Каролина Светлая - В горах Ештеда

Может быть, тогда предчувствие во мне говорило, или разволновался я оттого, что, приглашая гостя пройти в сад, видел, как дерзко блеснули его глаза, как еще развязнее он своими золотыми цепочками заиграл, а улыбка еще презрительней стала. Я готов был с кем угодно поспорить, что в эту минуту он думал: «Ну что ж! Теперь и мы поглядим на эту мудрую женщину, которую не только второй царицей Савской величают, но даже с Марией-Терезией сравнивают: дескать, и страной бы правила, если бы только в императорском дворце на свет родилась. Смешное зрелище, верно, представляет собой эта баба, которую лукавые мужики поставили старостой, чтобы алчным господам штрафы за них платила. Видно, она куда глупее тех, кто ей такую должность доверил!»

Но стоило пану Аполину войти в сад и увидеть нашу хозяйку — она под черешней стояла, держась обеими руками за сердце, вся бледная, такая прекрасная собой, словно полная луна, — он тут же и встал как вкопанный. Руки его повисли, он тоже побледнел, улыбка на устах погасла — весь он разом переменился. Нет, не надменный, знающий себе цену мужчина был тут, а робкий юноша. Шатался он, словно в душе его целая буря разыгралась, а из очей, еще недавно холодных, насмешливых, горячим потоком слезы хлынули. Каким-то нечеловеческим голосом он вскричал:

— Наконец-то я тебя нашел!

— Ты жив! — проговорила хозяйка, задыхаясь, и упала к нему на грудь. Они так крепко прижимались друг к другу, что, казалось, во веки веков не разомкнуть им своих объятий… И плакали и смеялись от радости, о чем-то бестолково спрашивали и еще бестолковее отвечали — видно было, они хорошо понимают друг друга, все, что знает один, давно уже известно другому, и не надо на разговоры много слов тратить.

Одному богу известно, сколько времени я на них глядел, слушал, что они говорили, и по глупости своей пытался понять, в своем ли они уме. Или это я рехнулся? И тут до меня дошло, что хозяйка узнала в пане Аполине того своего маленького дружка, по котором до сих пор убивалась. Не умер он, как думала она, но угодил в тюрьму вместе с родителями, а потом последовал за ними в изгнание, где, как он сказал мимоходом, они после тяжких лишений обрели наконец средства к существованию.

— Сколько я о тебе всего слышал, а ведь и в голову не пришло, что знаменитая Франтина — это ты и есть, — то и дело повторял пан Аполин. Он глядел на нее и не мог наглядеться, все крепче и крепче к груди своей ее прижимал.

— А каких я похвал пану Аполину наслушалась, и тоже ведь не подумала, что речь о тебе идет, — говорит она, а сама глаз от него оторвать не может.

— Какая красавица ты, Франтина! Прекраснее, чем тот образ, который я носил в сердце своем.

— Кто на свете сравнится с тобой, Аполин!

— С той поры, как пришлось мне бежать отсюда вместе с моими несчастными родителями, не было ни одного дня, чтобы я о тебе тысячу раз не вспоминал!..

— И когда бы я тебя в глубине души своей без конца не оплакивала!

— До самой смерти буду несчастен, зачем судьба разлучила нас и не было тебя со мной!

— Не жалей о том, что прошло, — ведь у нас еще вся жизнь впереди.

— Как не жалеть, я уверен, что с тобой был бы совсем другим человеком! Для других я хорош, может быть, даже слишком хорош, но тебя, Франтина, я недостоин!

— Какой бы ты ни был — в тебе одном вся моя отрада, одним тобой буду я дышать до своей последней минуты!

— Скажи, когда мы поженимся и уедем отсюда?

— Поженимся, когда ты только пожелаешь. Но отчего бы нам не остаться здесь? Дом этот, усадьба — все мое, ты будешь хозяином.

