Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Моя милая кузина!

Наконец наступило долгожданное мгновение: я могу свободно открыть вам сердце и, взывая к сочувствию, попросить вас сделать мне сладостное признание, которое, быть может, упрочит наше взаимное счастье.

Ах, Софи, Софи, если бы вы знали, что я почувствовал, впервые увидев вас! Как потемнело у меня в глазах, как забилось мое сердце! С тех пор моя любовь только росла, и теперь всепожирающий огонь объял все мое существо... Софи, я живу одной тобой!

Едва я написал эти слова, как Жасмен вошел и сказал, что меня желает видеть виконт де Флорвиль 77.

— Виконт де Флорвиль? Не знаю такого. Скажите, что меня нет дома.

— Сударь, он в вашей спальне!

— Как, вы впускаете ко мне всех и каждого?

— Сударь, он ворвался силой.

— К черту виконта де Флорвиля!

Боясь, как бы этот невежливый незнакомец не прошел ко мне в кабинет и его глаза не упали на листок, хранивший мои самые сокровенные чувства, я бросился в спальню и невольно вскрикнул от изумления и радости: передо мной стояла маркиза де Б. И в мгновенье ока я, во-первых, вытолкал Жасмена, во-вторых, закрыл дверь, в-третьих, обнял очаровательного кавалера, в-четвертых... Проницательные умы уже угадали всё...

Маркиза, изумленная моей порывистостью, опомнившись, сказала:

— Вы очень странный молодой человек, вы вечно торопитесь! Только вы способны начинать роман с конца 78.

— Хорошо, маменька, предположим, что еще ничего не было; давайте ссориться.

— Чтобы потом помириться еще раз, шалун?

— Ах, маменька, вы угадываете каждую мою мысль.

— Однако вчера вы не поняли меня, неблагодарный.

— Вчера я еще сердился.

— За что же? Разве я могла думать, что вы под оттоманкой? И разве не следовало во что бы то ни стало вырвать ваш бумажник из рук маркиза?

— Все это правда, маменька, но досада...

— Досада! Вы досадуете, тогда как я забываю ради вас мой долг, приличия, даже заботу о собственной репутации! И в каком тоне вы ответили на мое нежное письмо! — Она вынула из кармана мою записку. — Неблагодарный, перечтите ваше письмо, перечтите хладнокровно, если можете. Какая жестокая ирония! Какая горькая насмешка! А между тем я вас прощаю и сама прихожу к вам. Я слаба и неосторожна, как ребенок. Фоблас, Фоблас, вероятно, ваши чары слишком сильны, вероятно, вы околдовали меня!

— Милая моя маменька!

— Что?

— Браните меня сильнее, потому что нам пора мириться.

— Как, шалун, вы не сознаетесь, что были неправы? Не просите у меня прощенья?

— Прошу! О, как вы хороши! О, как я жажду прощения!

Люди, обладающие умом и даже не обладающие им, снова угадают, как мы помирились с маркизой.

Читатели думают, что мы снова начнем ссориться? Ничуть. Наступила пора нежных ласк и словечек.

— Боже мой, Флорвиль, как вы обольстительны в этом костюме, как этот английский фрак 79 идет вам!

— Мой друг, я вчера нарочно заказала его. Если не ошибаюсь, он сшит из той же ткани, что и очаровательная амазонка, в которой любовь, желавшая моего поражения, явила мне тебя. Став рыцарем мадемуазель дю Портай, виконт де Флорвиль понял, что ему подобает носить ее цвета.

Я сжал ее в объятиях.

— А я, став теперь рабом виконта де Флорвиля, всегда буду носить его цепи. Маменька, как приятна наша взаимность!

— Мой друг, любовь — это дитя, которое забавляется такими превращениями! Оно превратило мадемуазель дю Портай в страстную деву, а теперь сделало из маркизы де Б. неосторожного молодого человека! Ах, если бы виконт де Флорвиль понравился тебе так же сильно, как ему — мадемуазель дю Портай.

— Понравился так же сильно? Гораздо сильнее!

— О нет, — ответила она, с удовольствием смотрясь в зеркало и бросая на меня нежные взгляды, — о нет, вы лучше меня, мой друг, и выше ростом, в вашей наружности есть что-то смелое, воинственное.

— Да, маменька, и, если верить великому физиогномисту, нечто более страстное.

— Фоблас, оставьте маркиза в покое... Довольно того, что мы с ним играем такую недобрую шутку, вдобавок я пришла сюда не затем, чтобы заниматься им. О, скажи мне, мой друг, без лести, как ты меня находишь?

— Прелестной, более чем прелестной. Я сказал бы вам, в каком виде вы лучше всего, но так как и женщине, и мужчине непременно нужно одеваться, я по совести повторяю вам, что в этом наряде никто не будет так хорош, как вы.

— Это настоящий язык влюбленного: восторженный и полный преувеличений! Мой милый Фоблас, я буду самой счастливой женщиной на свете, если ты никогда не перестанешь смотреть на меня такими глазами...

— Никогда не перестану, милая моя маменька!

Я обнял ее, она вырвалась и взяла мою шпагу, которую заметила в кресле. Прилаживая перевязь, она сказала:

— У меня есть красивая английская лошадь, на которой я иногда езжу верхом. Теперь весна, я очень люблю кататься по окрестностям Парижа... Не будете ли вы иногда ездить со мною, Фоблас? Согласишься ли ты, мой друг, скакать по лесам с виконтом де Флорвилем?

— Но нас увидят!

— Нет, маркизу часто приходится бывать при дворе.

— Когда же, маменька?

— Когда все зазеленеет. — Она вынула шпагу из ножен и, фехтуя передо мной, воскликнула: — Шевалье, защищайтесь!

— Я не знаю, опасен ли виконт, но уверен, что не в такой поединок должен я вступать с маркизой. Осмелится ли она начать дуэль иного рода?

Она бросилась в мои объятия.

— Ах, Фоблас, — смеялась госпожа де Б., — как было бы прекрасно, если бы не существовало других, смертельных поединков...

— Тогда, маменька, мужчинам негде было бы показать себя героями!

Я отнял у маркизы возможность драться со мною на шпагах и был очень этим доволен.

Моя прелестная возлюбленная оставалась у меня еще два часа, которые мы провели весьма недурно.

— Если бы я слушалась только моего сердца, — сказала наконец она, — я не ушла бы отсюда, но Жюстина ждет меня, и мои люди тоже.

Мы простились. Я вежливо проводил виконта де Флорвиля. Он уже начал спускаться по лестнице, когда через перила я заметил в передней Розамбера, который собирался подняться. Я предупредил маркизу.

— Вернемся поскорее, — сказала она, — я спрячусь в вашей комнате, а вы постарайтесь спровадить его.

Не дав мне времени подумать, она вернулась назад, пробежала через мою спальню и заперлась в кабинете. Розамбер вошел и сказал:

— Здравствуйте, мой друг. Как поживает Аделаида? Как поживает ваша милая кузина?

— Тише-тише, ничего не говорите: здесь мой отец!

— Где?

— В кабинете.

— В кабинете? Ваш отец?

— Да.

— А что он там делает?

— Рассматривает книги.

— Как, ваши книги?.. Неправда, его нет в кабинете, потому что вот он входит... В это дело замешана маркиза... Почему бы вам просто не сказать мне, что вы заняты? Прощайте, Фоблас, до завтра.