Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Два солдата надели цепи на пьяницу, еще двое взяли меня за руки; народ свистел и улюлюкал, дети бежали за нами следом. В конце улицы я с триумфом прошел мимо молодчиков , которые и подумать не могли, что их монахиня, переодетая мужчиной, шествовала теперь в нарядном женском платье в сопровождении почетного караула! Но сколько улиц пришлось нам пройти пешком! Сколько грязи налипло на прекрасное платье Фаншетты! Сколько жестоких шуток услыхал я по дороге! Как грубо обращались со мной мои нелюбезные провожатые! Ах, бедные продажные девушки, храни вас Бог от парижской полиции!

Храни вас Бог также от судей. Окружной судья с видом члена верховного суда произнес приговор, не выслушав оправданий. Тучный капрал рассказал, как было дело, хотя ничего не знал. Солдаты подтвердили его слова, хотя ничего не видели. Множество свидетелей кричали, что я публичная женщина и что я колочу моих любовников. Судейский секретарь, ничего не понимая, все записал и скрепил своей подписью протокол прежде, чем у нас спросили, не можем ли мы сказать что-то в свое оправдание. И наконец спесивый буржуа произнес окончательный приговор:

— Негодяя в Форс, а его подругу в Сен-Мартен 33.

В Сен-Мартен! Да, это правда, меня отвезли в Сен-Мартен! Это правда: юношу, ранее всех из сверстников созревшего, юношу, который во многих случаях оказывался находчивее зрелых мужчин, юношу, поразившего столицу своими любовными похождениями, словом, шевалье де Фобласа, назвав продажной женщиной, заперли в камере предварительного заключения, вероятно, в ожидании того великого дня, когда начальнику полиции заблагорассудится отправить его вместе с сотней других проституток в тюрьму.

Почему я позволил отправить меня в эту ужасную тюрьму? Почему? Признайся я, что я мужчина, мне задали бы множество вопросов, на которые я побоялся бы ответить. Во всяком случае, это последнее средство всегда в моем распоряжении. И почему было не утешать себя мыслью, что мне удастся спастись более простым путем? С помощью ловкости и золота я смогу одолеть запоры Сен-Мартена, которые не столь крепки, как в Бастилии. Но мне следовало торопиться, каждое лишнее мгновение могло меня погубить. Малейшая случайность, выдав меня, позволила бы напасть на следы шевалье Фобласа, оставленные им на своем пути в предместье Сен-Марсо, которое вновь стало ареной моей славы и моих несчастий.

Скорее, позовем на помощь друзей! Друзей? У меня нет друзей в Париже, есть только знакомые. Розамбер... Он сыграл со мной недобрую шутку и, кроме того, он далеко... Дерневаль? Он еще дальше. Маркиза, может быть, не успела еще возвратиться. Кроме того, можно ли дать ей знать о себе, не подставив под удар? Но моя подруга, моя возлюбленная, моя жена! К ней... О, к ней надо послать!.. Нет... с ней дю Портай, и он, само собой, смотрит в оба... Он может перехватить мое письмо и опять увезти ее. Нет, не хочу прибегать к средству, которое лишит меня встречи с Софи. Остается виконт де Вальбрён. В маленький домик посылать не стоит... а где его особняк, я не знаю. Ну да ладно, посыльный наведет справки, отправим ему записку.

Все, что я изложил вам сейчас, было результатом двухчасовых размышлений. Поэтому, когда за мной пришли, письмо к виконту еще не было закончено. Охваченный ужасом, я с трудом заставил себя подойти к первой решетке. Там я увидел нарядную женщину, которая, бросив на меня несколько презрительных взглядов, сухо велела мне следовать за ней. Двери тюрьмы распахнулись. Моя гордая покровительница важно села в карету и кивком головы указала мне на переднее сиденье, я сел, и мы поехали. Тогда я позволил себе обратиться к благодетельной незнакомке:

— Сударыня, премного благодарен...

— Не благодарите, — отвечала она. — Я вырвала вас из прелестного дома, в котором вам, по-моему, самое место, но я это сделала не ради вас.

— Однако, сударыня...

