Петер Илемницкий - Избранное

— Отец прав, — сказал я Дюрко. — Ты можешь скрываться у нас. Если придут немцы, пригодится тебе и это удостоверение. Дюро Драбанта они убьют, Матея Кордика им убивать не за что… Бери!

Но Дюрко не слушал уговоров.

— Не стану я нигде скрываться! Есть у меня отряд, и — я присягу давал!

Видали, до чего въелась в него эта партизанщина! Ах, я готов был расцеловать этого Дюрко, такой славный парнишка!

На другой день, едва рассвело, весь отряд партизан с Иваном Козловым во главе двинулся в деревню. Вот бы вам посмотреть! Какое торжество! И хотя кое-кого до сих пор еще терзал страх перед немцами и в воздухе еще пахло их злодеяниями, хотя насильники эти были совсем близко, в городе за горой, и могли в любую минуту ворваться к нам, настроение, надо сказать, совсем уже изменилось. А как же! Ведь по улицам совершенно открыто расхаживали наши, Шимон Сигальчик здоровался с Дюрко, Робо Лищак подбирал новых парней в милицейский отряд, заглянул в деревню Тоно Фукас со своими ребятами из бригады, показался и надпоручик Звара — он в это время начал устанавливать тайные контакты с недовольными венграми. Пришли бы наверняка и Безак с Валером Урбаном, если б было у них время для веселья. Но большие заботы лежали на их плечах.

Какие заботы?

Не торопите, не торопите меня! Я и о них расскажу.

Теперь хочу только дать вам ясную картину тех дней.

Немцы, понятно, не могли допустить, чтобы мы радовались: мол, ушли насовсем, и мы их больше никогда не увидим. Как я говорил, они засели в соседнем городе, а чтоб мы не слишком веселились, высылали к нам, в доказательство своей силы, небольшие патрули. И случалось, что люди, которых швабы в свое время вешали на первом же дереве — партизаны, бойцы бригады или наши политические работники, — спокойненько наблюдали из окон да из-за углов, как гордо шагает по шоссе немецкий патруль.

Что делали эти патрули? Да ничего. Заходили в сельскую управу, где молодой нотариус фабриковал подложные документы для всех, кто в них нуждался, заглядывали в дома, покупали сало, яйца…

— Да дайте вы им, — говорили скрывавшиеся по домам, — недолго будут они объедать вас!

— Не воображайте, что они стали такими тихонькими из любви к вам, — твердил Адам Панчик. — Русские-то, вишь, продвигаются помаленьку, они и поджали хвост. В городе они себя увереннее чувствуют. Хуже было бы, если бы они торчали тут у нас. А потому — давайте им, пусть подавятся!

И честное слово, покупали бы мы их таким образом еще какое-то время, если б сами они все не испортили. Однажды в начале декабря приехали немцы на грузовике и — прямым ходом к сельской управе. Люди выглядывали из окон, думали: что-то будет?

Ах, черт бы их побрал! Было-то худо…

Вывели они молодого нотариуса, посадили на грузовик и — в город. Говорят, немецкий командир, безжалостно толкая его, кричал:

— Мы тебе покажем, как подделывать документы!

Если б я не придерживался последовательности в своем рассказе, то уже сейчас поведал бы, что наш славный нотариус, которого таскали по тюрьмам да гладили кнутами из воловьих жил, в конце концов бежал из какого-то транспорта и вернулся к нам тогда уже, когда война для нас кончилась. Но до этого приключилось еще столько всего, что если я не хочу все перепутать и поставить на голову, то пока пропущу это мелкое событие и перейду к тому, что было дальше.

Арест нотариуса, конечно, сильно задел чувства наших людей.

— Жаль человека, — говорили одни.

— Сегодня его, а кого завтра? — спрашивали себя другие.

— Пока они довольствовались яйцами да салом — ладно, — заявил Матуш Трчка. — Но людей мы им не отдадим!

Сам ли он до этого додумался или говорил с чьего-то голоса — все равно это было сильно сказано для Матуша Трчки, который отличался мирным нравом и рассудительностью. Но именно его слово оказалось решающим.

— Перекроем дороги! — крикнул кто-то.

Это всем понравилось.

— Перекроем! Завалим! — закричали люди.

Нет, не думайте, что они были безрассудны, что такие важные вопросы решал кто хотел, на собственный риск! Нет, далеко не так!

Ведь хотя партизан не было в ту пору в деревне, связь с ними не прерывалась; да и Безак с товарищами своими всегда знал до малейших подробностей все, что делалось в деревне, а мы в свою очередь не делали ничего без их согласия или указания.

Вскоре мы в самом деле начали устраивать завалы на некоторых дорогах.

Понимаете, что это означало?

Ведь этим мы как бы сами объявили войну немцам!

Когда я вам рассказывал, как радовались люди уходу немцев, как подняли голову даже те, кто все еще находился в опасности, вам показалось странным, что среди нас не появился Лексо Безак. Ведь милиция Лищака, пусть пока безоружная, снова бдительно следила за каждым движением в деревне, глаза и уши Лищака были повсюду, и он не допустил бы ничего такого, что могло бы угрожать хоть кому-нибудь из наших.

Безак не приходил не потому, что боялся. Он не показывался на людях по той причине, что еще не пришло его время. Ведь он… как бы это сказать… собственно, не существовал больше для широкой общественности.

Смеетесь? А я сейчас объясню!

Нет нужды распространяться о том, что после подавления восстания Безаку грозила наибольшая опасность. Высокие господа давно были сыты им по горло, им было бы весьма по вкусу пришить ему все, что случилось у нас во время восстания. Сам Безак понимал это лучше всякого другого.

Поэтому, когда восстание кончилось и люди сломя голову бросились спасаться в леса, Безак, устроив семью на одном из отдаленных хуторов, сказал жене:

— Какие бы злые слухи обо мне ни приходили, ничему не верь. Я вернусь.

Потом он простился с семьей и исчез, словно его поглотила земля.

А вскоре по деревне пошли шепотки:

— Немцы схватили Безака где-то под Быстрицей и убили… Нет его в живых!

Сострадательные бабки, конечно, не тратя даром времени, побежали к жене Безака — поддержать в великом горе.

— Утешь вас господь, душенька, — причитали они, заливаясь слезами. — Дай вам бог силы, а его упокой в царствии своем…

Но — невиданное дело! — жена Безака ни слезинки не уронила…

А рабочие лесопилки, лесорубы да возчики, лучше всех знавшие Безака, шептались о другом.

— Ну да, так и дался Безак немцам! Чепуха… Он в Россию улетел… Голову даю на отсечение, коли это неправда…

И вот ведь какая штука — слухи об отлете Безака в Россию усерднее всех распространял Адам Панчик, отлично знавший, что Безак скрывается в Выдрово: ведь он был его связным.

Какой бы из этих слухов ни считался правдивым, а оба они заметали след Безака не хуже доброй метелицы.

— Он уже перед судом божьим, — толковали одни.

— Вернется с Красной Армией, — твердили другие.