не имеет значения, — махнул рукой староста Пань. — Торговля не для тебя.

Они поговорили еще немного и разошлись.

Третий дядя все настойчивее требовал освободить дом. Куан Чао-жэнь уже не мог увильнуть от ответа, пришлось говорить резко и начистоту. Дядя рассердился и заявил:

— Если через три дня вы не уберетесь, я прикажу сорвать двери и снять с крыши черепицу.

Куан Чао-жэнь встревожился не на шутку, но сказать об этом отцу побоялся.

Через три дня вечером он уложил отца спать, зажег железную лампу и принялся читать сочинения. Вдруг снаружи раздались громкие крики. Куан Чао-жэнь решил, что дядя послал свою челядь ломать двери и срывать черепицу.

Но тут крики стали еще громче. Казалось, шумит толпа в несколько сот человек, — а бумага, которой было заклеено окно, осветилась багровым светом.

— Беда! — воскликнул Куан Чао-жэнь и выбежал на улицу.

Оказывается, в деревне возник пожар.

— Беда, беда! — подхватили родственники и с криком ринулись вон. — Скорей выходите из дома!

Старший брат спросонья успел схватить лишь коромысло, с которым ходил на базар. В плетенках лежала всевозможная мелочь: кунжутные липучки, бобовый сыр, глиняные фигурки, детские свистульки и погремушки, оловянные шпильки. Он брал одну вещь — падала другая. Липучки и глиняные фигурки раскололись, и старшему брату пришлось здорово попотеть, прежде чем он успел выбраться со всеми этими вещами наружу. Столб огня взметнулся высоко вверх, горящие головни падали во двор. Невестка Куан Чао-жэня, свернув постель, одежду и обувь в один тюк, с плачем бегала взад и вперед, а старая мать от испуга как-то вся обмякла и не могла ступить и шагу. Пламя пожара окрасило все вокруг в багровый цвет, со всех сторон доносились крики людей.