Каролина Светлая - В горах Ештеда

Вдруг я увидел, что хозяйка провела рукой по лбу, потом по глазам, словно желая какую-то неприятную картину стереть в памяти.

— Душно сегодня, — вяло проговорила она, — видно, вечером гроза разразится.

— Не думаю, — отвечал я, довольный, что наконец она голос подала. — Небо, слов нет, низкое, однако грозы не будет; и, пожалуй, к вечеру прояснится.

— Нет, надо ждать грозы — я это чувствую, — сказала она и поглядела на небо, словно опасалась, не видать ли уже той мрачной тучи, которая обрушится громом, ливнем и сотрет ее с лица земли.

Я смотрел на нее с удивлением.

— Неужто и вы боитесь, как все другие?

— Положим, меня так просто не испугаешь. Ведь я никогда еще настоящего страха не испытывала, никогда ничего не боялась. А сегодня с самого утра, едва только глаза открыла, тревожно на душе, — оттого, верно, что мне страшный сон привиделся.

Это меня удивило.

— Да разве снам вы придаете значение?

— Обычно не придаю, но сегодняшний сон был таким живым и правдоподобным… До сих пор кажется, будто я все наяву видела и сейчас еще не проснулась.

— Что же за страсти вам привиделись?

— Представь, будто мне нож в сердце по самую рукоятку всадили.

Нож был у нее всегда за розовым корсажем, под базиликом. Вынула она его оттуда и начала пристально разглядывать, словно желая убедиться, не видно ли на нем следов ее крови. Я видел, как у нее при этом мурашки по коже побежали, да и мне не по себе стало, когда я нож увидел. Казалось, им совершили что-то ужасное, а может быть, еще совершат, и я был доволен, когда она его спрятала.

— Оттого вам это мерещится, что вы лесными людьми себе голову заморочили, — сказал я с упреком. — Ведь вчера вечером вы только о них в гневе и говорили. Что же тут удивительного, если они вам снятся, и их распрекрасные дела тоже?

Она грустно покачала головой.

— Нет, сон мой был не о лесных людях, вот что страшно. И не обычный грабитель убил меня, а человек, милее которого никого на свете нет. Но кто это был, не спрашивай, я сама не знаю. Не видела я его лица, когда он мне рану нанес, только нож в сердце своем почувствовала. Но когда умирала я и было мне очень больно, я знала, что убийца мне дорог, не убывает моя любовь к нему, хоть и обливаюсь кровью и жизнь свою теряю. Вот не могу никак понять, кто мне снился. Одно знаю — не покойный муж, не дядя и не кто-нибудь из наших знакомых или друзей. Сон мой одному сердцу принадлежит; одно оно бодрствовало, истекало кровью и мыслило, когда все остальные чувства онемели от ужаса. Этот ужас внутри, во мне — чувствую, тянется ко мне ледяная рука… Долго буду помнить я этот сон, наверное до самой смерти. И жжет в груди — можно подумать, нож и сейчас в сердце!

— Что только во сне не привидится! — стал успокаивать я ее. — У меня про этот случай добрый совет имеется, если испробуете — сразу полегчает. Купите себе образок божьей матери скорбящей — их много припасено на такие вот случаи у священника, — повесьте на дерево, мимо которого часто ходите или любите сидеть под ним, и тогда вся ваша боль на дерево перейдет. Средство испытанное: и оглянуться не успеете, а страха и боли душевной как не бывало, да и сон этот страшный к вам больше не воротится.

— Поди-ка ты прочь со своими советами, святоша! — нахмурилась она. — Неужто стану я на других перекладывать, что самой тяжело снести? Не сделала б этого, даже если бы знала, что прок будет! Ведь ты небось думаешь: дерево — это одна древесина бесчувственная, а разве тебе не известно, что растет и живет оно так же, как ты, и еще ни разу ни в чем не ошиблось — и цветет каждый год и плоды приносит. Видал ли ты, чтобы на этой черешне хоть раз сливы или яблоки уродились? И разве могла бы она, не будь у нее ни памяти, ни чувств, давать только те плоды, какие ей положено? В каждом дереве я вижу близкое мне живое существо и люблю его; да я бы тени своей и то стала стыдиться, если бы обрекла их на мучения, лишь бы себе покой обеспечить!

