Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Как бы то ни было, маркиза почтила нас своим присутствием за ужином; она много рассказывала о своей провинции, о своем прекрасном замке, который приходилось подновлять только раз в год, и о доходах, которых добивается ее управляющий. Особенно много толковала она об этом управляющем, по ее мнению, лучшем человеке в мире, о мужчине (говорю это, не желая никого обидеть), которого она, по-видимому, знала слишком близко. Мне кажется, она до утра проговорила бы о своем милом Андре, если бы в полночь не послышался грохот колес.

— Со мною случилось самое неприятное происшествие в мире! — воскликнул де Линьоль, входя. — Вы знаете мою лучшую шараду?

— Граф, — прервала его графиня, — здесь маркиза д’Арминкур, моя тетя.

Граф, немного сбитый с толку, начал было длинное приветствие, но старуха не дослушала его до конца.

— Прощай, — сказала она своей племяннице, — прощай, моя дорогая Элеонора * 44, завтра я встану рано и, надеюсь, тогда я наконец поздороваюсь с графиней де Линьоль. Прощайте, сударь, — сухо прибавила она, обращаясь к Линьолю.

Уходя, она поклонилась ему холодным поклоном, какой женщины приберегают для тех, кого недолюбливают.

— Вы помните мою чудную шараду? — продолжал граф, едва маркиза ушла.

— Мадемуазель де Брюмон, — прервала его графиня, — сделайте одолжение, оставьте нас.

Я повиновался, но прильнул ухом к двери и стал слушать с усиленным вниманием.

— Вы знаете мою лучшую шараду? — снова продолжал де Линьоль.

Графиня опять прервала его:

— Не в этом дело, граф, женятся для того, чтобы создавать детей, а не шарады.

— Как, графиня?..

— Как, граф? Я ли должна говорить вам об этом?

— Что такое?

— Значит, если бы моя тетушка и мадемуазель де Брюмон не просветили меня, я не стала бы вашей женой?

— Графиня, вы не понимаете. Я, как и всякий другой, знал, какая обязанность...

— Вы знали, граф? Почему же вы не исполнили вашего долга? Значит, правда, что вы находили меня безобразной? Значит, правда, что все эти два месяца я была предметом вашего презрения? Куда вы направляетесь, граф?

Я услышал, как графиня подбежала к двери и заперла ее.

— Вы не выйдете отсюда, граф, пока не загладите нанесенной мне обиды.

— Обиды?

— Да, обиды. Я знаю все: не беря меня в жены, вы меня оскорбляли. Но вы загладите свою вину немедля! Приятно вам или нет, вы должны исполнить ваш долг. Я так хочу и требую от вас повиновения.

— Но, графиня...

— Никаких «но»! Я нахожу вас очень дерзким. Неужели вы думаете, что я хуже вас? Неужели вам дали молодую и красивую жену только для того, чтобы вы говорили ей о шарадах? Я хочу ребенка. И вы мне сделаете его немедленно! Немедленно! Идите, идите сюда!

Графиня схватила мужа за руку и отвела за занавески. Сквозь замочную скважину в маленькой щели под приподнявшейся над полом шелковой тканью vedeva quattro piedi groppati... La loro positura , che non era più dubbia , mi dava ben’ a conoscere ch’el Lignolo otteneva , od era s’ul punto d’ottenter ‘il pardonno delle sue colpe * 45

Ho какую роль играю я? До чего же дело наблюдателя в подобном случае унизительно и неприятно. Ах, проклятая болтливая тетка, почему вы не ушли раньше! Шевалье, шевалье, что ты говоришь? К чему ты отчаиваешься? Полно, мой друг, успокойся; твой гений-покровитель не покинет тебя! Полно, Фоблас не создан для того, чтобы в столь интересном приключении сыграть второстепенную роль. Слушай, что говорит графиня, и скачи от радости.

