Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Я заранее утешу тебя.

— Вы не передумаете?

— Нет, Жюстина.

— В таком случае напишите письмо... Довольно же... — Она меня поцеловала. — Напишите моей госпоже.

— Нет, дитя мое, я не стану писать.

— Оставьте меня... Ну хорошо, я согласна... только напишите письмо.

— Ах, Жюстина, повторяю: как счастлива госпожа, у которой есть такая служанка! Хорошо, обещаю, я напишу.

И я в самом деле написал:

Не знаю, маркиза, действительно ли огорчило вас вчерашнее приключение, но, судя по тому, как вы исполнили свою роль, мне кажется, она не была для вас слишком неприятной. Когда у женщины есть любезный, влюбленный и горячо любимый муж, она должна довольствоваться им. С величайшим сожалением, имею честь и т. д.

О моя милая кузина, думая о вас, я хвалил себя за то насилие, которое только что совершил над собою. О, с каким наслаждением я думал, что наконец-то пожертвовал для вас любовным свиданием и что как раз в те минуты, когда маркиза рассчитывала видеть меня в будуаре своей подруги, я буду наслаждаться счастьем любоваться вами.

Увы, она опять не вышла в приемную!

— Ах, сестра, почему ваша подруга не с вами?

— Я же говорила вам, она больна. Вчера она опять проплакала весь день и всю ночь не смыкала глаз, сегодня у нее началась лихорадка.

— Лихорадка? У Софи лихорадка? Софи в опасности?

— Не говорите так громко, брат. Не знаю, в опасности ли она, но ей очень плохо. Она бледна, у нее красные глаза, ее голова поникла; она дышит с трудом, говорит кратко и отрывисто, — мне даже показалось, что она немного бредила. Сегодня утром ее лицо внезапно вспыхнуло, глаза загорелись живым блеском, она произнесла несколько невнятных слов, но вскоре впала в еще более глубокое уныние. «Нет-нет, — сказала она, — это невозможно. Я не могу, я не должна... Он никогда этого не узнает». Я увидела, как слезы потекли у нее из глаз, а она прибавила горестно: «Как я ошиблась. Я умру, я не вынесу этого. О, жестокий, о, неблагодарный!» Она взяла мою руку и сжала ее, а потом повторила все те же слова: «Аделаида, Аделаида, какая ты счастливая!»

В эту минуту вошла ее гувернантка.

— Софи снова попросила меня ничего ей не говорить, — сказала мне Аделаида. — Однако, брат, мне придется предупредить госпожу Мюних (так звали гувернантку Софи), потому что я боюсь за мою подругу. Как вы думаете?

— Вы сказали Софи, что я здесь?

— Да, и я не ошиблась, объявив вчера, что она вас больше не любит, — она сама подтвердила это.

— Как, Софи сказала?..

— Да, сказала и поручила передать вам ее слова. Вчера перед ужином я рассказала ей, что вы приводили с собой очень любезного молодого человека; она спросила его фамилию, я ответила: «Граф де Розамбер». — «Розамбер, — удивилась она, — Розамбер! Тот самый, что познакомил твоего брата с маркизой де Б.? Это непорядочный молодой человек, он окончательно испортит твоего брата... Аделаида, он начал плохо себя вести, твой брат». — «Ах, моя дорогая, я упрекала его и даже сказала, что ты его больше не любишь». — «Ты сказала, что я больше не люблю его?» — «Да, моя дорогая подруга, но он мне не поверил и засмеялся. Розамбер тоже засмеялся». — «Они смеялись! — возмутилась Софи. — Твой брат смеялся и не поверил тебе! Когда он теперь придет?» — «Завтра, моя дорогая». — «Ну так скажи ему, что прежде я действительно питала к нему дружеское расположение, но от него не осталось и следа, и, чтобы убедить его, я никогда больше с ним не увижусь». Она ушла, но через мгновение вернулась и сказала со смехом: «Да, моя дорогая Аделаида, ты права: я не люблю твоего брата, не люблю; не забудь завтра сказать ему об этом!» Она засмеялась, а потом сразу же заплакала.

