Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Как вы добры, отец, и как я вам благодарен!

— Обещаю вам искать Софи с тем жаром, с той же настойчивостью, с какими вы сами искали бы ее.

— И вы ее найдете, отец, обязательно найдете!

— Смею надеяться. Я не сомневаюсь: Фоблас оправдает милость короля. Я не сомневаюсь, что он отличится на видном месте, которое ему предоставлено. Надо думать, что дю Портай узнает о счастливой перемене, и она внушит ему надежду на перемену и в другом отношении: он не станет больше скрывать свою дочь от супруга, ставшего достойным ее.

— О отец, какое новое мужество вы мне придаете!

— Ваша сестра уже встала, Фоблас, она будет завтракать со мной. Я не показал ей этих бумаг, вы сами должны сообщить Аделаиде о нашей радости. Пойдемте, друг мой, пойдемте вместе.

Аделаида поздравляла меня, когда в комнату вбежал мой слуга и с испуганным лицом сказал, что меня просили вызвать.

— Кто просил, Жасмен?

— Сударь, это он!

— Кто он?

— Долговязый дьявол.

— Долговязый дьявол? — повторил де Белькур, глядя на Жасмена. — Что значит это выражение? Фоблас, о ком он говорит?

— Отец, я... я его приму.

— К чему такая таинственность? О Господи, неужели это капитан?! Нет, Фоблас, останьтесь! Пусть он войдет. Жасмен, попросите виконта потрудиться пройти сюда. — Когда мой слуга ушел, отец воскликнул: — Настала роковая минута! О мой друг, помните мольбы вашего отца, которые он повторяет, стоя перед вами на коленях!

Барон в самом деле упал на колени. Я бросился, чтобы поднять его. Он схватил мою правую руку, поцеловал и прижал к своему сердцу.

— Пусть она меня спасет! — воскликнул он. — Пусть твоя рука спасет половину моей жизни!

К нам подошла испуганная Аделаида.

— Фоблас, — сказал де Белькур, вставая, — поцелуй сестру и не забывай о ней...

В то время, когда я целовал мою сестру, вошел капитан.

— Я вижу двух девиц, — воскликнул он с ужасной усмешкой. — Которая из них мадемуазель де Брюмон?

Указав ему на Аделаиду, я возразил:

— Капитан, эта девушка третьего дня не могла бы отбросить вас к окну графини.

Аделаида наклонилась к уху барона и сказала ему вполголоса:

— Как безобразен этот громадный господин, он меня пугает!

— Оставь нас, дочка, — ответил ей барон, — поди погуляй по саду.

Сестра подошла ко мне и сказала со слезами на глазах:

— Брат мой, барон вас не запер, о, прошу вас, помните, что вы не были заперты!

Моя сестра ушла. Капитан, все время не спускавший с меня дерзкого взгляда, продолжал:

— Вот он, шевалье Фоблас, о котором так много толкуют! Как мог он прибрести славу своим искусством драться? Он походит на тень! Он немного крупнее бабенки, но все же только половина мужчины.

— Капитан, прошу вас, сядьте, так вам будет удобнее рассматривать меня.

— Черт возьми, ты, кажется, начинаешь издеваться надо мной? Ты что, не знаешь, кто я? Не знаешь, что виконт де Линьоль никогда не сносил глупых шуток подобных тебе людей и их дерзких мин? Не знаешь, что он никогда не прощал ни двусмысленных взглядов, ни двусмысленных жестов, что самые гордые теряли перед ним мужество, что он без труда убивал гораздо более знаменитых, чем ты, и наглецов, казавшихся грозными бойцами.

— Кажется, вы всё сказали. Капитан, неужели у храбрецов вроде вас в обычае запугивать своих врагов, которых они боятся не одолеть? Вынужден предупредить, что это прекрасное средство в данном случае бесполезно.

— Черт возьми! — воскликнул виконт в порыве ярости. Затем усилием воли сдержался и продолжил: — Слушай, раз уж на свете появился молодой безумец, наглец, который осмелился опозорить моего любимого брата, поднять на меня руку и бросить мне в лицо оскорбление, я рад, что это именно ты. Слишком часто за последние два-три года я слышал твое имя! Знай же, по силе и ловкости в целом мире я признаю равным себе лишь одного человека. И я никому не позволю оспаривать мою славу! Я даже хотел приехать в Париж только для того, чтобы сказать это...

— Тогда благодарите случай, который дал вам пусть мнимый, но все же повод для недовольства и спас вас от низкой дуэли во имя бешеной любви к сомнительной славе.

— Черт возьми, мне очень не терпится узнать, так ли ты смел на деле, как на словах! Чем больше я смотрю на тебя, тем меньше верю, что ты стоишь своей репутации.

— К делу, капитан. Вы же требуете доказательств?

— Еще бы! И кстати, ты ведь не посмеешь хвастать тем, что вызвал виконта де Линьоля?

— Зачем мне хвастать этим? Разве вызов — это честь? Я никогда никого не вызывал.

— Дело в том, что я поклялся всегда первым вызывать на бой.

— Я клялся лишь никогда не уклоняться от поединков.

— Хорошо же, выбери оружие.

— Мне все равно.

— Значит, шпага, шпага! Я люблю видеть глаза противника!

— Постараюсь не удаляться от вас, капитан.

— Посмотрим, сударь мой, посмотрим. Место?

— Мне все равно, где драться. Однако, если вы не против, у ворот Майо.

— Хорошо, но на этот раз там будет не маркиз де Б.

— Возможно.

— День и час?

— Сегодня, и немедленно.

— Вот! — Он хлопнул меня по плечу. — Самые лучшие слова, которые я от тебя слышал. Едем!

— Капитан, вы в карете?

— Нет, я всегда хожу пешком.

— Однако сегодня вам придется занять место в карете барона.

— Почему это?

— Потому что мы поедем за одним из ваших друзей.

— За одним из моих друзей? Черт возьми!

— Я тоже возьму секунданта.

— Секунданта? Где же он?

— Вот он.

— Твой отец?

— Да, мой отец.

— Пусть едет, если ему угодно, но пусть не рассчитывает на снисхождение.

— Господин виконт, — хладнокровно ответил барон, — чем больше я вас слушаю, тем больше убеждаюсь, что вы не заслуживаете жалости!

— Капитан, вы слышали?

— Да. И что? — не понял виконт.

— А то, — я схватил его руку и крепко сжал ее, — что он произнес ваш смертный приговор. Едем!

— Едем, — повторил мой отец. — И думаю, мы скоро вернемся.

Мы заехали за Сен-Леоном, товарищем капитана, моряком, который оказался столь же вежливым, насколько виконт был резок и груб. Этот честный дворянин, выказывая моему отцу всяческое уважение и очень учтиво говоря со мной, всем своим поведением выражал неодобрение хвастовству и грубостям де Линьоля. Несколько раз он даже пытался призвать нас к примирению, но читатели поймут: я не мог простить капитана. Мы оба решили погибнуть, но не отступить, и в таком настроении приехали к месту поединка.

Мы вышли из экипажей, мой противник уже положил руку на эфес шпаги, я обнажил мое оружие. Вдруг несколько всадников окружили капитана с криком: «Именем короля!»

— Господин виконт де Линьоль, — сказал один из них, — король и господа маршалы Франции 51 приказывают вам сдать оружие. До новых приказаний я должен всюду сопровождать вас.