Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

При этих словах она резко откинула мое одеяло и набросила его мне на плечи... это было короткое, но решительное мгновение! Счастье отвернулось от меня, я лежал таким образом, что самая главная улика сразу бросилась в глаза и обвиняемому, и его сообщнице, и судье.

— Теперь, племянница, — воскликнула маркиза, — надеюсь, вы все поняли! Я говорю это, как бы предполагая, что вы ничего не знали. Но согласитесь, — продолжала она, дав мне сильную пощечину той самой рукой, которая только что заставила меня, почти нагого, предстать перед лицом смущенной госпожи де Линьоль, — согласитесь, что этот Фоблас — бессовестный плут; он остался с теткой только потому, что ему нельзя было пробраться к племяннице!

— Тетушка, — воскликнула графиня недовольным тоном, — зачем же вы так сильно ударили его? Ему больно.

— Да, больно, но пусть скажет спасибо! Это милость с моей стороны! Племянница, вы не можете и дальше отпираться под предлогом неведения: попросите этого господина сейчас же одеться, выпроводите его из вашего дома и навсегда запретите переступать его порог!

— Выгнать его, тетушка! Хорошо, я все скажу: это мой любовник, и я его обожаю.

— А ваш муж, сударыня?

— Он и есть мой муж, и другого у меня нет.

— Как, племянница, разве де Линьоль не сделался вашим настоящим мужем месяцев пять тому назад?

— Настоящим мужем? Нет-нет, де Линьоль никогда им не был, мой муж — он, тетя.

— Как, он... даже в первый раз?..

— Да, тетя, да.

— Ах, счастливец! Но вы беременны, моя племянница.

— Тетя, опять-таки он...

— Но...

— Никаких «но», тетя. Он был моим мужем и всегда им будет, он и только он!

— Только он? Как же вы сделаете это?

— Так же, как уже делала.

— Сколько слов! Видите ли...

— Я вижу только его!

— По крайней мере, выслушайте меня...

— Я слушаю только его!

— Да поймите...

— Я понимаю только его!

— Да согласитесь же...

— Я согласна только с ним!

— Вы не хотите, чтобы я поговорила с вами?

— Я говорю только с ним!

— Элеонора, значит, вы меня не любите?

— Я люблю только... Нет, впрочем, вас я тоже люблю.

— Дай же мне объяснить... Скажи, несчастная, как ты скроешь свою беременность?

— Я не буду ее скрывать.

— Но ваш муж спросит: кто отец этого ребенка?

— Я скажу ему, что отец — он.

— Как же ты хочешь, чтобы Линьоль поверил тебе, раз он никогда с тобой не спал?

— Поэтому-то он мне и поверит.

— Как поэтому?

— Да так, поэтому.

— Полно, племянница, теперь мы играем словами. Ты так вспыльчива, что с тобой невозможно разговаривать.

— Да, я вспыльчива, я вся в вас.

— Как можно не сердиться, говоря с такой безумицей? Сделай мне одолжение, скажи: как можно уверить человека, который никогда не касался своей жены, что он отец ее ребенка?

— Ну, не ужасно ли это! Тетя, сделайте мне одолжение, объясните, почему вы воображаете, будто я обращусь к графу де Линьолю с такими глупыми уверениями?

— Племянница, да вы сами это сказали!

— Напротив, я из кожи вон лезу, повторяя, что я скажу де Линьолю, что он отец моего ребенка.

— Ах, я наконец поняла: «он» — это господин де Фоблас.

— Ну да. Когда я говорю «он», это значит он.

— Ей-богу, племянница, я никак не могла этого угадать. Как, вы отправитесь к вашему мужу и объявите, что сделали его...

— Он это заслужил.

— В известном смысле, я не спорю, племянница.

— Во всех смыслах, тетя!

— Ах, не в том вопрос! Сударыня, я не могу одобрить ваше беспорядочное поведение!

— Мое беспорядочное поведение!

— Вернемся к самому главному предмету. Что, если твой муж рассердится?

— Я посмеюсь над ним!

— Что, если он отправит тебя в монастырь?

— Ему это не удастся.

— Кто помешает ему?

— Моя семья, вы и он.

— Твоя семья будет против тебя. Я слишком люблю тебя, чтобы причинить зло, но в таком скверном деле мне придется держаться в стороне. Значит, остается только господин де Фоблас.

— Если он останется со мной, мне больше ничего не нужно.

— Предположим, он останется. Но будет ли он в состоянии защитить тебя? А что, если тебя заточат?

— Нет-нет! Знаете, тетя, я сегодня думала об этом. У меня в голове есть отличный план.

— Воображаю, что за план. Но поделись им со мной.

— Не могу, еще не время говорить.

— Тогда, племянница, я укажу тебе единственное средство спасения.

— Укажите.

— Нужно, чтобы де Линьоль как можно скорее стал твоим мужем.

— Это невозможно!

— Почему?

— Потому что невозможно. Да если бы это было осуществимо, я не согласились бы ни за что на свете. Теперь, тетя, я все знаю, и ваша племянница никогда не будет в объятиях мужчины!

— Никогда не будет в объятиях мужчины! А этот?

— Он, тетя, — страстно воскликнула Элеонора, — он не мужчина, он моя любовь.

— Ваша любовь? И вы считаете, что вашему мужу понравится такое объяснение?

— Лучше плохое объяснение, чем дурной поступок. Разве не ужасно низко и не коварно хладнокровно делить любовь между двумя мужчинами, чтобы обмануть одного и сберечь другого, приводя его в отчаяние? Ведь я уверена, — прибавила она, целуя меня, — что он был бы в отчаянии.

— Если бы вы, племянница, выслушали меня, вы увидели бы, что ваша тетка не учит вас ни разврату, ни обману. Вы прервали меня, когда я хотела вам сказать, что, сделавшись настоящей женой де Линьоля, вы обязаны совершенно изменить ваше поведение и разорвать эту интригу.

— Интригу! Фу, тетя, скажите: страсть, которая определяет судьбу всей моей жизни.

— Которая, если вы не остережетесь, доведет вас до беды!

— С ним не может быть беды!

— Беда везде, где есть преступление, племянница. Послушай, моя малютка: я добродушна, я люблю посмеяться, но это уже не шутки. Подумай, какие опасности тебя окружают.

— Когда дело идет о нем, для меня не существует никаких опасностей.

— А что говорит твоя совесть, Элеонора?

— Моя совесть спокойна.

— Спокойна? Не может быть. Ты никогда мне не лгала, а теперь лжешь. Послушай, Элеонора, я тебя люблю как родную дочь. Я всегда боготворила тебя, может быть, боготворила слишком сильно, я баловала тебя, но вспомни, в серьезных вопросах я всегда старалась внушать тебе наилучшие правила поведения. Дочь моя, сегодня ты должна наградить добродетельную девушку...

— О, не напоминайте мне об этом! — воскликнула Элеонора, бросаясь в объятия тетки. — Прошу вас!

Тон ее взволновал меня, и я заметил:

— Маркиза, меня, меня одного вы должны упрекать! Простите ее, сжальтесь, не вините!

— О дети, дети, — вздохнула старуха, — если вы хотите растрогать вашу тетку, это нетрудно. Меня можно заставить плакать так же легко, как смеяться. Ну, хорошо, поплачем вместе. Однако, племянница, вспомните прошлый год! В этот самый день я сказала: «Элеонора, я очень довольна тобой, помогать бедным — приятный долг, однако этого мало. Скоро для тебя наступят другие времена, которые приведут новые обязанности. Поначалу они, наверное, очаруют тебя, но, может быть, потом станут в тягость».