Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Прекрасно, граф, — ответила графиня. — Но раз мы заговорили о шарадах, скажите, отгадали ли вы ту, что сочинила я?

— Нет еще, графиня, — ответил он смущенно.

Госпожа де Линьоль сейчас же заметила:

— Граф, если вам удастся найти обе отгадки моей шарады, обещаю, в ожидании осуществления вашего великого проекта с афишами, употребить все мои силы и средства, чтобы в «Меркурии» поместили мою шараду вместе с ее объяснением, мое имя как автора и ваше имя как человека, отгадавшего ее; я даже постараюсь, чтобы до публики довели сведения о том, как и почему я ее составила.

— Графиня, ваши слова побуждают меня...

Шум колес экипажа, въехавшего во двор, помешал графу закончить свою мысль. Вошел лакей и доложил о приезде маркизы д’Арминкур. Старуха направилась прямо к племяннице.

— О графинюшка, — запричитала она, — как ты себя чувствуешь? Есть ли что-нибудь новенькое? Ах, маленькая шалунья, я и сама вижу... я все понимаю! Поздравляю тебя от всей души; примите, граф, мои поздравления, помиримся, граф, обнимемся... Ну, дети мои, мужайтесь! Внучатый племянник через девять месяцев! Внучатый племянник через девять месяцев!

— Вполне возможно, вы правы, тетушка, но поздоровайтесь же с мадемуазель де Брюмон!

Пока довольная маркиза болтала со мной, де Линьоль склонился к уху своей жены. Притворяясь, будто слушаю тетку, я слушал мужа.

— Графиня, пощадите меня, не выводите маркизы из заблуждения, — сказал он Элеоноре.

— В чем дело, граф? Вы не довольны мной?

— Напротив, графиня, я глубоко благодарен за ваше молчание.

— Вы не правы, граф! Это вполне естественно и необходимо. Вам не за что меня благодарить.

Успокоенный де Линьоль подошел ко мне.

— Кстати, мадемуазель, — заметил он, — я благодарю вас: вы учите графиню очень трудным вещам.

— Трудным? О нет, граф.

— Конечно, трудным, мадемуазель. Я-то знаю, как это тяжело, и от всей души благодарю вас за ваше усердие.

Тогда, чтобы отблагодарить вежливого графа за комплимент, я слово в слово повторил двусмысленный ответ его жены:

— Вы не правы, граф! Это вполне естественно и необходимо. Вам не за что меня благодарить.

После обмена любезностями разговор сделался общим, и ни одна наша фраза не заслуживает упоминания. В два часа мне сказали, что меня желает видеть некий господин.

— Просите его сюда, — приказала графиня.

Я заметил ей, что, по всей вероятности, пришел господин де Вальбрён.

— Что ж, он может поговорить с вами здесь.

— Нет, это невозможно, графиня.

— Тогда идите к себе в комнату, но не задерживайтесь.

Я побежал к моей потайной двери.

— Здравствуйте, виконт.

— Здравствуйте, шевалье.

— Вы отправили письмо моей сестре?

— Я велел отнести его в монастырь.

— А письмо моему отцу?

— Я собственноручно бросил его в почтовый ящик!

— А моя Софи?

— Баронесса ее не видела, но вас ждет комната в монастыре.

— Идемте, виконт, идемте.

— Как идемте?

— Идемте сейчас же.

— Но разве мы не договорились подождать?

— Я не буду ждать ни минуты!

— Но подумайте...

— Я ни о чем не могу думать!

— Хотя бы об опасности...

— Ее нет... О моя Софи, я ни на день не отсрочу счастья видеть тебя!

— Послушайте, необходимо отложить...

— Виконт, если вы не согласитесь проводить меня, я пойду один.

— Но...

— Я пойду один! Лучше сто раз погибнуть, чем не увидеть ее сегодня.

— Шевалье де Фоблас, а графиня?

— О чем вы говорите? Что такое графиня, когда дело идет о Софи?

— А ваши враги?

— Я их не боюсь.

— Итак, никакие соображения не могут остановить вас?

— Никакие; повторяю: если вы меня покинете, я пойду один. Виконт, это не уменьшит моей благодарности...

— Раз ничто не может изменить ваших решений, я сдаюсь, но прошу у вас одной милости.

— Говорите и верьте...

— По крайней мере, дождитесь темноты!

— Темноты!

— Выслушайте меня: через четверть часа я буду обедать с баронессой, в шесть часов вечера я привезу ее сюда. Как только увидите ее, знайте, что моя карета ждет у ворот. Спуститесь по этой лестнице, сядьте в экипаж, и, ручаюсь, вас отвезут прямо в монастырь.

— Ровно в шесть, виконт?

— Шевалье, даю вам честное слово.

Когда де Вальбрён прощался, за мной пришла графиня. Милое, жестоко обманутое дитя, моя дорогая Элеонора, конечно, вообразила, что я думал во время обеда, который показался мне бесконечным, только о ней. О моя Софи, нужно ли говорить, что ты одна, одна безраздельно занимала мое сердце и мысли?

Однако после десерта, когда мы пили кофе в гостиной, я несколько раз посмотрел на молодую графиню, и каждый раз мои глаза встречали ее взгляд. И наконец я залюбовался ею. Какая живость! Какая свежесть! Какая чудная кожа! Какой прелестный ротик! О дивная женщина, ты не заслуживала того, чтобы тебя бросили на следующей же день после первой брачной ночи.

Никто не может упрекнуть меня за размышления, порожденные естественным чувством жалости. Но, к несчастью, в том положении, в котором я находился, одна мысль порождает другую, на смену ей быстро приходит третья, четвертая, пятая... и в итоге то, что изначально было добрым, превращается в свою противоположность. Однако кто из нас осмелится утверждать, что в подобном случае, наметив предел, у которого надо остановиться, он никогда его не переступает? Итак, выкажите вашу обыкновенную снисходительность к молодому человеку, который со свойственной ему откровенностью делает щекотливое и очень трудное признание.

Я подошел к графине и, наклонившись к ее уху, шепнул:

— Нельзя ли, моя милая подруга, поговорить с вами наедине, в будуаре?

Графиня поднялась с места.

— Маркиза, — сказала она своей тетке, — вы позволите на минуту оставить вас?

— Да-да, — ответила госпожа д’Арминкур. — Я знаю, молодым женщинам обычно хочется пошептаться.

— Но знаете ли вы, — с иронией заметил граф, — чем они будут заниматься? Составлением шарад в прозе.

— Граф, — сказала Элеонора, — откуда этот иронический смех, эта язвительность? Я не защищаю нашего произведения: оно недорого нам стоило! Но, по-моему, тот, кто не в силах найти разгадки или сделать то, что сделали мы, не имеет права ни сердиться, ни смеяться.

Говоря так, лукавая графиня провела меня в свой будуар. И хотя мы пробыли в нем недолго, но вышли из него, составив новую шараду.

Мне хотелось, чтобы день поскорее закончился, но сумерки медлили. Наконец стемнело, и я затрепетал от радости. Доложили о баронессе, я думал, мне сделается дурно, и еле устоял на ногах. С большим трудом я нашел в себе силы слегка поклониться моей покровительнице . Когда мое крайнее волнение улеглось, я поднялся со стула и направился в свою комнату. Я надеялся, что графиня не заметит моего бегства за разговором с баронессой, но ни малейшее движение любимого не укрывается от взгляда любящей женщины.