Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Госпожа де Б. не закончила фразы. Она не позволила мне упасть перед ней на колени и, боясь услышать мой ответ, закрыла мне рот рукой, которую я поцеловал. Ее взгляд смягчился, а лицо порозовело; наконец она поднялась со стула, собираясь уйти.

— Вы хотите меня покинуть?

— Я должна спешить, — ответила она, — у меня мало времени, все эти дни я очень занята. Прощайте, шевалье.

— Если вы запрещаете мне удерживать вас, до свидания, милая маменька.

Спустившись с лестницы, она сказала со слезами на глазах:

— Ах, невежа, он даже не спросит, в какой день ему прийти меня поблагодарить.

— Ах, простите, я был поглощен...

— Другими мыслями, конечно.

— Другими, да... но все же я думал о вас. Когда же, маменька, когда?

— Сегодня вторник... ну так... в пятницу. Да, мы увидимся в пятницу.

— В тот же час?

— Может быть, немного позже. Когда совсем стемнеет... Так благоразумнее.

Я вышел через четверть часа после виконта де Флорвиля, и мне показалось, что аргус, встревоживший меня, вновь следит за мной. Эти подозрения окончательно подтвердились, когда я заметил, что неловкий либо трусливый шпион тотчас переменил направление, увидев, что я иду к нему.

Я вернулся домой в полной уверенности, что капитан очень скоро явится ко мне.

— И вы не побоялись сломать ногу? — спросил барон.

— Отец, я был готов подвергнуть опасности даже жизнь! Зачем вы доводите меня до крайностей, которые могут иметь роковые последствия? Барон, знайте, в настоящую минуту я предпочту смерть послушанию. Отдавая себя снова в ваши руки, я заявляю, что всякое посягательство на мою свободу будет посягательством и на мою жизнь! Подумайте: опасности окружают несчастное и слабое существо, женщину, достойную любви, и вы как самый жестокий из ее врагов хотите лишить бедняжку последнего утешения и единственной поддержки. Вы заставляете меня бездействовать, отдать беззащитную ее преследователям и спокойно смотреть, как они будут готовить ее погибель! Барон, если вы опять запрете меня и если капитан явится за мной сюда, что, конечно, скоро случится, клянусь вам именем сестры, вашим именем и именем Софи, клянусь всем дорогим и святым для меня, никакие соображения не позволят мне защищать жизнь, которую ваша тираническая власть делает бесполезной для графини де Линьоль и ненавистной для ее возлюбленного! Итак, решайте мою судьбу, она в ваших руках.

— Мой брат исполнит то, что говорит! — воскликнула Аделаида. — Когда дело касается какой-нибудь женщины, он забывает о нас. Позволив убить себя, он совершит самое ужасное преступление; не запирайте его, отец, молю вас, не надо его запирать!

Пока Аделаида говорила, барон не спускал с меня своего опечаленного взгляда. Увы, я видел, что его глаза наполнились слезами. Сестра уже целовала руки отца, я бросился перед ним на колени.

— Отец, ах, дорогой отец, пожалейте вашего сына! Во имя его несчастий простите ему всё, что он сказал, простите тон, которым он осмелился говорить с вами, пожалейте самого пылкого из людей, пожалейте самого несчастного из влюбленных! Главное — подумайте, что если бы Фоблас не был в полном отчаянии, он никогда не восстал бы против вашей власти, никогда не нарушил бы ваших священных для него приказаний.

Де Белькур закрыл лицо руками и долго обдумывал ответ.

— Сын, — сказал он наконец, — обещайте, что вы не пойдете ни к графине...

— Это невозможно, отец!

— ...ни к баронессе, ни к виконту де Линьолю.

— Я даю вам слово не ходить ни к баронессе, ни к виконту де Линьолю; вот всё, что я могу обещать.

Отец ничего не ответил, но с этого мгновения я получил полную свободу.

Сейчас же после ужина я прошел к себе в комнату и позвал Жасмена.

— Дай мне твою круглую шляпу, плащ и шпагу.

