Петер Илемницкий - Избранное

— Вы все это видели, сосед?

— Что?

— Эту груду акций…

Кмошко беспомощно развел руками, повернулся на каблуке, несколько раз проглотил слюну и покачал головой:

— Ну, с вами не столкуешься, сосед! Так не подпишете?

— Нет!

Маленец повернулся и пошел к своей сеялке, не обращая внимания на Кмошко. Ратай пожал плечами, махнул рукой и шепнул:

— Оставь его… С ним каши не сваришь!

Маленец обернулся в ту сторону, где стояли Ондриш с Агатой. Ему не пришлось звать дочь. Она сама подбежала к нему, и Ондришу не оставалось ничего другого, как вернуться к своей работе.

Комья под ногами рассыпались, словно гнилушки. Шаг за шагом, шаг за шагом проходили пахари, каждый на своем участке, разделенные межой: Агата подхлестывала пегих коровенок, Ондриш щелкал бичом в воздухе. Агата все еще была под обаянием его слов, простых, сердечных, прозрачных, как ручей… «Господи, чего он мне только не наговорил?» — волновалась она, стараясь связать между собой отдельные запомнившиеся ей слова. В конце концов от голоса Ондриша у нее осталось впечатление какой-то чудной музыки, похожей на шум отдаленного ветра, на шепот земли, понятный не каждому… Ондриш шел, обнимая взглядом весь широкий простор, и тот казался ему тесным для его радостного паренья. Глядя на плывущие над ним облака, юноша искал среди них очертаний, которые напоминали бы лицо Агаты, легкие формы ее тела, изящную линию носа, красивый переход от рта к подбородку. Облака плыли, гонимые золотистым легким ветерком, одни в одну сторону, другие — в другую, с разной скоростью, меняя облик и оттенки, так что Ондришу никак не удавалось уловить все эти изменения, совершающиеся в поднебесье, которому он доверил свою тайну.

Маленец шагал с каким-то ожесточением, глядя в землю, и поминутно открывал ящик сеялки, чтобы проверить, достаточно ли зерна. Он делал это слишком часто; но что прикажете делать человеку, ежели его вывели из себя!

А Ратай, сохраняя всегдашнее равновесие, только покачивал головой в такт своим шагам и, глядя вперед ясным, уверенным взглядом, думал:

«Экий чурбан этот Маленец!»

Под вечер возвращались домой. Когда выехали на шоссе, сеялки тревожно задребезжали, стальные пружины с тяжелыми подошвами на концах запрыгали и загремели.

В том месте, где от шоссе ответвлялась дорога к усадьбе Ержабека «Роща», стояла Балентка. Она с беспокойством поглядывала то в сторону деревни, то в сторону города. Солнце кинуло ей в глаза жгучий сноп лучей. Она заслонила глаза рукой, но не тронулась с места.

— Кого высматриваете, тетенька? — весело спросил Ондриш.

— Старика своего поджидаю… пора бы уж ему быть.

Еле взглянув на Ондриша, она отвернулась и стала смотреть в другую сторону, чтобы не встречаться с ним глазами, потому что она солгала. Откуда быть тут старому Баленту? Откуда быть и ее сыну Венделю? Ни тот, ни другой в горячую пору никогда не возвращались домой так рано. Ведь солнце стоит еще на два пальца выше горизонта. Они будут сеять, пока оно совсем не опустится на прямую черту горизонта, образующую в этой открытой местности границу между небом и землей. С самого раннего утра муж и сын Балентки в поле и вернутся только вечером.

Балентка ждет не их. Она сказала это только для того, чтобы удовлетворить любопытство Ондриша. Сказать по правде, она ждет «сладкого» Йожко.

«Обещал обязательно прийти к вечеру, — убеждала она сама себя, озираясь по сторонам. — Сказал, что придет из деревни. Сперва хотел по деревне пройти, а потом мимо нас — в город».

Она вышла на середину шоссе и, заслонив обеими руками глаза от солнца, некоторое время смотрела опять в сторону города. «Может, передумал и придет оттуда?»

Равнина расстилалась перед ней, словно поверхность стола: глазу не на чем остановиться! А шоссе было похоже на натянутую ленту. Нигде ни одного настоящего дерева. Только несколько тоненьких молодых акаций торчит вдоль дороги, да и среди них есть сухие либо совсем сломанные. Все лицо земли от деревни до города казалось выбритым по-воскресному. Только возле усадьбы Ержабека темнеет чахлая рощица.

Наконец, обернувшись к деревне, встревоженная Балентка увидела, что по шоссе шагают трое. Она стала всматриваться, стараясь установить, в каком они идут направлении. Они казались чуть заметно передвигающимися маленькими вертикальными черточками — игрушечными фигурками, подталкиваемыми невидимой силой. Куда же они идут? Верно, это крестьяне, вышедшие с проселка на шоссе и возвращающиеся домой, в деревню. Но, вглядевшись пристальней, она заметила, что черточки увеличиваются, увеличиваются и приобретают отчетливый вид приближающихся людей. Через некоторое время можно уже было ясно различить, что посредине идет человек в темной одежде, а по бокам — двое одетых посветлей, в чем-то сером. Наконец они приблизились настолько, что Балентка определенно узнала прихрамывающую походку среднего, и ее сразу охватило волнение; оно расходилось большими кругами от сердца по всему телу, как от брошенного камня расходятся круги по разбуженной им воде.

«Ведут! — охнула она в растерянности. — «Сладкого» Йожко ведут! Уже схватили!»

Она стала посреди дороги, оцепенев и не думая о том, что ее растерянный, испуганный взгляд может вызвать подозрение. Она увидела, что один из жандармов остановился закурить папиросу, тогда как другой совершенно спокойно, вразвалку, следовал за прихрамывающим штатским. «Сладкий» Йожко подчинился неотвратимой судьбе. Бежать? Не имело смысла: он недалеко убежал бы со своей хромой ногой. Кроме того, какое наказание может грозить ему? Десять дней? Три недели? Месяц? Он смущенно улыбался, подергивал плечом, ступая на больную ногу, и как будто отгонял рукой, словно муху, мысль о побеге. Казалось, он убеждал самого себя: каждый контрабандист должен быть готов к тому, что его арестуют!

Они были уже совсем близко; вот уже только несколько кустов засохших, растрепанных, обломанных акаций, не толще ручки грабель, отделяют их от нее; вот уже «сладкий» Йожко узнал Балентку, украдкой улыбнулся ей и сейчас же опустил глаза, чтобы жандармы не заметили. А Балентке невдомек! Она даже не пыталась скрыть свое удивление и совершенно забыла о том, что стоит, раскрыв рот, и вот-вот окажется у них на самой дороге.

— Вы что, тетенька? Уж не его ли поджидаете?

Жандармы засмеялись, увидев, что этот вопрос заставил ее вздрогнуть. Опомнившись, она уступила им дорогу, тряхнула головой и быстро — быстрей, чем следовало бы, — произнесла:

— Вот еще! Я старика своего жду. Он что-то запаздывает.

— Что-то уж больно вы испугались, — возразил один из жандармов.

Если бы они обратили внимание на «сладкого» Йожко, то заметили бы, что в его прищуренных глазах блестят искры радости. «Эх, баба! — подумал он. — Чуть сама себя не выдала. А все-таки вывернулась!»