Я хотел ей тотчас же перца подсыпать, а потом с этих ее еретических речей перевести разговор и на другие подобные ее ошибки, если бы не услыхал шум во дворе. Гляжу, кто-то вошел в ворота и теперь через окошко в горницу заглядывает. Не разглядел я сразу, кто это, видел только, что мужчина, хорошо одетый, и в первую минуту принял его за канцеляриста из замка.

Но когда незнакомец, не увидев никого в горнице, стал озираться, нет ли кого поблизости, с кем бы он мог говорить, я узнал его. Вот так штука! Кого, кого, а этого посетителя я менее всего ожидал. Тут он заметил меня и закричал издали:

— Эй, ты, малый, там у калитки! Это правда, что твоя хозяйка рубленый лес продает, или я напрасно сюда пришел?

Уже самые первые звуки его голоса поразили мою хозяйку, так же как и меня, хоть она из-за дома не могла видеть, кто со мной говорит. Она вскочила с места, словно ужаленная. Насторожилась вся и с таким вниманием слушает, что говорит гость, — почти не дышит. Изо всей силы прижимала она руки к груди, будто боялась, что сердце у нее выскочит.

— Ну как? Проводить его до ворот? — спрашиваю ее шепотом, прежде чем пойти навстречу нежданному гостю. Сделал вид, будто безрукавка моя за что-то зацепилась, чтобы не понял он, из-за чего я замешкался.

— Кого же? — едва проговорила она.

— Я думал, вы его узнали, раз так испугались. Ведь это пан Аполин нашим товаром интересуется.

— И не подумай отказывать! Скорее веди его сюда — я хочу знать, у кого такой голос, — приказывает она мне.

Это ее приказание совсем меня с толку сбило, но я все же пошел навстречу гостю и пригласил его к нам в сад, если он хочет с хозяйкой насчет покупки потолковать. Что это? Совсем недавно требовала она, чтобы я положил конец всем разговорам о женихах, а сейчас с не меньшей строгостью приказала, чтобы я привел к ней пана Аполина! Поди разберись тут.

Несмотря на душевное смятение, мне все же удалось хорошо рассмотреть гостя, когда я провожал его по двору. Да и как было не заглядеться на такого щеголя! Нарядился, словно свататься пришел, и на лице у него такое же выражение было. Поднимаясь к нам в гору по духоте, он изрядно разгорячился, лицо у него стало румяное, глаза горели. Никогда не видел я красивее мужчины, да и не увижу, верно; можно было подумать — сам граф к нам пожаловал, только, к слову сказать, немногие из них могли с ним сравняться. Правая рука в бок, левой золотыми цепочками поигрывает. Столько их крест-накрест на груди у него было понавешено — не сразу и сосчитаешь. Шляпу свою, перьями украшенную, он снял из-за жары, но голову держал высоко и с такой горделивостью, будто трудно было ему ее хоть сколько-нибудь наклонить перед кем бы то ни было и даже, прости меня господи, перед самим всемогущим! Хотелось бы мне поглядеть — как он в костел входит! На устах у него улыбка играла, но только на первый взгляд она казалась приветливой. По крайней мере я видел, что он не столько улыбается, сколько насмехается над нами. Нравился мне пан Аполин всегда, сегодня, вблизи, он понравился мне еще больше, и все же, если бы можно было ему на ворота указать и отогнать затем на целых сто миль от нашего дома, я бы охотно это исполнил, хоть и велела мне хозяйка привести его к ней, хоть и сам я считал его подходящим женихом для нее!