Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Коварный! Неблагодарный!

Отец вместе со мной прошел в комнату Софи. Он остановился перед дверью в будуар.

— Сегодня утром сюда не смела проникнуть ни одна смертная, вы не позволили переступить этот порог даже Аделаиде, а уже вечером здесь оказались сразу две женщины, — укоризненно произнес он. — Дама, не знакомая мне, думаю, не играет важной роли, но другая, эта де Линьоль, меня пугает. Она так молода, сущий ребенок, а уже так предприимчива, несдержанна, дерзка. О, и зачем, на ваше несчастье, у нее есть положение в обществе, ум и красивая наружность! Мой друг, эта де Линьоль мне очень не нравится. Я не видывал более безрассудных, неблагоразумных, порывистых женщин. Бойтесь ее, вы сами слишком легкомысленны, слишком пылки, она может завести вас очень далеко. Она сумела заставить вас забыть на несколько часов ту, по которой вы горевали все утро. Неужели несчастья Софи и ее судьба не могут целиком заполнить вашу душу? Неужели непременно нужно, чтобы три, четыре женщины сразу занимали вас и ваши непостоянные чувства? Неужели вы никогда не будете благоразумны? Или тюрьма и другие ваши беды послужили слишком слабым уроком? Неужели у вашей жены — прелестной, коварно соблазненной, даже в слабостях своих достойной уважения и верности, — будет неисправимо ветреный муж? Ах, Фоблас, Фоблас!

Барон увидел, что по моим щекам потекли слезы, и ушел, не прибавив ни слова утешения. Как медленно тянулись часы этого вечера! А когда наступило время ложиться, с какой грустью я вошел в комнату с узенькой постелью, думая о соседней спальне с двумя прекрасными широкими кроватями. Однако надо сознаться, что в моей комнатке мне было все же лучше, чем в Бастилии. В тюрьме я призывал смерть, здесь — сон.

Приди, Морфей, бог мужей, приди! Прошу тебя, сделай для меня хотя бы сегодня то, что ты постоянно делаешь для них. Удали от моей постели кипучие желания, жгучую любовь, прими меня в твои мирные объятия и призови себе на помощь беззаботность и леность, утомление и равнодушие, слабость и скуку, — главное же, наполни мою душу забвением моей дражайшей половины. Но когда свет прогонит ночь, не дай шевалье Фобласу остаться в таком мало свойственном ему состоянии. О, умоляю тебя, прикажи утренним грезам приласкать его отдохнувшее воображение, вели им нарисовать перед его очами любимый образ, позволь ему утром проснуться в объятьях Софи. Бог обмана, ты подаришь мне лишь видение, но разве я буду первым одиноким человеком, убаюканным грезами? Разве для юноши, к которому ты благоволишь, как и для юной девы, просвещаемой тобою, самый грубый твой обман не становится сладкой реальностью? Да, благодетельный бог, ты вернешь мне мужество. Полный новых надежд, я вместе с тобой восстану с моего ложа. Я буду искать без устали, я не стану отвлекаться, я потребую у всей вселенной вернуть мне жену, и, если любовь поможет, я скоро введу в храм Гименея красавицу, способную прогнать тебя прочь.

Увы, почему конец моей мольбы был столь же неудачен, как знаменитая речь болтливого Нестора, обращенная к злопамятному Ахиллу? 8 Бог сновидений может обижаться так же, как этот герой; моя недостойная молитва не была принята, на меня не снизошел восстанавливающий силы сон, ко мне не слетели сладкие сновидения, и всю ночь я проплакал о моей далекой Софи.

Письмо, принесенное утром, сильно поправило мое настроение; прочтите, что мне писали:

Господин шевалье, вы никогда не даете бедной женщине времени опомниться. Мне следовало бы привыкнуть к вашему обращению, но я всегда попадаюсь, потому что у меня короткая память и я легко теряю голову. Однако вам следовало бы помнить наши прежние условия. Мы ведь договаривались, что я прежде всего буду исполнять данные мне поручения.

Вчера вечером вы заставили меня забыть, зачем я пришла. Небезызвестная знатная дама, у которой я была лишь недостойной служанкой, когда вы считались ее верным рыцарем, очень рассердилась на меня за то, что я не смогла передать вам ее наказ; теперь эта дама просит меня немедленно написать, что ей надобно сказать вам несколько слов. Через два часа она будет у меня. Если вам угодно, приезжайте раньше назначенного времени: мы сможем в ожидании ее позавтракать. Я очень хочу этого, потому что вы так милы, что невозможно удержаться.

Всегда ваша

Де Мондезир! Сомневаться больше не приходилось: Жюстина стала знатной дамой. Благополучие меняет нрав. Жюстина презирает имя своих безвестных предков. Выражение «Всегда ваша» под письмом слишком фамильярно; мне кажется, милое дитя позволяет себе говорить со мной свысока — а почему бы и нет? Я дворянин, она хороша собой. И кто ответит на вечный вопрос: чем следует больше гордиться, случайностью, дающей титул и состояние, или случайностью, дарящей прелести и красоту? Для сладких поединков Венеры Жюстина не хуже многих герцогинь, могу ли я сам сравниться с ней в этом отношении? Полно, Фоблас, смирись, брось пустое тщеславие, прости некоторое высокомерие своей покорительнице... Прочту-ка я еще раз ее письмо: «Знатная дама, у которой я была лишь недостойной служанкой...» — и т. д. Ну разумеется, это госпожа де Б.! И она хочет увидеться со мной в безопасном месте, хочет поговорить наедине! Боги, что, если любовь вернет ее мне такой же нежной, как прежде...

— Жасмен!

— Что прикажете?

— Ответа ждут?

— Точно так.

— Скажите, что я скоро буду. Ах да, ведь она приедет не раньше, чем через два часа. Что за важность? Увижу Жюстину, поговорю с ней. У меня много печалей, это меня развлечет. Да, Жасмен, скажи посыльному, что я иду, что я еду следом за ним.

Действительно, я очутился в Пале-Рояле почти в одно время со слугой, который принес мне письмо Жюстины. Войдя в квартиру госпожи де Мондезир, я был не столь поражен красотой комнат, изяществом мебели, нахальным видом лакея и уродливостью служанки, сколько поистине высокомерным приемом, который оказала мне Жюстина. Когда ей доложили обо мне, она лежала на оттоманке и играла с ангорской кошкой.

— Ах, — сказала она небрежно, — пусть войдет! — И, не двинувшись с места, даже не выпустив кошки из рук, она прибавила: — Это вы, шевалье? Как вы рано... Ну что ж, вы не помешаете мне, я плохо спала, будет приятно с вами побеседовать. — Она снова обратилась к горничной: — Вы никогда не убираете мой туалетный столик. Право, не знаю, на что вы тратите столько времени, но вы ничего не успеваете. — Наступила моя очередь. — Сядьте же в кресло, поболтаем. — Субретка снова привлекла внимание Жюстины. — Хорошо, довольно, вы мне надоели, уйдите. Если кто-нибудь явится, скажите, что меня нет дома.