Александр Дюма - Блек. Маркиза д'Эскоман

И шевалье де Монгла вместе с Луи де Фонтаньё сели рядом за карточный стол.

Маргарита стала возле своего любовника и не без позерства проявляла по отношению к нему те нежности, какие хорошо воспитанные женщины приберегают для супружеской спальни, в то время как для других женщин подобные нежности служат прилюдным утверждением счастья, которым они гордятся.

И только тут, когда Маргарита стала запечатлевать поцелуи на щеках своего любовника, Луи де Фонтаньё впервые заметил, что она в самом деле смотрит в его сторону, и ему показалось, что в ее полузакрытых глазах, влажных от неги и истомы, мелькнула огненная вспышка, направленная совсем не туда, куда тянулись губы молодой женщины.

Вследствие удивительной игры случая надежды г-на де Монгла на дебют его молодого друга осуществились; постоянное, непрерывное везение благоприятствовало первым шагам Луи де Фонтаньё. Ему удавались самые рискованные ходы, и наиболее безумные пароли оборачивались в его пользу; перед ним росли груды золота, серебра и банковских билетов всех игроков, но, несмотря на лихорадку, охватившую его при прикосновении к картам, несмотря на пары прохладительных алкогольных напитков, которые г-н Бертран лично разносил своим гостям, несмотря на подстрекательства его товарища, наэлектризованного таким необычайным везением, молодой человек принимал выпавшую ему удачу с искренним неудовольствием. Он понимал, что еще один подобный выигрыш может толкнуть его на путь, к которому он испытывал отвращение.

Хотя г-н д’Эскоман был прекрасным игроком, огромный проигрыш, большая часть которого легла на него, вывел его из свойственного ему хладнокровия.

— Двести пятьдесят луидоров на слово, — сказал он, проиграв все деньги, какие у него были при себе.

— Сколько вам будет угодно, мой дорогой маркиз, — отвечал Луи де Фонтаньё, бросив на сукно две фигуры, из которых последняя уже столь часто выпадала перед этим, что можно было предположить, будто она уже исчерпала себя в талии.

— Объявлять слишком поздно! — воскликнул шевалье, находивший, что его юный друг плохо защищает интересы их союза. — Ей-Богу, вы рискуете, господин де Фонтаньё!

— На самом деле я стыжусь удачи, преследующей меня сегодня, — возразил молодой человек.

Он раскрыл третью карту: она была подобна второй и он опять выиграл, не сумев при этом скрыть своей досады.

— Браво, мой дорогой друг! — радостно воскликнул шевалье де Монгла. — А теперь рассердитесь на удачу, покажите ей, как мало вы цените ее милости; она ведь женщина, и лишь с еще большей настойчивостью станет преследовать вас.

Маргарита с некоторым удивлением заметила, что Луи де Фонтаньё резко изменил свое поведение по отношению к ней; не усмотрев в этом никакой тактической уловки, она заподозрила, что молодой человек упал духом, и попыталась испробовать косвенные приемы, чтобы оживить это столь быстро угасшее пламя. В ней было слишком много женского, чтобы чары золота не оказали на нее воздействия; мало-помалу она стала окидывать одним и тем же страстным взглядом и богатства, скопившиеся на столе, и их счастливого обладателя. Услышав слова г-на де Монгла, Маргарита покраснела, опустила свои длинные ресницы и, казалось, сосредоточила все свое внимание на карте, в которую она втыкала булавку.

— Сто пятьдесят луидоров! Ставка сто пятьдесят луидоров! Кто ставит сто пятьдесят луидоров? — кричал г-н де Монгла, подражая визгливому голосу крупье.

— Я ставлю, — откликнулся г-н д’Эскоман, лицо которого, то бледное, то багровое, а также непомерно раскрытые глаза и прерывистое дыхание свидетельствовали о его глубоком волнении.

Поклоном головы Луи де Фонтаньё выразил свое согласие.

То, что он испытывал в это мгновение, напоминало головокружение; он хотел проиграть, но чувствовал, что душа его, не повинуясь ему, ускользает и уступает всесилию страсти; он не мог совладать с мучительной тревогой, сжимающей сердца всех игроков; он забыл Маргариту, и образ Эммы, который он пытался воскресить в своей памяти, представлялся ему неясным и окутанным завесой тумана.

Воцарилось торжественное молчание; слышен был лишь шелест карт, скользящих одна по другой.

Удача и на этот раз отвернулась от г-на д’Эскомана.

На него было страшно и жалко смотреть.

Взяв Маргариту за руку, он сказал ей:

— Пойдемте.

Молодая женщина не тронулась с места, продолжая вертеть между пальцами карту, на которой она наколола булавкой какие-то знаки.

— Да нет же, я желаю остаться и испытать, не будет ли везение господина де Фонтаньё более учтиво со мной, чем с вами.

— На кону тысяча луидоров! — напыщенно прокричал г-н де Монгла.

— А почему бы не все сокровища Перу, Монгла? Я куда скромнее и домогаюсь лишь браслета, давно уже обещанного мне д’Эскоманом. Надеюсь, господин де Фонтаньё согласится принять ставку в двадцать пять луидоров — стоимость моего браслета.

— У вас нет больше денег, — нетерпеливо произнес г-н д’Эскоман.

— Как, впрочем, и у вас сегодня… но завтра… И в ожидании завтрашнего дня, я уверена, господин д’Эскоман не откажет моему талисману.

При этих словах она бросила перед Луи де Фонтаньё согнутую вчетверо карту.

— Рыбка клюнула, — тихо сказал г-н де Монгла своему соседу, — готовьтесь ее подсечь.

Отчаянная надежда, остающаяся у игроков, когда они проигрывают последний экю, уязвила маркиза в самое сердце; рассудок подсказывал ему удалиться, а страсть заставляла его искать предлог, чтобы остаться, но в подобном случае страсть всегда берет верх. Он объявил, что ставит еще тысячу луидоров.

Счастье и на этот раз не изменило двум союзникам.

— Увы, прощай, мой красивый браслет! — со вздохом произнесла Маргарита, отходя от стола.

Господин де Монгла подтолкнул Луи де Фонтаньё коленом.

— Нет, — сказал молодой человек Маргарите, — вы ведь не захотите, чтобы к угрызениям совести, которые оставляет во мне сегодняшний вечер, добавилось еще одно, и, если господину д’Эскоману будет угодно мне это позволить, завтра же я надену браслет на вашу руку.

— Как жаль, что вы не миллионер! — сказал г-н де Монгла достаточно громко, чтобы его слова могла слышать Маргарита. — При тех склонностях, какие я в вас отмечаю, хорошо быть вашей любовницей или вашим другом!

Господин д’Эскоман сделал вид, что он не понял этих слов. Он поцеловал Маргариту в знак вечернего прощания и одновременно приказания удалиться; затем, словно впав в оцепенение, он принялся с каким-то машинальным неистовством тасовать карты; наконец, встав из-за стола, он объявил, что отправляется за деньгами и тотчас же вернется.

Последний проигрыш д’Эскомана, как и его уход, вызвали волнение среди собравшихся, и все воспользовались этой минутой, чтобы перевести дух.