Петер Илемницкий - Избранное

Первым делом я наткнулся в этой сутолоке как раз на Стрменя, отца Мишко. Он стоял несколько поодаль и глазел на всех, разинув рот от любопытства.

— Ну как, сосед? Ваш Мишко уже устраивает революцию в Гроне… а вы?

— Что я? — нехотя отозвался Стрмень. — Упаси нас боже от всякой беды. А Мишко, если это… задница у него чешется, свое получит.

За поворотом дороги послышался треск мотоцикла. Хотел бы я, чтобы вы поняли, как у каждого из нас в ушах раздался этот треск! Кто это?

Слава богу, это оказался тот, кого мы ожидали еще позапрошлой ночью, без чьего согласия не хотели что-либо предпринять. Лексо Безак.

Он остановил мотоцикл прямо около собравшихся.

Как мне изобразить то, что тогда произошло, если вас там не было?

Не знаю, счел ли нужным Безак, увидев мужчин, стоявших в строю и готовых в путь, торжественно отметить эту историческую минуту, или он думал, что времени еще хватит — но он просто соскочил с мотоцикла, поднял обе руки и произнес:

— Товарищи! Граждане и гражданки! День свободы, которого мы так долго ожидали, подступает…

— Э, да брось ты свои речи!

На него посыпались цветы, ему подносили букеты, и все восторженно кричали:

— Да здравствует свобода!

— Да здравствует товарищ Безак!

— Слава!

— Веди нас! Хотим в бой!

Тут Безак взмахом руки как бы подчеркнул все эти возгласы, точно подвел итог колонке цифр при подсчете, и сказал:

— Знаю, товарищи, знаю. Слов не нужно. Дело теперь вот в чем…

Но все и так поняли, в чем дело. Все закричали:

— Поскорее в казармы!

— Оружия! Оружия!

— Реквизировать автомашины!

— А то… хоть и пешком!

Одному богу известно, как сюда попала старая Побишка. Она топталась около добровольцев, дергала их за рукава и всхлипывала:

— Деточки мои милые… Что же нас ожидает? Ай-ай! Мой Матько, дитятко мое несчастное…

— Не плачьте, тетушка, мы и за него… и за вас, — сказал ей один из парней.

Вдруг откуда ни возьмись — связной из города.

— Что тут у вас? Вы готовы?

Вилы тебе в бок! Да ведь это знакомый — наш мельник! Не успел и пыль мучную стереть под носом, даже шапку не отряхнул, а — посмотрите-ка на него! — бегает по всей округе и собирает людей. Я был уверен, что в спешке он позабыл спустить воду в запруде и мельница у него вертится вхолостую.

— Посылайте сюда автомашины! — кричали парни. — Мы к партизанам хотим!

Было бы лишним, полагаю, поминать о подробностях. И хотя я знаю, что на их фоне вы могли бы представить все яснее, я не хочу тормозить свой рассказ. И без того было вдоволь происшествий, которые сами просятся в хронику.

Я видел, как Безак советовался с мельником и с Адамом Панчиком, видел, как он снова сел на свой мотоцикл, сказав при этом:

— Добрые люди, подождите еще немного…

И — только пыль столбом — укатил в город.

Когда он вернулся, мы облепили его как мухи. Можете себе представить наше любопытство, можете себе представить нетерпение добровольцев, которые считали, что стоит только построиться на шоссе — и все будет в порядке. Послушайте же, с чем приехал Безак.

— Потерпите, товарищи, — сказал он, — нам вышлют автобус. А пока, чтобы знать, кто куда пойдет, сделаем вот так…

Стали распределять добровольцев. Подумайте, как разочаровались некоторые. Все жаждали попасть только к партизанам, готовы были идти в огонь и в воду с этими чародеями, надеясь согреть собственное сердце возле их великой славы. Безак-то — эхе-хе! — и говорит:

— Бойцы от двадцати до сорока лет — направо! Парни до двадцати и мужчины старше сорока — налево!

Пока они делились надвое, я вдруг заметил, что к нам спешит Матуш Трчка. Эх, Матуш! Хороший он был парень! Что, бывало, задумает, то и сделает.

Вот он подошел к Безаку и, слышу, спрашивает:

— Куда мне стать?

— Становись к солдатам, Матуш… сюда! — требовал кто-то, показывая направо.

— Куда? Призывали его, а врачебная комиссия переосвидетельствовала и отпустила… Не знаешь, что ли? — кричали другие.

Тут Матуш, нахмуренный и серьезный, запротестовал:

— Ну, так что ж, комиссия отпустила… Так ведь я все-таки обучался…

Какое счастье! Не успели мы кончить этот ненужный спор, не успел Безак рассудить его, как перед нами очутилась тетушка Трчкова, бежавшая за Матушем по пятам. Она повисла у Безака на плече, оттолкнула сына и говорит:

— Не отпущу! У него жена и дети! Не позволю!

Матуш, разумеется, помрачнел, как грозовая туча. Стыд какой! Разве другие-то не женаты, а у других детей нет? Идут же они, ей-богу, пойдут биться как раз за этих жен и детей, за лучшую жизнь для них…

— Что с вами, матушка? — уговаривал ее Матуш и, право, нельзя сказать, чтобы очень ласково.

Но тетушка Трчкова подняла указательный палец, точно хотела призвать на подмогу более могучую силу, чем сила материнской любви, и пригрозила сыну:

— Не накликай на нас несчастья, Матуш!

Я, само собой, глаз с Безака не спускал. Что-то он скажет? Как решит? И я сожалел, что не мог при такой толпе подойти к нему, не мог объяснить без свидетелей, почему испугалась старуха, не мог вкратце рассказать то, о чем знали только мы двое: тетушка Трчкова да я.

Какая глупость! Какое безумие!

Ну кто бы мог подумать о мертвой змее, вспомнить глупое поверье в то время, когда шар земной раскалывался надвое! Так или иначе, все зависело теперь от Безака.

И Безак, — должно быть, потому, что видел испуганные материнские глаза, — сказал Матушу:

— Ты, Матуш, останься. Ты здесь нужен будешь.

«Да наградит его бог за соломоново решение», — подумал я.

Вы думаете, Матуш заспорил, запротестовал, стал упрашивать Безака?

Какое там! Не встал ни направо, ни налево.

Я склонен верить, что он предчувствовал то, что его ожидало в ближайшем будущем.

Но свяжем нитку, которую так неожиданно порвала тетушка Трчкова, и вернемся к нашим парням.

Сами понимаете, как мучительно все это было! Ребята в бой настроились идти, а автобуса нет как нет!

— Обещали прислать, так пришлют, — успокаивал их Безак. — Что вы думаете?.. Разве мы одни? Слава богу, по крайней мере целый округ…

— Опоздаем! — отозвалось несколько голосов.

— Пойдем пешком!

В это самое время за домами послышался шум мотора. Клянусь, это была расчудесная пятитонка. Она шла через нашу деревню в город.

Разумеется, дальше мы ее не пустили. Шофер возражал:

— Не видите, что ли? У меня и так машина полна!

— Не втирай очки! — подскочил к нему Адам Панчик. — Возьмем да сбросим твои мешки в канаву! Ты с неба, что ли, свалился? Не знаешь, что делается?

А некоторые уже и в машину попрыгали, на мешки и ящики усаживались — самые нетерпеливые, кому мало было охотничьих ружей или штыков.

У тех, кто вступил в партизанские отряды, должны быть гранаты и пулеметы!