Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Не делайте этого, ваша любовница умрет от страха!

— Какая любовница?

— Я.

— Хорошо, малютка. То, что ты говоришь, очень хорошо.

— Маркиз, расскажите мне также... Простите, что я задаю столько вопросов... Вы должны понимать, я в восторге от того, что вы совершенно переменили мнение о маркизе и, главное, обо мне. Ведь вы воображали, будто я вам лгала. А что случилось с мадемуазель де Фоблас?

— Мадемуазель де Фоблас сошлась сначала с Розамбером, а потом и с другими. Я уверен, что она назначала свидания то одному, то другому... Я нашел одно письмо, оставленное ею в очень подозрительном месте, а ее саму встретил с молодым человеком в окрестностях Булонского леса. Все это кончилось тем, чем должно было кончиться, — ребенком.

— Ребенком?

— Да, она ждала ребенка. Я в этом опять-таки уверен, я ее видел с округлившейся талией, с физиономией беременной женщины. Я ведь знаток. Тогда она скрывалась под именем госпожи Дюканж, в предместье Сент-Оноре. Несмотря на все предосторожности, барон узнал о поведении дочери и созвал родственников... И вот они, желая спасти честь дома, решили заставить брата время от времени показываться в обществе в женской одежде и повсюду разгласили, будто шевалье, а не его сестра, появлялся на балах в дамском платье. Дю Портай согласился на это. Таким образом сплетников сбили с толку. Впрочем, Розамбер и двое или трое молодых людей никогда не поверят, что эта барышня была молодым человеком. Но ужаснее всего, — прибавил он таинственно, — что ей сделали выкидыш; во всяком случае, ее ребенок родился раньше срока. Родные старались повсюду показать ее. В тот день, когда я ее встретил в Тюильри, она была худа, бледна, утомлена. Заметь, сколько случайностей могло тогда сбить с толку даже меня с моей наблюдательностью. Я нахожу в девице большую перемену, шепотом выражаю ей сочувствие. Отец, подошедший сзади, слышит все. Поняв, что я узнал его секрет, он приходит в ярость. Является молодой человек, и, в первый раз видя брата рядом с сестрой, я изумляюсь их сходству. Шевалье называет барона своим отцом. Отец кричит, что у дю Портая нет детей. Дю Портай утверждает, что в амазонке всегда являлся шевалье. Я, потеряв голову от стольких недоразумений, впадаю в бешенство, начинаю верить их словам больше, чем моим собственным глазам, обвиняю жену и, что еще хуже, науку физиогномику. Я вызываю шевалье, который не был любовником маркизы и не будет им так же, как не будет никто другой... Молодой человек принимает вызов, так как тут замешана честь всей семьи, и ничего мне не говорит. Он гордо принимает вызов, и на следующий день...

Маркиз продолжал рассказывать, но, узнав от него все, что мне хотелось, я перестал его слушать. Меня интересовало совсем другое: госпожа де Б. не могла противостоять мне, боясь привлечь внимание мужа. Поэтому, когда маркиз с восторгом повторил: «Шевалье не был любовником маркизы и не будет им!» — я почти сломил ее сопротивление. Сама маркиза, казалось, видела близость своего поражения и потому заговорила кротким тоном женщины, которая хочет только отсрочить его.

— Фоблас, — сказала она, — мой друг, прошу вас, подождите. Фоблас, я считала, что вы великодушнее!

— Моя дорогая маменька, нужно обладать невиданным героизмом, чтобы удержаться.

— Жестокий, неужели вы не согласитесь подарить мне одно мгновение? Фоблас, друг мой, дайте мне, по крайней мере, удостовериться, что нам ничто не угрожает. Неужели вы хотите погубить меня? Мне необходимо знать, не могут ли они прибежать сюда, заслышав шум. Где они?

— Они ужинают.

— Убедитесь в этом.

— Как?

— Посмотрите.

— Как?

— Да через замочную скважину.

— Это нелегко, я не могу наклониться.

— Постарайтесь.

— Они сидят за столом.

— Как они сидят?

— Жюстина сидит напротив...

— Напротив нашего шкафа?

— Да.

— А маркиз?

— Сидит к нам спиной.

