Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Как нет?! — воскликнул де Белькур. — Но вы же сами сказали...

— Отец мой, мы плохо поняли друг друга. Вы думали, что речь идет о баронессе, а я подразумевал совсем другую особу.

— О ком же вы говорили?

— Избавьте меня...

Графиня де Линьоль вскочила с места и воскликнула:

— Я хочу знать!

Я засмеялся принужденным смехом и повторил:

— Вы хотите знать?

— Да, — упорствовала она, — я хочу знать, какая женщина так стремилась увидеть шевалье, что поджидала его на пути из тюрьмы, я хочу знать, кто писал вам!

— Вы хотите знать?

— Да.

— Серьезно, — продолжал я, разыгрывая роль удивленного, — вы хотите, чтобы я сказал...

— О, как вы сердите меня! Да, я хочу!

— Непременно, графиня?

— Да-да!

— Вы требуете?

— Да, требую.

— Если я подчинюсь вашему требованию, вы не будете сердиться?

— Нет.

— Но, графиня, подумайте хорошенько.

— Я теряю всякое терпение!

— Ну хорошо, я скажу только вам и шепотом.

— Что за пытка! Нет, шевалье, скажите так, чтобы все слышали.

— Вы позволяете?

— Скорее приказываю!

— Вы приказываете ?

— Ну да-да-да, сто раз да.

— Значит, у вас есть причины желать этого?

— Без сомнения.

— Ну хорошо, я скажу. — Барону и баронессе, указывая на госпожу де Линьоль. — Это была графиня.

— Неправда! — вскричала она.

— Неужели вы надеетесь, что я вас не узнал?

— Клянусь вам, это была не я!

Я стал утверждать, что видел графиню, и говорил это так уверенно и искренне, что мне поверил не только отец, но даже баронесса.

— В самом деле, — сказала она графине, — вы иногда надеваете мужское платье, и я не застала вас дома сегодня утром. Мне пришлось прождать около часа.

Госпожа де Линьоль напрасно кричала в невыразимом отчаянии:

— Я была у моей тетки маркизы д’Арминкур! Я никогда в жизни не ездила верхом и не знала, что шевалье сегодня освободят!

Она напрасно кричала: никто ее не слушал. А я, по-прежнему вооруженный непоколебимым хладнокровием, еще более раздражавшим ее, спокойно твердил:

— Я вас узнал.

Думаю, графиня выбросилась бы из окна, если бы я посмел лишить ее единственного утешения, которое приглушало ее ярость: она больно щипалась и колотила веером мне по пальцам.

— Вы сердитесь, графиня, я так и знал, я предвидел это, поэтому отказывался говорить. Зачем же вы заставили меня?

— Откуда мне было знать, что...

— Что я назову вас? Ах, вот в чем дело! Вы настаивали, желая, чтобы я произнес другое имя? Как я этого не понял! Я не прав, простите, я страшно недогадлив!

Я сделал вид, будто говорю тише, ей одной, но все же старался, чтобы и остальные слышали меня. Последние фразы окончательно вывели из себя графиню, и она, наверное, поколотила бы меня, если бы я не вскочил с места.

О моя Софи, я поспешил в твой будуар, который считал безопасным приютом.

Я ошибся. Госпожа де Линьоль вбежала в эту прелестную комнату вслед за мной. Был ли я преступен или забывчив? Увы, в эту минуту я думал лишь о том, что вижу графиню в месте наслаждения, что только от меня зависит заставить ее сменить злобное бешенство на нежный порыв любви. Я обнял ее и самым нежным тоном произнес:

— Раз вы уверяете, что это были не вы, мне придется вам поверить, однако я заложил бы все мое состояние, утверждая, что сегодня утром госпожа де Линьоль встречала меня у бульвара. Милая графиня, что доказывает эта ошибка, так рассердившая вас? Конечно, лишь то, что влюбленный, постоянно мечтающий о своей любимой, повсюду видит только ее.

— Какое хорошее объяснение! — моментально успокоилась госпожа де Линьоль. — Что же вы раньше не сказали? Я не стала бы сердиться.

И она меня поцеловала.