— Прекрасно, сударь! Вижу, несмотря на слова барона, вы разделяете мое мнение. Вы полагаете, что следует поскорее избавить меня от долговязого дьявола, который так больно дерется. И вы правы... Господин барон сказал бы то же самое, если бы он, так же как я, подвергся...

— Молчи, Жасмен. Я иду не к виконту де Линьолю.

— Нельзя ли спросить...

— Друг мой, я сам хочу поговорить с Ла Флёром. Не ложись и жди меня.

— Как, сударь, вы не возьмете меня с собой?

— Ты трус, я ведь могу встретить долговязого дьявола , и ты испугаешься.

— С господином-то шевалье? О, в вашем обществе я готов повздорить с целой толпой пьяных задир. Может, у долговязого дьявола есть слуга. Обещаюсь вам колотить лакея, пока вы будете расправляться с господином.

— Твое решение прекрасно, оно заставляет меня согласиться, я тебя беру. Что ты делаешь, Жасмен? Разве, сопровождая меня, ты когда-нибудь ходил с тростью?

— Дело в том, что, может, у того слуги будет шпага, и мне придется защищаться.

— Жасмен, оставь эту палку или останься сам.

— Нет, я лучше пойду, но возьму с собою только кулаки.

Это решение, как увидят читатели, сыграло мне на руку. Я шел очень быстро, не глядя по сторонам. Когда мы очутились на улице Сент-Оноре, какая-то женщина остановила Жасмена и спросила у него дорогу к Вандомской площади. Заслышав милый голос, я обернулся.

— Великий Боже! Возможно ли? Да, это она! Графиня! Какое счастье!

— Какое счастье, это он! Я шла к тебе, Фоблас.

— Моя Элеонора, я шел к тебе!

— Ну, избавь меня поскорее от этого, — продолжала она, подавая мне какой-то небольшой ларец. — Это моя шкатулка с драгоценностями. Я несла ее тебе, чтобы мы могли сейчас же уехать...

— Уехать? Куда?

— Куда захочешь.

— Как куда захочу?

— Так... В Испанию, Англию, Италию, Китай, Японию, в какую-нибудь пустыню, все равно; повторяю: мы поедем, куда ты захочешь.

— Как ты можешь думать такое? У нас ничего нет для выполнения твоего смелого плана.

— Ничего? А что же нужно?

— Мой друг, мы не можем разговаривать здесь о таком важном деле. Ты шла ко мне, пойдем же, Элеонора, насладимся счастливыми минутами.

— Однако...

— Что однако? Неужели, графиня, вам трудно подарить мне счастливую ночь?

— Напротив, очень приятно, но было бы лучше, если бы, не теряя времени, ты похитил меня.

— Жасмен, беги к швейцару, возьми у него ключ от маленькой калитки сада и отвори ее. Позаботься, чтобы никто не видел, как мы войдем. И посули швейцару два луидора за молчание.

— Сударь, я недостаточно богат.

— Скажи швейцару, что я отдам ему эти деньги потом.

— О, для него довольно вашего слова!

— Жасмен, обещаю, ты получишь не меньше, только поторапливайся!

Вскоре перед нами раскрылась потайная дверь, и мы, никем не замеченные, переступили порог моей комнаты.

— Как я счастлива! — воскликнула графиня, осматриваясь. — Как я счастлива! Сегодня я действительно твоя жена. Как нам было бы хорошо здесь... но в хижине будет еще лучше. Фоблас, вам необходимо меня похитить, совершенно необходимо. Дай, я расскажу тебе все, что случилось сегодня. Утром пришел капитан и устроил мне ужасающую сцену. Он поспешил объявить графу, что я беременна и что мадемуазель де Брюмон, безо всяких сомнений, переодетый мужчина. Он поклялся узнать твое имя и отправить (я передаю тебе его собственные выражения) на тот свет наглеца, который осмеливается любить его невестку (только он сказал не любить, а другое слово), наглеца, который решился поднять на него руку.