Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Как, никто вам не помог?

— Только раз, страдая от страшной нужды и видя, что мой ребенок в опасности, я заставил себя обратиться к человеку, который назывался моим покровителем. Если бы вы слышали, каким тоном он пожалел меня, каким голосом он обращался ко мне, бросив милостыню при толпе слуг! Конечно, я заслужил, чтобы со мной обошлись таким образом, я искал помощи у богача! Нет, во дворцах подают только милостыню. Это унижение легло бы страшным пятном на мою до тех пор безупречную жизнь. О ты, мой нежданный слушатель, если природа одарила тебя сильной душой, если ты сохранил гордость, основанную на сознании твоей честности, ты понимаешь, что я не мог, не унижая себя, принять такую помощь. Ты понимаешь, что самая ужасная из обид стала для меня последней каплей, что смерть превратилась для меня в единственное прибежище... Нет, великодушный незнакомец, нет, оставь свое золото себе: слишком поздно! Я пришел сюда от отчаяния, за последние два дня я дал моему ребенку лишь три картофелины!.. Нет, великодушный незнакомец, повторяю, уберите ваше золото, уже поздно!.. Но, признаюсь, ваше сочувствие меня утешает, ваши слезы трогают... О мое дитя, если тебе, как и мне, суждены такие же тяжкие испытания, если тебе суждено всю жизнь биться между позором и голодом, без сомнения, тебе следовало бы вместе со мной лечь в могилу. Но небо посылает тебе избавителя. О сын мой, я оставляю тебя приемному отцу. Он, я вижу, чувствителен и добр. Прошу вас, берегите его и дайте мне умереть.

— Зачем умирать? Какое слепое безумие влечет вашу молодость к могиле? Неужели озлобленное оскорбленьем безжалостного человека сердце открылось для мелкого и недостойного тщеславия, которое с презрением отказывается от всякой посторонней помощи и самолюбиво отталкивает доброжелательную руку? Или, может быть, вы думаете, что я мысленно насмехаюсь над горем, которое вызывает у меня эти слезы?

— Нет! Самое нежное участие слышится в ваших речах и видится в вашем лице; мне кажется, что на земле есть еще человек, способный на человеческие чувства.

— Ну, так живите, живите для общества; вы страдали от его несправедливости, но это не лишает его права пользоваться вашими талантами; живите для сына, преждевременная смерть отца оставила бы его беззащитным под ударами судьбы, которая слишком долго терзала вас; живите для меня! Да, конечно, ваш сын будет моим ребенком; да, я его еще увижу, но я хочу видеть вас обоих. Друг мой, не упорствуйте в роковом решении. Не отказывайтесь выслушать меня. Я провел целый год в новом для меня обществе. Удовольствия распутной жизни мешали мне исполнять обязанности, от которых ничто не должно было меня отвратить. Сознаюсь, занятый только собой, я совершенно забывал о тех моих братьях, о которых мне следовало думать каждый день. Сколько честных семейств, теперь безвозвратно разорившихся, я мог бы поддержать, отдавая им часть денег, которые я тратил на пустые удовольствия! Сколько несчастных погибло, хотя я мог бы спасти их от отчаяния! Друг мой, соблаговолите помочь мне искупить вину, которой я никогда себе не прощу. Я не предложу вам жалкой помощи, которая только на время спасла бы вас от ужаса вашего положения; в этом кошельке двести луидоров; возьмите у меня половину.

— Половину?

— Возьмите, умоляю. Сто луидоров позволят вам удовлетворить ваши крайние нужды, даст возможность усовершенствовать ваши таланты и выждать счастливого случая, чтобы показать себя. Возможно, они положат начало вашему состоянию. Друг, когда вы разбогатеете, вы тоже встретите несчастных, которых нужно будет утешить, и в тот первый раз, когда спасете жизнь бедняка, вы расплатитесь со мной.

— О, доброта, о, великодушие!

— Прими же, мой друг, эти деньги, ободрись, обними меня, утешься. О, я знаю, нищета позорна только в том случае, когда она — плод расточительности и распутства, я знаю, благодеяние не только делает честь дающему, но и служит похвалой получающему...

— О мой ангел-избавитель... Провидение... Да, Господь, Сам Господь послал тебя, чтобы спасти нас. Каждый день я буду благодарить Всевышнего у подножия Его алтарей. Я пойду... Я призову на тебя Благословение неба!

Его голос прервался от слез. Ребенок же гладил ручкой мое лицо, орошенное слезами его отца. О чудное мгновение, как выразить всю твою сладость!

— Сударь, — заговорил молодой человек, оживившись, — скажите же, кому я обязан жизнью?

— Не могу...

— Вы отказываетесь сказать?.. Возьмите назад ваше золото.

— Но...

— Вы хотите скрыться от моей благодарности? Я не приму ваших денег.

— Но раньше узнайте причины...

— Я не приму ваших денег!

— Хорошо же; я докажу вам мое безграничное доверие: меня зовут шевалье де Фоблас.

— Шевалье Фоблас! Где только не гнездится добродетель! * 29

— Как вы сказали?

— О мой благодетель, простите, простите меня, я нечаянно обидел вас.

— Мои первые приключения наделали шума, и вы меня осудили; возможно, вы немного поторопились и были слишком суровы. О мой друг, простите безумства отрочества, пожалейте страсти юности и погодите произносить окончательный приговор, вы еще не знаете меня.

— Ах, простите за нескромное восклицание! О, я знаю, я уважаю вас, я уверен, вы исправитесь; невозможно долго заблуждаться с таким прекрасным сердцем.

Он взял мою руку и несколько раз поцеловал ее. Я обнял его и спросил, как его имя.

— Флорваль 30, — ответил он.

— Флорваль, мне нравится ваша благородная откровенность. Вы искренне желаете почтить меня вашей дружбой?

— Что за вопрос!

— Значит, я увижу вас в более счастливое время?

— Как!..

— Флорваль, мне приходится скрываться, я не знаю, что со мной будет; меня преследуют.

— Вас преследуют? О, пусть ваши враги истощат все свои силы в напрасных поисках! Пусть их ярость будет бесполезна! Ваш костюм... Вас, может быть, видели в нем? Наденьте другое платье!

— Какое?

— Вот в этом углу лежит черное тряпье. Это моя мантия, я хранил ее, хотел сегодня утром пойти продать, но не смог доплестись до лестницы. И потом, что дали бы мне за нее? Она так плоха! Возьмите, она отлично вам подойдет; спрячьте ваш костюм под ней, а волосы распустите по плечам, на них еще достаточно пудры.

Занимаясь переодеванием, я позволил себе задать Флорвалю несколько вопросов, на которые он охотно ответил.

— Итак, вы адвокат Флорваль?

— Увы, да.

— Я всегда думал, что эта деятельность столь же прибыльна, сколь и почтенна.

— О сударь, это жалкое ремесло! Надо заставлять бедняка платить вперед, чтобы не тащить его потом к мировому судье, приходится переписывать крупным шрифтом документы по два су за строку, ежедневно лгать на мелких судебных заседаниях за один экю! О Боже мой, что за ремесло, что за проклятое ремесло!