Из двух моих клятв одна была уже нарушена: я позволил графине войти в будуар. И я должен смиренно сделать еще одно трудное признание: другая клятва, конечно, не менее важная, была бы так же скоро, и с тем же святотатством забыта, если бы в комнату не вошла госпожа де Фонроз и не помешала мне покрыть себя позором второго клятвопреступления. Увы и ах!

— Дети мои, — сказала она, открыв дверь, — что вы тут делаете? Вы слишком легкомысленны; барон сердится, он не хочет, чтобы его дочь обедала с вами, и намерен проводить ее обратно в монастырь. По совести, разве он не прав? Пойдемте со мной, пойдемте.

— Вот, — ответила графиня, — прехорошенький будуар. Мы вернемся сюда, не правда ли, господин де Фоблас, дю Портай, де Флурвак, де Флорвиль... словом, молодой человек с пятьюдесятью именами? Графиня, а вы знали об этом?

— Об этом и о многом другом. Мы еще поговорим об этом, обещаю.

Я запер дверь. Графиня, улучив минуту, вырвала у меня ключ от комнаты Софи и спрятала в карман.

— У вас, вероятно, есть еще один, а этот мне пригодится.

Когда графиня и баронесса вернулись в гостиную, отца там не было. Я догнал его на лестнице, по которой он спускался вместе с Аделаидой. Слезы стояли в глазах моей милой сестры.

— Эта дама принесет нам много бед, — рыдала она. — Из-за нее мы не можем пообедать вместе, она слишком фамильярна и взбалмошна. Берегитесь ее! Брат, я не люблю женщин, которые ездят верхом. Смотрите, не одевайтесь для нее в амазонку и не деритесь на дуэли с ее мужем. Неужели вам приятно будет причинить зло порядочному человеку и снова вернуться в Бастилию? Брат мой, не любите эту даму, о, прошу вас, не любите ее! Помните о моей милой подруге, она вернется, она вас так любит! Верьте мне, эта графиня заставит Софи пролить много слез, она заставит ее страдать, как маркиза.

Таким образом, моя дорогая Аделаида давала мне бесхитростные, но справедливые наставления. Однако мог ли я думать о морали, когда меня ожидала графиня? Можно ли слушаться рассудка, когда его заглушают мысли о наслаждении?

Когда-нибудь, моя милая сестра, ты сама, наученная страстями, будешь не в состоянии, предписывая правила, подтверждать их собственным примером. Теперь же, невинная проповедница, ты напрасно тратишь слова. Меня трогает лишь твоя печаль.

Отец сел с ней в карету, а я поспешил подняться, чтобы обнять мою возлюбленную.

— M’ ama ‘l secondo mio, — сказала госпожа де Фонроз, когда я поцеловал графиню. — Amo ‘l primo mio * , — продолжала она, видя, что госпожа де Линьоль отвечает мне поцелуем. Бросившись между нами, она прибавила: — Довольно, довольно, дети, мне очень жаль, что я должна разлучить вас, но поберегите окончание приятной шарады до другого раза.

Баронесса очень уместно вспомнила шараду и, таким образом, дала мне понять, что у графини нет от нее секретов.

Я сидел между двумя хорошенькими женщинами; одна из них радовалась ласкам, которыми меня осыпала другая, а потому время для меня пролетело незаметно. И когда отец вернулся, мне показалось, что он только что уехал. Барон держался с графиней холодно-вежливо, но благодаря баронессе обед прошел довольно весело. Де Фонроз награждала улыбкой каждую остроту барона, и моему отцу эти улыбки были, очевидно, очень приятны. Однако мое присутствие за столом доставляло ему еще большее наслаждение, и он часто смотрел на меня долгим умиленным взглядом. Он также то и дело вспоминал об Аделаиде и вздыхал, словно сожалея, что ее нет рядом. Да, отец, я никогда не забуду, что на этом коротком обеде ваша возлюбленная занимала вас лишь временами, что вы постоянно с нежностью думали о дочери и непрестанно радовались, глядя на сына. Да, отец, я недолго наблюдал за вами, но мое сердце сладко сжималось при мысли, что, несмотря на чары иного, могучего и тиранического чувства, лишь отеческая любовь приносила вам глубокое удовлетворение и дарила прекрасное расположение духа.