— Нет, мы ни за что не останемся в горах! Мне здесь тяжко, не мило все; не хочу, чтобы и ты тут дальше жила. Твое место не здесь, совсем другая жизнь ожидает тебя, не пристало тебе прозябать среди глупцов. Удивительно, как могла ты здесь выдержать? Ты пропадаешь, гибнешь; тебе непременно надо посмотреть мир, ведь ты и понятия о нем не имеешь, но со мной увидишь все, все — мы еще будем счастливы! Богат я, Франтина, куда богаче, чем ты думаешь, и все, что только есть у меня, с этого дня принадлежит тебе одной. Играй моими сокровищами, трать мое богатство, делай с ним все, что тебе только вздумается, ты полноправная госпожа… А заодно и мною владей, жизнь моя в твоих руках, поступай с ней как хочешь, не бойся, прерви ее, если такова воля твоя.

— К чему говорить о богатстве, о сокровищах, когда я обнимаю тебя? Все это мне нужно так же, как и тебе моя усадьба. Я пойду за тобой, куда ты только хочешь, хоть в пустыню, и скажу, что попала в рай, пусть даже не будет там огня, чтобы обогреться, воды, чтобы жажду утолить, пищи, чтобы насытиться.

— Как только мог я без тебя жить на свете!

— Сумела я пережить свою потерю один раз, но если бы ты снова покинул меня, я бы уже и часа разлуки не вынесла!

Восклицания, вздохи, клятвы…

Глаза у обоих ярко горели, и нельзя было не заметить, что оба целиком охвачены любовным пожаром. Когда же они — в который раз! — обнялись, мне показалось, будто я настоящее пламя вижу. Не эту ли грозу хозяйка сегодня в воздухе ощущала!

Растревожило меня это зрелище. Я почувствовал, что больше не в силах тут оставаться, собрался с духом, вышел из сада и побежал куда глаза глядят, лишь бы только не видеть и не слышать, что у нас творится, и наконец очутился в Густых кустах, на том самом месте, где мы с ней, бывало, сиживали, у того самого ручья, в котором я окрестить ее думал, если бы ей когда-либо захотелось этого, — там, где мы с ней так часто о вере и благочестии спорили. Я бросился на траву, зарылся в нее лицом. Мне было ясно, что теперь хозяйка меньше всего будет думать о божественном. С сегодняшнего дня любовь стала для нее всем. Ей бы только на шее у милого виснуть! Ну, как заставишь ее думать о своих грехах, отрекаться от ложных воззрений, каяться, приуготовляясь к вечной жизни? До того ли ей теперь? Ведь он один ее богом будет, в нем одном ее вечная жизнь. И впрямь гроза разразилась над ее головой и смяла ее! Теперь, думалось мне, она брошена на произвол судьбы, поглощена водоворотом мирских страстей, а ведь именно в этом человеке, из-за которого она готова безвозвратно проститься со всем, я видел еще недавно самого лучшего жениха для нее! И жаль было, что не приказала она проводить его со двора, когда еще не знала, кто этим именем зовется. Да, человек сам себе враг прежде всего!

Когда ушел от нас пан Аполин, и как они расстались, мне неизвестно. Я опомнился, когда стемнело, возможно, время уже было за полночь. Одежда моя была вся мокрая от росы, тем не менее каждая жилка во мне трепетала, лицо пылало, словно я в горячке был. Спустился с горы и пошел к дому; казалось, я в первый раз после тяжкой болезни на ноги встал. Я даже не заметил, что слова мои исполнились в точности: мгла разошлась, небо прояснилось. Не радовало меня, что вся природа вновь свежа, дышит, живет. Не слышал я, как в мокрых от росы кустах на все лады распевали птицы, не видел, что опять очистились вершины гор и по-прежнему величаво глядят в небо, на котором загораются и гаснут звезды, золотые огни ночи, и только на усыпанных цветами лугах еще белеют остатки горной мглы. Похоже было, там водят свои хороводы лесные девы и длинные их золотые волосы сияют при свете месяца.