Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Мне хотелось поскорее узнать, что скажет маркиза, а потому я пришел на свидание раньше назначенного часа. У меня было время осмотреть дом, который я нашел красивым, удобным и хорошо обставленным. В особенности меня поразили две маленькие смежные спальни. Я так и вижу их, и мне кажется, проживи я еще сто лет, увы, я не забуду этих двух комнат.

Когда стало смеркаться, приехал де Флорвиль. Он застал меня в одной из спален. Я сейчас же кинулся к его ногам.

— Да, — сказала маркиза, — просите прощения у вашего друга, вы оскорбили его, вы заставили его решиться на отчаянный поступок, который мог погубить его и навлечь опасность на вас.

— Но почему, милая маменька, почему... вы...

— Мне кажется, — прервала она меня, — он сейчас спросит, почему я воспротивилась ему. Довольно, сударь, довольно; подумайте лучше, как выпросить у меня прощение! Шевалье, мне незачем объяснять, почему мы видимся здесь: вы понимаете, что после той ужасной сцены я не могла вернуться к Жюстине.

— Конечно, эта сцена...

— Фоблас, почему вы не спрашиваете меня о Софи?

— С тех пор как с ней случилась последняя беда, я так редко имел счастье видеть вас! Все наши свидания были так коротки... У нас было столько, столько...

— Да, но скажите правду: вы еще любите вашу жену?

— Люблю ли я Софи!

— Не скрывайте от меня ваших чувств, вы обещали быть откровенным со мной.

— Моя любовь к ней, маркиза, растет с каждым днем, я обожаю Софи. Мне кажется, что разлука...

— А между тем госпожа де Линьоль...

— Да, она бесконечно дорога мне, и разве она этого не заслуживает? Я спрашиваю об этом вас: вы ее видели, вы ее лучше знаете.

— Правда, она довольно мила и у нее хороший характер. Меня немного обманули на ее счет. Впрочем, я уже избавилась от всяких предубеждений... Однако я нахожу, что вы странный человек: вы любите двух женщин сразу.

— Скажите — трех, моя милая маменька.

— Нет, — воскликнула она пылко, — нет, это невозможно, невозможно!

— Уверяю вас!

— Не стоит. Человек любит очаровательную жену... в разлуке с ней он грустит. Может быть, он начинает чувствовать склонность, теплую привязанность к одной очень милой женщине, но к двум! По-моему, это немыслимо. Я не в силах допустить, чтобы человек, влюбленный в графиню, в то же время любил меня! Невозможно, невозможно!

Я внимательно смотрел на госпожу де Б. Она всматривалась в мое лицо. Должно быть, смущение, которое она заметила в моем лице, сказало маркизе, что мой ответ будет прежним. Она побледнела и продолжала дрожащим голосом:

— По всей видимости, этот разговор вам неприятен. Поговорим о чем-нибудь другом. Вам было хорошо в деревне?

— В деревне?

— Да, вы поехали в деревню в субботу вечером, а вернулись в воскресенье. Короткое путешествие! Скажите, что это за девица — де Мезанж?

— Де Мезанж?

— Не стала ли эта девочка также бесконечно дорога вам?

— Почему бесконечно дорога?

— Она женщина. Фобласу другая причина не нужна. Кроме того, было бы удивительно, если бы, имея возможность выбрать в подруги старую д’Арминкур или юную де Мезанж, вы не остановились бы на последней. И даже предположив, что вам не предоставили права выбора, я думаю, вы покинули большую спальню, чтобы проскользнуть в комнату * молоденькой девицы... Вы краснеете? Молчите?

— Маркиза, если бы все это было правдой, кто мог сообщить вам такие подробности?

— Если бы все это было правдой? Мне очень нравится этот оборот. Фоблас, не лгите. Ваше лицо, ваше молчание, ваши речи — все выдает вас. Фоблас, странная случайность лишь отчасти открыла мне правду о вашем последнем приключении. Знайте, что всегда, когда мне удастся увидеть хотя бы краешек картины, я умею угадать целое. Мне неизвестно, могли ли вы посвятить молодой девице всю ночь или подарить ей только час; во всяком случае, я подозреваю, что вы не теряли времени даром. И я уже не удивляюсь, что теперь встал вопрос о замужестве де Мезанж, я понимаю, что это необходимо. Впрочем, — продолжала она серьезно, — я не упрекаю вас за то, что вы скрыли от меня это приключение; в данном случае нескромность с вашей стороны была бы низостью. И я уверена, что вы не говорили о нем с графом Розамбером.

— С графом...

— Разве вы его не знаете?

— Знаю слишком хорошо.

— Верю вам, и в воскресенье вы с ним виделись.

— В воскресенье?

— Неужели я ошиблась в дне? Ведь в воскресенье...

Я бросился к ногам маркизы:

— О, мой великодушный друг, простите меня!

— Во всяком случае, — прибавила она, знаком приказывая мне встать, — помните, что вы дали мне честное слово присутствовать на моей дуэли с графом.

— Ваш враг не хочет...

— Сдержать свое слово? Я сумею принудить его. Неужели, Фоблас, его наказание кажется вам теперь уже не таким справедливым и желанным, как раньше? Ах, говорите же, ваши слова склонят итог поединка в ту или другую сторону. Верьте, я предпочту умереть от руки жестокого, если вы прольете обо мне слезу, чем поразить его, если вы пожалеете о нем. Вы не знаете, до чего я ненавижу этого дикаря! Он — причина моих нестерпимых страданий. Нестерпимых! — прибавила она со слезами. — До его подлого преступления я не чувствовала себя совсем несчастной! Тогда я была лишена только моего богатства и доброго имени. Фоблас, неужели этот низкий человек не причинил и вам безутешного горя? Неужели вы не понимаете, что это из-за него вы навсегда и безвозвратно потеряли меня? Неблагодарный, — продолжала она с жаром, — ты должен ненавидеть его так же сильно, как я тебя люблю.

Госпожа де Б. убежала, испуганная своими словами, я полетел за ней, я уже нагонял ее, я... Она обернулась:

— Если вы осмелитесь удержать меня, вы больше никогда, никогда меня не увидите!

В ее лице было столько страха, в манерах — столько решимости, что я не осмелился ослушаться ее. Она ушла.

Дома я застал баронессу де Фонроз. Она насмешливо спросила меня, как чувствует себя виконт. Увы, баронесса принесла мне только неприятные известия. Госпожа де Линьоль уже несколько дней испытывала различные недомогания, каждое из которых говорило о беременности, а сегодня ей уже всерьез нездоровилось. Выйти из дома Элеонора не могла, и навестить ее не было никакой возможности, так как д’Арминкур, вероятно, решившая не пренебрегать ничем, чтобы излечить племянницу от опасной страсти, объявила, что уедет к себе во Франш-Конте только в конце июня. Старуха попросила госпожу де Линьоль отвести ей комнату в доме графа, и племянница не могла отказать тетке. Так прошло около двух недель, мы с Элеонорой находили утешение только в том, что посылали Жасмена к Ла Флёру и Ла Флёра к Жасмену.

В течение этого рокового промежутка времени я ничего не слышал о госпоже де Б. Из провинции я тоже не получал никаких вестей, которые могли бы внушить надежду, что Софи вскоре будет найдена. Лишенный всего, что меня интересовало в жизни, я печалился днями и тосковал долгими ночами.