Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Графиня внезапно выпрямилась и сказала самым оживленным тоном:

— Поначалу тебя очаруют! Могли ли они меня очаровать? Я их не знала. Увы, невинное создание радостно повели на заклание, и оно дало обещание, смысла которого не понимало. Маркиза, вы говорите мне о долге, но неужели вы осмелитесь утверждать, что исполнили ваш долг по отношению ко мне? Когда мои родные, восхищенные внешними преимуществами этого рокового брака, представили вам де Линьоля, вы защищали меня, я это знаю, знаю, что ваше согласие было, так сказать, вырвано силой, но что значило ваше слишком слабое сопротивление? Не следовало ли вам подкрепить его моим упорством, не следовало ли вам отвести меня в сторонку и прямо сказать: «Бедная девочка, тебя хотят принести в жертву, тебя, неопытную, обманывают блестящими обещаниями. Неужели ради пустого удовольствия на несколько месяцев раньше появиться при дворе, начать показываться на балах, в столичных театрах и так далее ты согласишься потерять самую драгоценную свою свободу, единственную истинную свободу женщины — право распоряжаться своим сердцем и самою собой? Неужели тебе так плохо со мной? Неужели ты так торопишься покинуть меня? Теперь не время почитать неведение за добродетель, и так как твои родные хотят злоупотребить твоей невинностью, я должна тебя просветить. Когда девушка, по натуре живая, чувствует весною волнение при виде пробуждения природы, когда она начинает задумываться и уверяет, что ее терзает тайная тревога, когда она жалуется на непонятный недуг, все говорят, что ей нужен муж. Но я тебя знаю, я видела, что ты отвечала привязанностью на привязанность, что ты платила мне благодарностью за мои заботы, любила меня так же нежно, как я любила тебя, что ты оплакивала несчастия вассалов и даже горе чужих людей, а потому думаю, что природа, кроме кипучей живости, даровала тебе нежную чувствительность. Поэтому, мне кажется, тебе нужен не просто муж, но возлюбленный. Тем не менее твои родные настойчиво хотят выдать тебя за де Линьоля. Тебе не минуло еще шестнадцати, ему перевалило за пятьдесят. Твоя молодость едва расцветет, когда его осень уже закончится. Как все старые гуляки, он сделается хилым, слабым, жестоким, ворчливым, ревнивым и, в довершение несчастий, может быть, раз шесть в год тебе придется с отвращением сносить его ласки...» Ведь вы, тетушка, не могли угадать, что я найду утешение в моем горе, а именно: что мой так называемый муж никогда не сможет стать моим мужем по-настоящему?

— Никогда, племянница! — воскликнула маркиза со слезами.

— Никогда, тетушка!

— Какой гадкий человек!

— Вы не могли этого угадать, поэтому вам следовало сказать мне: «Раз шесть в год тебе придется с отвращением ему отдаваться, и при этом, если ты встретишь молодого человека, привлекательного, умного, сердечного, достойного тебя во всех отношениях, ты будешь обязана оттолкнуть его оскорбительные для тебя любезности, его соблазнительный образ. Для того чтобы остаться добродетельной, тебе придется постоянно подавлять самую сладкую склонность твоей души, нарушать самый священный из законов природы, иначе тебе непременно будут кричать ужасные слова: клятвы, долг, преступление, несчастье! Так ты будешь томиться лет тридцать или более, в жестоких лишениях вынужденного воздержания, исполняя еще более жестокие обязанности тиранического брака. Если ты не устоишь против соблазна непобедимой любви, тебя, вероятно, запрут в монастырь, и ты погибнешь там, раздавленная презрением общества и ненавистью твоих родных». Если бы вы поговорили со мной таким образом, я закричала бы: «Мне не нужно вашего де Линьоля! Лучше умереть, лучше остаться в девках!..» И тогда меня не выдали бы насильно замуж. Меня скорее убили бы, чем отвели к алтарю!

— Никогда не сможет, — повторила маркиза со слезами.— Ах, гадкий, гадкий человек! Бедняжка, как же быть? Значит, дело нельзя поправить? Никогда не сможет... Всё это сильно меняет дело. Нет-нет, ничего не меняет, тебя можно лишь пожалеть пуще прежнего. Элеонора, тем не менее вы должны сейчас же и навсегда отказаться от господина де Фобласа.

— Отказаться от него? Лучше умереть.

— Эй! Ну, право, я не могу стучать громче! — крикнула малышка де Мезанж, возвращения которой мы не заметили.

— Идите гулять, — с досадой ответила ей графиня.

— Да я только что гуляла.

— Идите еще.

— Да я устала.

— Посидите на траве!

— Да мне скучно одной.

— Разве мы созданы для того, чтобы тебя развлекать? — спросила ее маркиза.

— Не вы, но моя подруга.

— Ваша подруга? Оставьте нас!

— Мне кажется, я так давно с ней не болтала!

— Подите, мадемуазель, и подождите меня в гостиной.

— Хорошо, кажется, уже многие проснулись.

— Уходите!.. Многие уже проснулись, — продолжила маркиза.— Нам тоже пора, пусть мадемуазель де Брюмон оденется и уедет.

— Уедет, тетя?

— Да-да, племянница. Неужели вы думаете, она может появиться на этом празднике?

— Что ей мешает?

— Здесь множество людей, которые были вчера в Лоншане, ее могут узнать.

— О нет.

— Не говорите «нет». Это правда, и вы погибнете.

— Не все ли равно, только бы он не уехал!

— Когда я слышу такие рассуждения, у меня волосы встают дыбом!

— Как, тетя, разве я не хозяйка в...

— Вы должны отослать его, это ваш долг.

— Долг, опять это слово!..

— Ну, — прервала ее маркиза, бросив простыню прямо мне в лицо, — нужно решаться, ее не переспоришь!

Госпожа д’Арминкур, торопливо надевая лиф и юбку, воскликнула:

— Боже мой, вот о чем я подумала: каждый спросит, где спала эта девица. Все узнают, что здесь. Пожалуй, скажут, что у меня тоже есть что-нибудь общее с этим мальчишкой! Я сделаюсь героиней любовного приключения... в шестьдесят с лишком лет! Немного поздно начинать... Сударыня, вы понимаете, главное, конечно, не в том, чтобы избавить меня от смешной роли, я хочу спасти вашу репутацию и вашу жизнь! Ему нужно уехать... Нет, племянница, я не позволю вам при мне быть его горничной... Я одену его так же быстро и так же прилично, как вы. Не бойтесь, я здесь только собака на сене.

Пока я одевался, тетка и племянница жарко спорили, маркиза требовала, чтобы я уехал, графиня — чтобы остался.

Между тем пришли за госпожой де Линьоль, прося ее сделать несколько последних распоряжений относительно праздника.

— Я сейчас вернусь, — сказала она мне.

Через мгновение тетка меня оставила и пришла назад раньше племянницы, которая тоже не замедлила появиться. Нечего говорить, что спор возобновился и делался все жарче. Наконец графиню опять вызвали. Уходя, она предупредила, что вернется через минуту. Но едва госпожа де Линьоль спустилась с лестницы, как маркиза сказала:

— Сударь, мне кажется, вы не так безумны, как она; вы должны понять, до чего ваше пребывание здесь может ее скомпрометировать. Уступите необходимости, уступите моим требованиям, а если этого мало, то и моим мольбам.