Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Что за прелестная история, господин Депре! Умоляю вас, никому больше не рассказывайте ее. Пусть она станет моей исключительной собственностью. Вернувшись в Париж, я на эту тему напишу очень забавную пьесу 5 для комической оперы. Я постараюсь всем угодить, введу в каждую сцену по две, по три стихотворные арии, я сохраню вашу манеру и напишу не хуже, чем вы рассказываете... Если мое произведение понравится и положит начало моей славе, я каждый год буду так же успешно обрабатывать подобные захватывающие сюжеты. Тогда музыканты, умеющие ценить поэзию, станут драться из-за моих сочинений, непогрешимые в своих суждениях актеры провозгласят их образцовыми, и даже известная часть публики, никогда не увлекающаяся, будет вызывать меня с подобающим восторгом. В наш век маленьких талантов и большой славы мои пьесы выдержат по сотне представлений, глупцы провозгласят меня великим поэтом, а если против меня восстанут только литераторы и ценители искусства, я, может быть, даже войду в академию.

Конечно, это был смелый и благородный план, но, как читатели впоследствии увидят, по приезде в Париж у меня оказалось столько дел, что я не смог привести задуманное в исполнение...

Не повредила ли моего мозга ужасная история легковерного доктора? Это должен решить рассудительный читатель. В сновидении, которое длилось около двух часов, я почти постоянно видел свою милую кузину, в промежутках мне раз пять-шесть явилась маркиза де Б. и только раз... не браните меня, читатель, только раз передо мною мелькнуло задорное и смазливое личико очаровательного создания, о котором я вам говорил, описывая первый год моей увлекательной жизни, — личико неблагодарной Жюстины. Не знаю, которая из трех красавиц поцеловала меня, но я ощутил поцелуй, ощутил так явственно, что не мог бы испытать большее наслаждение, если бы меня поцеловали все три сразу. Я вздрогнул и проснулся. Светало. Я чувствовал на губах горячий след пронзительного поцелуя * 6. Мои камчатные занавески нежно трепетали, в спальне слышались какие-то звуки. Я вскочил с постели, в три прыжка обшарил свою не очень большую комнату. Никого. Что со мной? Не помешался ли я? Очевидно, любовь и привидения свели меня с ума!.. О Софи, моя Софи, приди, вернись, если не хочешь, чтобы я потерял остаток рассудка! 7 Вскоре ко мне вошли де Белькур и Депре. Еще взволнованный недавним происшествием, я сказал им, что ночью меня поцеловало привидение. Мой отец улыбнулся и заметил, что скоро я совсем поправлюсь. Доктор, казалось, был восхищен, но все же посоветовал мне принять чего-нибудь прохладительного.

Люди, не верящее в привидения, очень удивятся, узнав, что на вторую ночь я проснулся, испытав то же самое. Я снова и еще внимательнее осмотрел комнату, но мои поиски оказались такими же безрезультатными. Следовало предположить, что вместе с силами ко мне вернулось и мое пылкое воображение.

О моя Софи, вот уже несколько дней неизвестность стала для меня совершенно нестерпимой, я мучился сильнее прежнего от разлуки с тобой! Я настаивал на возвращении в Париж. К несчастью, отец получил очень неприятные известия, которые создали непреодолимые препятствия для выполнения моих планов. В столице только и говорили, что о моем приключении и о дуэли, которой оно закончилось. Тот из родственников маркиза, с которым дрался дю Портай, был убит. Все жалели покойного, его многочисленные и влиятельные друзья обвиняли в его смерти нас. Я не мог показаться в столице, не рискуя головой. Отца пугала даже мысль об отъезде в Париж. Я сам понимал, что мне грозило; однако ничто не остановило бы меня, если бы для того, чтобы вернуть Софи, нужно было всего лишь рискнуть жизнью. Но прежде чем выступать навстречу опасности, следовало узнать, где томится моя бедная жена. До тех пор я вынужден был оставаться в доме, который мы занимали, и целыми днями бродить по саду, наедине со своей печалью.

Однажды вечером, раздеваясь, я нашел в ночном колпаке тщательно сложенную записку. Вместо адреса стояли слова: «Нуарваль, отошли твоего слугу и прочти». Я отослал прочь Жасмена и прочел:

Если шевалье Фоблас действительно не боится привидений, он должен сжечь эту записку и молчать сегодня ночью, что бы с ним ни случилось.

— Вот, — воскликнул я довольно громко, — шуточка моего милейшего доктора!

Я сжег таинственную записку, потушил свечу, лег и заснул.

Но спал я недолго. Мой первый и глубокий сон вновь прервал таинственный поцелуй, поцелуй такой жгучий, что он обжег мне губы и заставил забиться сердце. На этот раз меня не обманула обманчивая греза — меня поцеловала не легкая ускользающая тень. В моей постели, а вскоре и в моих объятиях, очутилось живое тело, прикосновение которого, полное неги и страсти... Но тише, тише! До чего я забывчив; я хотел уже рассказать об этой сцене милому читателю, который краснеет и смущается. Попробуем описать ее более прилично 8.

В тот же миг я ощутил, как меня, нет, не резко схватила, а мягко привлекла очаровательная маленькая ручка, которую я, с вашего позволения, поцеловал 9. Ведь при всем вашем благоразумии, мой читатель, вы сделали бы то же, что сделал я, если бы находились в моем положении. Обольстительные прелести не напрасно соблазняли бы вас, вы, как и я, несомненно ласкали бы их нежной и любопытной рукой. Восхищенные результатом ваших исследований, вы, как и я, заговорили бы с привидением, вежливо и тихо, чтобы не услышал слуга. Вы сказали бы ему:

«Очаровательное привидение, как хороши ваши формы и какая у вас гладкая кожа!»

Я не раз повторил этот лестный комплимент и хотел многократно доказать его искренность. Тщетные желания! Если в течение ночи выздоравливающий может твердить одни и те же слова, он несомненно в состоянии повторять одни и те же движения. Начался сладостный поединок. Я отлично помню, что мой противник действовал не только из вежливости: дуэль нравилась ему самому. Увы, Фоблас оказался слишком мало подготовленным к борьбе, Фоблас был почти тотчас же побежден. Но если бы привидение соглашалось говорить со мной! Оно упорно хранило молчание, и его немота превратилась в верное средство усыпить меня, хотя я, как многие другие, люблю поболтать в минуты безделья 10.

Когда я снова открыл глаза, рассвело; я был один. Я снова принялся за осмотр моей спальни, но опять не увидел ничего особенного: обе мои двери и все четыре окна были плотно заперты. В стенах не имелось ни одной потайной двери. В полу я не нашел люков, в потолке — даже малейших отверстий. Каким же образом любвеобильное привидение проникло ко мне? У милого доктора не было ни жены, ни дочери; в доме жили одни мужчины; откуда же являлся дух-соблазнитель, пол которого был мне хорошо известен? Может быть, Лизетта возвращалась из могилы, чтобы мстить бедному Люке? Как, фермерша в моих объятиях? Однако мне больше нравилось считать себя Тифоном, помолодевшим от любви робкой Авроры 11, или современным Эндимионом 12 какой-нибудь гордой богини, принявшей человеческий облик. О моя Софи, может быть, судьба предопределила твоему супругу не хранить тебе верность больше трех недель, но, по крайней мере, фимиам, по праву принадлежащий тебе, должен был куриться исключительно в честь богини.