Едва я произнес это, как маркиза, быстрее молнии вырвавшись из моих объятий, быстро распахнула дверь шкафа, бросилась к столу, опрокинула его... и больше я ничего не видел. Дверца шкафа закрылась, свечи потухли. Но, несмотря на мое крайнее изумление, я все же не перестал слышать, и до меня донеслись звуки пяти или шести звонких пощечин. Госпожа де Б. очень твердым голосом сказала:

— Я вытащила вас из грязи, вырвала из нищеты, без меня вы до сих пор пасли бы коров, и я могу одним словом вернуть вас в хлев! И при всем этом вы забыли о глубокой благодарности, которую должны питать к вашей благодетельнице! Вы обсуждаете мое поведение во время ваших тайных свиданий, вы сделали меня предметом вашего дерзкого любопытства и дерзких замечаний! И ко всему прочему вы смело вовлекаете моего мужа в разгульные оргии! Вот как вы, маркиз, платите мне за мою безграничную привязанность! Я подозревала, что вы уехали сегодня из дому ради какой-то победы... Я велела следить за вами, вас видели... Я сама заметила, что вы без стыда присоединились к позорной свите куртизанки и среди ее любовников домогались чести получить от нее платок! На моих глазах вы очень долго говорили с молодым человеком, с которым, из уважения ко мне, не должны были бы встречаться ни в обществе, ни даже наедине. Мои слуги видели, как вы вернулись, чтобы утешить эту нимфу в маленьком несчастье, поразившем ее за бесстыдство, и как вызвались ее проводить. Сударыня, тот, кто продается первому встречному, должен ждать, что первый встречный сумеет подкупить его слуг. Я велела щедро заплатить вашим лакеям. Они согласились впустить меня в ваше жилище, один из них спрятал меня в этой комнате... Да, и здесь я с ужасом... с ужасом ожидала, как вы, маркиз, придете с вашей любовницей... Но я во что бы то ни стало решилась наконец уличить вас. Я твердо решила выйти из моего укрытия только для того, чтобы застать моего мужа в объятиях недостойной соперницы... Мне не пришлось долго ждать... Впрочем, я не удивляюсь. Эта смазливая мордашка достойна вашей пылкой любви! Однако успокойтесь, я больше не выйду из себя. Я уже раскаиваюсь в том, что в порыве озлобления поступила слишком резко и жестоко с этой особой. На будущее я сумею в подобных случаях сохранять хладнокровие! Вернее, эта сцена будет последней, которую позволила себе ревнивая маркиза, и — продолжаю употреблять ваши столь любезные выражения — я не стану более утомлять вас моим обожанием... Теперь я знаю, что, только не желая обижать меня, вы иногда делали мне честь и исполняли, как вы выражаетесь, супружеский долг , мне не придется более повторять то, что я многократно твердила, а именно: что это самая последняя вещь на свете, в которой я нуждаюсь. Поверьте, когда мне приходилось исполнять этот самый долг, я приносила себя в жертву! И знайте, что отныне я считаю себя навсегда от него свободной. Мне нет дела до того, что тиранический обычай воспрещает слабому полу прибегать к этой жалкой и последней мере наказания. Я признаю лишь справедливые законы, законы равенства. Ужасно, непостижимо, что многочисленные измены мужа приносят ему честь, тогда как одна-единственная слабость жены покрывает ее позором; слишком тяжело думать, что если бы я полюбила мужчину достойного, я должна была бы молча умирать от горя и тоски и при этом открывать мои объятия мужу, только что покинувшему ложе проститутки! Клянусь, этого не будет. Маркиз, вспомните тот день, когда пустые слухи и ваши отвратительные подозрения обвинили меня. Если бы я тогда не оправдалась так или иначе... так или иначе, — повторила она с большой силой, — если бы мне не удалось убедить вас в моей невинности, вы обратились бы к праву сильного; вы сразу заявили бы, что наши узы порваны, что меня ждет вечное заточение... Да, маркиз, в тот день так же, как теперь, вы произнесли бы себе приговор; вас не ждет заточение, поскольку мужчину нельзя отправить в монастырь, вас ждет разлука со мной; вы только что сами подписали этот приговор здесь, на софе у Жюстины. Госпожа де Б. вынесла его, а вы знаете, что госпожа де Б. не меняет своих решений. Я стану жить как незамужняя, свободная женщина. Я больше не буду достоянием, рабой, вещью. Я хочу принадлежать только себе, вы же, маркиз, сделаетесь еще счастливее, чем прежде. Любите, если вам угодно, хоть сто любовниц, любите всех женщин, которым вы понравитесь, всех куртизанок, которые понравятся вам. Впрочем, для этой я делаю исключение. Я не хочу, чтобы она пользовалась вашей щедростью — такова моя единственная месть. Я объявляю, что, если она хоть раз примет вас, я без всякой жалости велю выставить ее вон... Мадемуазель, не правда ли, вам кажется, будто я причиняю вам непоправимый ущерб? Утешьтесь, — прибавила она тоном, который, вероятно, открыл Жюстине истинное значение этой двусмысленной речи. — Оставайтесь по-прежнему очаровательной, ловкой, верной, и тогда другие люди, еще более богатые или щедрые, вознаградят вас. Что касается потери маркиза... другие, поверьте, вас утешат. Маркиз, надеюсь, вы проводите меня к выходу и вернетесь домой.