— Однако, мадемуазель, прошу вас верить мне.

— Почему вы отказываетесь от заслуженной благодарности?..

— Боже мой, она тоже умеет складно говорить! Давайте прекратим этот разговор, я прошу вас.

Мы некоторое время молчали, и я мысленно спрашивал себя, кто эта нелюбезная освободительница, которая, сделав мне великое одолжение, столь дурно обращалась со мной, куда заведет меня новое приключение и что уготовила мне судьба на этот раз.

Гордая женщина, приказавшая мне молчать, вскоре потребовала, чтобы я заговорил.

— Умеете ли вы читать? — спросила она.

— Немножко.

— И писать также?

— И писать.

— Вы умеете причесывать?

— Женщин?

— Ну разумеется.

— Вполне сносно. Это все, что вы...

— Довольно, не забывайте, вы не должны расспрашивать меня...

Вскоре карета остановилась перед очень красивым домом. Незнакомка провела меня через ряд великолепных комнат и наконец оставила наедине с моими размышлениями в уборной. Я пробыл там несколько минут, показавшихся мне столетиями. Наконец моя освободительница вернулась. Она сама принесла мне платье и велела переодеться, так как мой вид, по ее словам, был ужасен. Не дожидаясь ответа, она сняла с меня нагрудный платок.

— Я так и знала! — Пристальным взглядом она рассматривала мою грудь. — Я так и знала, что у этой хорошенькой куртизанки есть какой-нибудь скрытый недостаток. Фу, до чего плоская!

Вскоре изумление, охватившее меня, сменилось другим, более тягостным чувством. Эта высокомерная повелительная дама и в то же время ловкая, наблюдательная горничная пугала меня и удручала своими благодеяниями не меньше, чем колкостями. Я постарался избавиться от ее услуг. Она нашла мое жеманство дерзостью и не обращала никакого внимания на ужимки, как она выражалась, обыкновенной стыдливости.

Найдя конец тесемки, она ловко его дернула и мгновенно лишила меня первой юбки.

— Боже мой, сударыня, неужели вы унизитесь до того, чтобы прислуживать бедной служанке?

— А если я так хочу?

— Сударыня, я не потерплю этого, я не могу этого терпеть! Вы слишком добры.

— Так неужели из-за моей доброты вы будете до смешного скромной и упрямой?

Она говорила с жаром. Однако ее язык двигался не так быстро, как руки; и почти сейчас же, несмотря на мои тщетные предосторожности, я увидел, как опустилась моя вторая и, увы, последняя юбка.

У меня осталась одна защита — моя белая сорочка, и я надеялся, что ее-то с меня не снимут.

— Какое упрямство, какая глупая стеснительность! — раздраженно сказала дама. — Можно не сомневаться, что, если бы на моем месте был мужчина, мадемуазель вела бы себя совсем иначе.

Сказав последние слова, она стала позади меня и быстрым взмахом ножниц снизу доверху разрезала мою несчастную сорочку, после чего без труда сорвала ее.

О вы, читающие мою историю, вообразите себе мое затруднение. Вы видите бедную Фаншетту, одетую более чем легко... Она тем сильнее смущена, что ее единственный покров слишком много гулял по улицам Парижа, а потому она не отказалась бы от чистого белья! Итак, любезная дама, переодевавшая меня, бросила мне в лицо тонкую рубашку, которую и велела надеть. Именно этого я и боялся, и в довершение всего каждое мгновение все настоятельнее вынуждало меня поторопиться. Не знаю, в силу какой роковой случайности мое воображение, до тех пор дремавшее, проснулось в ту минуту с необыкновенным жаром, оно наэлектризовало меня 34, оно внушило мне страстное стремление к прелестям незнакомки. Я еще ощущал прикосновение ее легкой и быстрой руки, я чувствовал ее взгляд, и этот всемогущий взгляд внезапно оживил мое мертвое тело и произвел самое неожиданное действие, действие обычно приятное, но в тот момент совершенно неуместное, действие, на которое двумя часами раньше Корали даже не смела надеяться, несмотря на магнетизм. Что делать? На что решиться? Как сохранить мою тайну?