Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Где же мы найдем такого человека?

— Да где угодно. Наши доктора люди чести, они привыкли хранить семейные тайны, поддерживать мир между супругами.

— Значит, мне придется рассказать чужому человеку?..

— Чужому человеку? Нет-нет, лучше я сам приведу доктора. Один мой друг... Ты опять плачешь, Элеонора! Ах, мое сердце тоже разрывается на части.

— Я принесу себя в жертву, — рыдала она, — какое унижение! Сейчас я твоя жена, а тогда стану просто любовницей!

Мне удалось немного успокоить Элеонору на этот счет, но напрасно я пытался ее утешить. Она проплакала в моих объятиях до четырех часов утра.

В минуту расставания мы договорились, что послезавтра я приведу к ней доктора и в ту же ночь ужасная жертва будет принесена.

Накануне я думал только о возможности проникнуть в дом к Элеоноре, совершенно забыв о том, что надо будет еще как-то выбраться из него.

— Друг мой, я несколько поздно вспомнил об этом и, право, не знаю, как мне попасть домой!

— Увы, ты уходишь, мой друг.

— Да, но, к сожалению, у меня здесь только женское платье, а нарядная молодая девушка, идущая одна по улицам в четыре утра, покажется подозрительной; меня остановит полиция, мне же совсем не хочется опять угодить в Сен-Мартен!

— Тебя только это смущает? — спросила Элеонора. — Погоди, я тоже встану, мы разбудим Ла Флёра, он потихоньку запряжет лошадь в кабриолет, и мы проводим тебя. Таким образом, я побуду с тобой еще немного, а утром скажу де Линьолю, что тебе было необходимо на рассвете вернуться в монастырь.

Сказано — сделано. Ла Флёр, который, казалось, был очень нам предан, с большим усердием исполнил свои обязанности. Госпожа де Линьоль рассталась со мною только в ту минуту, когда мой верный Жасмен, услышав условленный сигнал, открыл двери нашего дома. Я бросился в постель. Ровно в десять часов де Белькур меня разбудил. Он спросил, хорошо ли я провел ночь.

— Очень хорошо, отец!

— А мигрень?

— Мигрень... а, мигрень!.. Она еще причиняет мне тупую боль, но если я ценою нескольких дней страданий буду платить за такие ночи, я не стану жаловаться.

Не успел я договорить, как моя счастливая звезда привела ко мне Розамбера. Барон, не видавший графа со времени несчастной дуэли у ворот Майо, осыпал его любезностями, а затем оставил нас одних. Розамбер начал жаловаться:

— Хорошо вы держите честное слово, вы опять не были у меня две недели!

— Мой отец не оставляет меня ни на минуту. Я мог бы побывать у вас только вместе с ним.

— Это, по крайней мере, доставило бы мне удовольствие видеть вас.

— Полно, Розамбер, довольно любезностей. Согласитесь, визит барона для вас не самое приятное развлечение. Господин де Белькур очень мил, но вы любите общество молодых людей.

— Да, предпочитаю... Шевалье, знаете новость? Помните вы любезную графиню, которая в тот вечер, когда я в первый раз повез вас на бал, захватила меня, чтобы представить вас госпоже де Б.?

— Конечно, я отлично ее помню, она довольно красива.

— Я знаю это лучше, чем кто бы то ни было. Графиня долгое время была близкой подругой маркизы. Уверяют, что им следовало бы ради взаимной выгоды щадить друг друга, тем не менее они поссорились, об их ссоре очень много говорят в свете и объясняют ее на разные лады. На днях я был у маркизы де Розамбер * с утренним визитом и застал у нее милую графиню, которая отнеслась ко мне необычайно дружески; я без труда заметил, что она хочет приобрести во мне союзника.

— Ах, оставим это, Розамбер, вы пришли вовремя — я хотел вам писать, чтобы попросить оказать мне важную услугу.

Я рассказал ему мою историю с госпожой де Линьоль, умолчав о тех сценах, в которых была замешана госпожа де Б.; я также много говорил с ним о тетке и о племяннице, но ни словом не упомянул о юной де Мезанж. Мои таким образом урезанные рассказы все же доставили графу неисчерпаемую тему для шуток. Когда его остроумие начало иссякать, он прибавил:

— Я чувствую себя уже достаточно здоровым, чтобы навещать хорошеньких больных, кроме того, невозможно отказаться от забавного поручения, которым удостоила меня мадемуазель де Брюмон. Завтра я приду к графине и оправдаю доверие милой девушки. Завтра ей придется сознаться, что самый ловкий доктор не смог бы принять лучших мер для того, чтобы дать де Линьолю возможность считать себя отцом.

Когда Розамбер ушел, к нам приехала баронесса. Я с удивлением слушал ее речь, обращенную к господину де Белькуру.

— Де Линьоль никогда не был мужем своей жены, — сказала она, — никогда. Между тем, барон, она ждет ребенка; это известно вам из ее же собственного признания; она с такой же откровенностью объявила бы об этом и своему мужу, если бы маркиза д’Арминкур не остановила ее. Теперь необходимо спасти неосторожную женщину, которую стоит пожалеть. Существует лишь одно средство выручить ее, а именно: заставить графа сделаться ее мужем по-настоящему. Но уговорить госпожу де Линьоль очень трудно. В целом мире только отец ее ребенка может принудить несчастную мать принять решение, для которого понадобится большое мужество. Это понимает всякий, кто знает мужа и возлюбленного графини. Предупредят доктора, доктор произнесет известный приговор, тетка будет настаивать на его исполнении. Но все будет напрасно, если мадемуазель де Брюмон не поддержит госпожу де Линьоль. Итак, барон, позвольте мне завтра утром явиться за вашим переодетым сыном и отвезти его к графине. Мадемуазель де Брюмон останется там до вечера, я сама привезу ее обратно. Однако на следующий день она снова на некоторое время вернется в дом графа. Бедной женщине будет необходимо утешение ее подруги. Но даю вам слово: ваш сын вернется домой уже к обеду.

Де Белькур погрузился в серьезные размышления и некоторое время молчал.

— Баронесса, — сказал он наконец, — обещаете ли вы мне ни на минуту не оставлять моего сына?

Де Фонроз дала слово. Отец обратился ко мне:

— Еще дважды вы наденете платье мадемуазель де Брюмон, но помните, что после этого вы навсегда забудете о нем.

Баронесса простилась с нами. Приблизительно через четверть часа после ее отъезда де Белькуру подали письмо, пришедшее по городской почте. Барон прочитал записку, и его лицо омрачилось, он несколько раз выразил негодование, повторяя:

— Действительно, это очень похоже на правду!

— Вы получили неприятное известие, отец?