— Простите, граф, может быть, я не права; может быть, моя тетка и мадемуазель де Брюмон хотели лишь подшутить надо мною. Я думала пригласить вас провести у меня всю ночь, но понимаю, что окажу вам услугу, попросив вас уйти.

— Графиня, я прошу вас сохранить все это в тайне и надеюсь, что в другой раз мне повезет.

— Еще надо спросить, соглашусь ли я на этот «другой раз».

— Графиня, во всяком случае, я рассчитываю на ваше молчание!

— Граф, я ничего не обещаю...

— Графиня...

— Граф, прошу вас оставить меня.

Она распахнула дверь и, когда он ушел, сейчас же ее заперла. Я бросился в ее комнату:

— Ах, графиня, какое счастье!

— Чем вызвана ваша безумная радость?

— Графиня, вы не представляете себе!..

— Мадемуазель, — очень серьезным тоном сказала она, — если бы вы знали, что такое граф де Линьоль, вы поняли бы, что не произошло ничего, чему можно порадоваться и с чем меня можно поздравить.

— Ничего, чему можно порадоваться! А что вы скажете, графиня, если я признаюсь, что именно ваше неудовольствие наполняет меня радостью?

— Что я скажу, мадемуазель....

— Что вы скажете, если я вам открою, что справедливая судьба привела к вам мстителя!

— Мстителя?

— Если я сознаюсь, что у ваших ног молодой человек...

— Молодой человек?

— ...который вас любит.

— Который меня любит?

— Молодой человек, полный нежности и восхищения вашими прелестями.

— Вы — молодой человек, и вы меня любите?

— Ах, это не любовь, это...

— Мадемуазель де Брюмон, вы точно знаете, что вы мужчина?

— Прелестная графиня, по правде говоря, у меня на этот счет нет ни малейших сомнений.

— Ну хорошо, идемте, отомстите за меня. Возьмите меня сейчас же! Я так хочу, я вам приказываю!

— Ах, вам не надо приказывать... Ах, милая Элеонора, я только об этом и мечтаю!

Она имела право сердиться на мужа, а я был как нельзя более доволен графом. Этот господин де Линьоль сделал так мало, что все самое трудное досталось мне, однако в предприятиях такого рода препятствия не могут испугать опытного бойца. Трудности только прибавляли мне отваги, и вскоре слабые стоны, исполненные боли и неги, дали мне понять, что победа близка. Вестью о ее благословенном миге прозвучал последний вскрик. О, торжество поистине восхитительное! Победителя, опьяненного успехом, радуют восторги побежденного, очарованного своим поражением. И только тот познаёт всю сладость этой победы, кто, упиваясь собственным блаженством, умеет разделить счастье другого.

Надо отдать справедливость графине и ее присутствию духа. Едва она смогла заговорить, как спросила меня, кто я. Подготовленный к этому простому вопросу, который другая, менее пылкая, женщина задала бы первым делом, я не замедлил с ответом:

— Дорогая Элеонора, я шевалье де Флурвак. Мои несправедливые родители, желавшие обеспечить громадным состоянием моего старшего и злого, точно варвар, брата, хотели заставить меня пойти в монастырь Святой Женевьевы.

— Они хотели постричь вас в монахи! — воскликнула она. — Значит, тогда вы не стали бы ничьим мужем? О, как было бы жаль!

— О моя милая подруга, я чувствовал, что у меня нет никакого призвания к монастырской жизни. Конечно, я еще не догадывался, что счастливая судьба предопределила мне сделаться мужем чужой жены, но я смутно понимал, что рожден для супружества. Я убежал из монастыря, в котором меня держали взаперти. Мой друг виконт де Вальбрён, возмущенный низостью моего брата и жестокостью моих родителей, посоветовал мне переодеться в женское платье, приискал для меня убежище более надежное, чем его дом, и я ежедневно буду благодарить случайность, которая привела меня к женщине молодой, красивой и девственной.