Пока Аделаида говорила, сердце мое переполняли радость и скорбь.

— Я должна, — сказала сестра, — сообщить вам одну странную мысль, которая, не знаю почему и как, пришла мне в голову. Видя, как подруга плакала и смеялась одновременно, я стала опасаться, не тронулась ли она умом... Однако во всем этом есть что-то непонятное, какая-то тайна. Кто-то, без сомнения, огорчает ее... Знаете, брат, мне на мгновение стало страшно: не вы ли причина ее горя? «Почему теперь она его ненавидит? — подумала я. — Почему не хочет больше видеть? Не его ли она называет жестоким и неблагодарным?» Но понимаете, Фоблас, вскоре я увидела всю несообразность таких предположений. «Мой брат — неблагодарный и жестокий! Это невозможно. И потом, что он сделал моей подруге? Какое зло он мог причинить ей?»

— Аделаида, — воскликнул я, — моя дорогая Аделаида!

— Как, вы плачете? — удивилась она. — Вы сердитесь на меня? Уверяю вас, эти мысли невольно пришли мне в голову, я не хотела вас обидеть.

— Знаю, дорогая сестра, знаю; я плачу о Софи.

— Может, вы думаете, что она серьезно больна? Может, по-вашему, я должна предупредить ее гувернантку?

— Нет, Аделаида, нет. У вашей подруги лихорадка, и я знаю, как излечить ее. Аделаида, завтра утром я принесу вам рецепт, написанный на бумаге и старательно запечатанный; никому не показывайте рецепта, вы передадите его Софи, когда госпожи Мюних не будет рядом; очень важно, чтобы гувернантка ни о чем не догадалась. Вы понимаете?

— Да-да, будьте спокойны. Ах, если вы вылечите мою подругу, я буду вам глубоко благодарна.

— Аделаида, скажите моей милой кузине, что, мне кажется, я знаю, чем она больна, и что я тоже болен этим недугом и надеюсь вернуть ей спокойствие. Вы передадите ей это, сестра?

— О, слово в слово. Вы знаете, чем она больна, вы сами больны тем же недугом и излечите ее; я даже прибавлю, что вы плакали. Но смотрите, непременно приходите завтра и принесите рецепт; смотрите, не упустите ничего, нужно, чтобы лекарство подействовало. Не полагайтесь только на свои силы, вы ведь не доктор, брат мой; сходите сегодня же к самому знаменитому врачу, посоветуйтесь. У нее необыкновенная болезнь, я никогда не видела ничего подобного. Боюсь, что она опасна. Боже мой, а вдруг, желая уничтожить болезнь, вы сделаете ее неизлечимой! Брат мой, необходимо полностью исцелить Софи, и как можно скорее. Торопитесь, торопитесь ради Софи, которая страдает, гибнет, сгорает, и ради меня, ведь я тоже страдаю, глядя на нее, и ради вас самих, мой брат, потому что, едва моя подруга поправится, она полюбит вас так же, как раньше.

Вернувшись домой, я думал только о словах Аделаиды и о страданиях Софи. К несчастью, в этот день мой отец давал обед; мне пришлось сначала сидеть за столом, а потом играть в проклятый брелан 75, задержавший меня до полуночи. Как ужасно, любя, чувствуя себя любимым и стремясь написать своей избраннице, целый вечер играть в карты! Не пожелаю этого самому худшему врагу!

Понятно, в эту ночь я мало спал. На следующий день я прошел в маленький кабинет в глубине моей спальни — там стояли учебники, с которыми покладистый Персон не слишком часто мне надоедал. Я подошел к секретеру 76, написал первое письмо, но разорвал его, второе покрыл помарками, и прошу читателя не говорить, что мне следовало бы исправить и третье. Вот оно: