Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Ты всегда мне будешь нравиться.

— Ну, решено, горничной нам не надо.

— А кухарка? Ведь у нас будет кухарка?

— Зачем она нам?

— Как же иначе?

— Думаешь, я не сумею приготовить обед? Мы будем есть четыре раза в день. Масло, молоко, яйца, фрукты, овощи, курица... Я умею печь, я могу делать булочки, лепешки и время от времени пирожные. О, я тебя буду отлично кормить, вот увидишь. Сударь, неужели вам не покажется вкусной еда, которую я своими руками...

— Вкусной? Во сто раз вкуснее обычной!

— Значит, — она крепко обняла меня, — в хижине будет жить только один человек. Знаешь, ты поместишь наши деньги, и они станут приносить нам сто луидоров или даже больше. Мы будем сказочно богаты! Наше пропитание почти ничего не будет нам стоить, а что еще нужно? Легкая тафта для лета, для зимы набивная ткань — и все! Тебе этого тоже хватит, мой друг, ты хорош и без нарядного платья. Значит, мы будем тратить половину нашего дохода. Нам удастся еще помогать бедным. Половины для нас много... Пятьдесят луидоров для несчастных — это почти ничего! Ну, поживем — увидим; сначала откажемся от всего лишнего, а потом постараемся урезать себя в необходимом.

— Я обожаю тебя, милое мое дитя!

— Дитя? Можно подумать, вы намного старше! Значит, тебе нравится мой план?

— Он меня восхищает.

— Какое счастье, что я такая изобретательная! Вам такого ни за что не придумать... Погоди, я еще не все тебе сказала, остается самое важное.

— Слушаю.

— У меня родится ребенок, и я буду кормить его.

— Ты сама будешь его кормить?

— Я выкормлю его и научу... не бойся, прежде всего я научу его всем сердцем любить тебя... потом я научу его вышивать, играть на фортепиано...

— И печь пирожные, Элеонора. Сколько талантов! Ты плачешь?

— Конечно плачу. Вы смеетесь, когда я говорю серьезно, я растрогана, а вы шутите.

— Поверь, моя душа поет от радости. Элеонора, я тоже хочу воспитывать нашего ребенка. Я научу его читать...

— В ваших глазах любовь к нему, — прервала она.

— ...писать...

— Да-да, каждое утро он будет писать тебе, что его мать любит тебя больше, чем накануне.

— ...танцевать...

— Танцевать на моих коленях! — вскрикнула она и тоже рассмеялась.

— ...фехтовать, стрелять.

— Зачем? В деревне, среди добрых людей, ему незачем учиться убивать.

— Ты права, милая. Когда его мать покажет ему, как внушать любовь к себе, он будет, как и она, защищен всеобщей любовью.

— Вот, Фоблас, — продолжала она, — каковы мои намерения! Я была уверена, что ты одобришь их. Значит, мы проведем вместе весь остаток нашей жизни; мы найдем возможность любить друг друга до последнего вздоха. Госпожа д’Арминкур не станет больше мучить меня своими бесполезными замечаниями. Твоему отцу не удастся оторвать нас друг от друга.

— Как, мне придется бросить отца?

— Почему нет? Я же покину мою тетку.

— Отца, который меня боготворит!

— Тетя любит меня не меньше. Впрочем, если они действительно привязаны к нам так, как уверяют, ничто не помешает им последовать за нами. Я думала, что из нашего пристанища мы сообщим им о нашем твердом решении. Если они приедут, это будет для нас новым счастьем! Мы построим им хижину рядом с нашей. Если же после наших неоднократных просьб и приглашений они останутся непреклонны, не мы оставим их, а они откажутся от нас; в объятиях любви мы забудем о наших неблагодарных родных и заменим друг для друга всю вселенную.

— Как, неужели я брошу отца и мою... сестру?

О Софи, я не произнес твоего имени, но мои слезы не замедлили отомстить за тебя!

— Пусть твоя сестра тоже приедет; мы выдадим ее замуж за честного землепашца, за хорошего человека, который женится не на ее состоянии, а на ней, и сделает ее счастливой... Почему ты молчишь, Фоблас? Почему ты плачешь?

— Мой друг, я глубоко благодарен тебе. Такие доказательства любви увеличили бы мою нежность к тебе, если бы это было возможно. Но, подумав хорошенько, я должен признаться себе, да и тебе тоже, что твой план невыполним.

— Почему?

— К несчастью, по многим причинам.

— Я знаю одну из них, неблагодарный, это ваша любовь к Софи!

— Я говорю не о моей жене. Неужели ты забыла о толпе несчастных, которых поддерживаешь своей благотворительностью? Для них твое состояние — источник жизни.

— Они пострадают точно так же, если я умру от горя.

— Ты не думаешь также о том, какого шума наделает твое бегство. Все закричат об измене, все назовут твое самопожертвование безумием, твою страсть — нарушением приличий. Неужели ты хочешь, чтобы твоя семья возненавидела даже память о тебе, чтобы твоя родина покрыла позором твое имя?

— Не все ли мне равно, раз я считаю, что правда на моей стороне? Что мне за дело до пустого суда света, который меня не знает, что мне за дело до несправедливой ненависти родных, принесших меня в жертву!

— Неужели ты в самом деле надеешься, что маркиза д’Арминкур согласится последовать в чужую землю за племянницей, осужденной общественным мнением?

— Что мне за дело до тетки, когда я думаю о моем любимом? Жестокий, неужели вы хотите заставить меня пожалеть о времени, когда я любила только тетю?

— Наконец, раз уж нужно все сказать, подумай, что у нас есть родные, что мы подданные, что мы не свободные люди, а потому никогда не избавимся от власти наших семей, короля и закона! От их соединенных сил нам не удастся скрыться нигде.

— Нигде? Я найду убежище. Уедем, переоденемся, переменим фамилии, спрячемся в жалкой деревне; туда за нами не придут, а если и придут, у нас останется последнее средство: мы покончим с собой.

— Покончим с собой!

— Да, жить вместе или умереть! И я хочу, чтобы вы меня похитили, да, вы меня похитите!

— Мы покончим с собой, Элеонора, а наше дитя?

— Наше дитя, наш ребенок! Он прав, — воскликнула она с отчаянием — На что же решиться?

— На что решиться? Есть одно средство ужасное, но необходимое. Мой друг, мой несчастный друг... Ты помнишь ли, что твоя тетка предлагала тебе недавно?

— И вы тоже, Фоблас, вы тоже даете мне этот жестокий совет! Мой любимый предлагает мне броситься в объятия мужа!

— Элеонора, мне эта жертва кажется такой же тягостной и невыносимой, как и тебе. Она ужасна!

— Она ужаснее смерти!

— Элеонора, а наше дитя?

Элеонора задохнулась от рыданий и не смогла ответить. Мне показалось, что настало мгновение привести все доводы, которые убедят ее и заставят решиться.

— Всё так, — сказала она наконец, — но как же быть? Ведь господин де Линьоль ничего не может...

— Мой друг, ты так быстро прогнала его тогда; кто знает, если он проведет с тобою целую ночь...

— Целую ночь! Целый век мучений! И мне придется опять сказать ему, что я этого хочу?

— Ни в коем случае. Твои частые мигрени и другие недомогания уже должны несколько тревожить графа. Если ты выскажешь твоему мужу подобное желание после шести месяцев молчания, это возбудит ужасные подозрения. Нам необходимо найти скромного, ловкого и сговорчивого доктора; он осмотрит тебя и предпишет супружескую близость.