Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Вам угодно, отец? Извольте...

В течение десяти минут он отразил двадцать ударов, но пропустил тридцать.

— Хорошо, — воскликнул барон, — превосходно! Лучше, чем прежде, право, лучше. Да, ты приобрел новую гибкость, силу и быстроту. Это молния, молния! Никогда, — продолжал он, погладив грудь рукою, — никогда ты не ударял меня с такой силой, никогда мне не бывало так больно... Нет-нет, ты никогда не доставлял мне больше удовольствия. Однако сделай мне еще одно одолжение: возьми пистолеты и застрели несколько птиц. Умоляю тебя.

Я пошел к двери, но он меня остановил.

— Мне нужно сообщить тебе одно известие, которое наполнит тебя радостью: в субботу мы непременно отправимся на поиски Софи.

— В субботу? Это известие действительно восхищает меня.

— Иди же в сад, мой друг, иди!

Я пошел в сад, но не для того, чтобы тревожить любовь счастливых птиц: я хотел насладиться мечтами о моей страсти. В субботу мы едем! Мы найдем Софи. Какое счастье! Но что я говорю?.. Что будет с графиней? Увы, неужели я покину мою Элеонору, покину через пять дней? О несчастный!..

Я бросился в комнату отца.

— Не рассчитывайте на это, барон, не рассчитывайте! Неужели я, низкий и коварный, уеду из Парижа, когда капитан явился сюда за мной? Неужели я покину мать моего ребенка в то мгновение, когда ее окружают враги? Не надейтесь на это, барон, этого не будет.

Отец был так поражен, что не мог вымолвить ни слова. А я, не дожидаясь, чтобы он, опомнившись от первого изумления, потребовал объяснений, бросился к себе в комнату, запер дверь и написал:

Моя дорогая Элеонора, мой милый друг, мы не увидимся сегодня вечером. Мой отец всё знает. Вероятно, твоей тетке известно очень многое: никто, кроме нее, не мог прислать де Белькуру жестокой записки, которая лишает нас счастливого свидания. Увы, значит, действительно все восстали против двух влюбленных и, желая погубить тебя, хотят поразить таким образом мою драгоценную половину! Однако будь спокойна: Фоблас всегда останется с тобой. Фоблас тебя обожает, что бы ни случилось, твой возлюбленный скорее умрет, чем покинет тебя.

Моя прелестная маменька!

Не оскорбил ли я вас каким-нибудь неосторожным словом? Вот уже восемнадцать смертельно долгих дней я не имел счастья видеть вас. Если я виноват, простите меня; если же я не сделал ничего дурного, признайте вашу вину передо мной и поспешите загладить ее, сказав, когда я вас увижу. Моя милая маменька, вы мне обещали дружбу, помощь, покровительство! Всего этого я требую от вас. Мой отец хочет через пять дней увезти меня отыскивать Софи, а между тем в настоящую минуту я боюсь этого путешествия, которого еще недавно жаждал всей душой. Моя милая маменька, вы все можете, не сумеете ли вы помешать моему отъезду? Умоляю вас, не бросайте меня в таких жестоких обстоятельствах. Умоляю вас, не откажите мне и завтра же подайте совет, которому я последую.

Остаюсь с самой горячей благодарностью, самой нежной дружбой, самым глубоким уважением и т. д.

— Жасмен, иди скорее к Ла Флёру и госпоже де Мондезир. Сними ливрею, прими обычные предосторожности и проверяй, не следят ли за тобой.

— Сударь, — сказал он мне, вернувшись, — госпожа де Мондезир...

— Госпожа де Мондезир, госпожа де Мондезир! Сначала расскажи о Ла Флёре.

— Значит, вы хотите, чтобы я начал с конца? Я отдал ему вашу записку, а он мне сказал: «Жасмен, любишь ли ты палочные удары?» — «Нет», — ответил я. «Ну, мой друг, — сказал он, — видишь в кафе напротив этого дома рослого офицера?» — «У него недобрые глаза», — ответил я. «Мой друг, — опять сказал он, — мне кажется, эти сердитые глаза заметили тебя. Беги скорее прочь, если ты не хочешь подвергнуть опасности мою госпожу и свою спину!» Тогда, сударь, я ничего не ответил и, не заставив его повторять сказанное, взял ноги в руки, и вот я здесь.

— Таким образом, благодаря твоей храбрости, я не получу известий о графине де Линьоль.

— Но я точно так же не принес бы никаких известий, если бы этот долговязый дьявол поколотил меня.

— Однако тебе придется снова вернуться туда.

— Хорошо, вечером я попробую, может, великан уберется!

— Ну, а что сказала госпожа де Мондезир?

— Она велела передать, что ей очень грустно не видеться с вами более, а также что она сейчас же перешлет вашу записку, так как этого письма ждут уже несколько дней. Потом она прибавила, что завтра утром вы получите ответ.

Действительно, рано утром я получил ответ, но его написала не госпожа де Мондезир.

Да, я помешаю вашему отъезду, но разве не правду я говорила, уверяя, что ваша Софи стала вам менее дорога? Как бы то ни было, раз вы наконец выразили желание меня видеть, мы можем сегодня встретиться в семь часов в известном вам месте.

Я позвал слугу:

— Жасмен, мужайся! Вчера, если бы не твоя трусость, ты мог бы увидеть Ла Флёра. Поди же теперь и посмотри, там ли еще капитан.

Капитан оказался на прежнем месте. Добрый Жасмен, задетый упреками своего господина, был несколько смелее, чем накануне, однако и на этот раз он вынужден был спасаться бегством от жестокого исполина. Я не мог не признать, что, если не подбодрю его, он никогда не исполнит поручения. Так что я хорошенько накормил и напоил моего неутомимого гонца, и он, вновь набравшись мужества, решительно отправился к Ла Флёру, но на этот раз ему совсем не повезло: бедный Жасмен вернулся с подбитым глазом.

— Сударь, я все-таки проник во двор, но долговязый дьявол набросился на меня. Он закричал: «Кого ты ищешь?» Я ответил: «Не вас». Он закричал: «Сюда нельзя входить. Чего тебе надо?» Я ответил: «Почему вы не впускаете меня, разве вы швейцар?» Он закричал... нет, не закричал, он просто ударил меня кулаком, да так, что мне показалось, будто у меня перед глазами засверкали три дюжины свечей! Тогда я заорал, и хорошо сделал, потому что, если бы Ла Флёр и его товарищи не прибежали и не вырвали меня из рук грубияна, мне кажется, я не унес бы ноги.

— Какая злоба, какая наглость!

— Сударь, — прервал меня Жасмен, — я не постеснялся сказать ему, что мой господин останется не особенно доволен тем, как обращаются...

— Что же он ответил?

— Господин де Фоблас, это я отвечал, а он только вопил. Тогда, колотя меня, он крикнул: «Твой господин? Как его зовут, имя, назови его имя!»

— Ты назвал его?

— Нет, сударь, нет. Я скорее дал бы убить себя на месте...

— Хорошо же, я сам пойду и назову ему мое имя.

— Отлично! — воскликнул Жасмен, увидев, что я схватил шпагу. — Заколите его, как того маленького маркиза де Б., который так злился.