Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

— Как так — дальше?

— Да, что угодно его высочеству?

— Его высочество, любезнейший, — сказал Орильи, подходя к Реми и снова пытаясь вручить ему мешок с монетами герцога Анжуйского, — влюблен в вашу госпожу.

— Стало быть, он ее знает?

— Он ее видел.

— Он ее видел! — воскликнул Реми, судорожно сжимая рукоять ножа. — Когда же?

— Сегодня вечером.

— Не может быть! Моя госпожа не выходила из комнаты.

— То-то и оно! Герцог поступил просто как мальчишка, — словно доказав, что он по-настоящему влюблен.

— Что же он сделал?

— Он взял приставную лестницу и взобрался по ней к окну.

— О! — вырвалось у Реми, и он прижал руку к сердцу, как бы пытаясь заглушить его биение.

— Он говорит, что она необыкновенно хороша, — прибавил Орильи.

— Значит, сами вы ее не видели?

— Нет, но после того, что говорил о вашей госпоже его высочество, я горю желанием увидеть ее, хотя бы для того, чтобы представлять себе, какие преувеличения порождает любовь в сознании разумного человека. Значит, решено, вы заодно с нами?

И в третий раз он принялся совать Реми золото.

— Конечно, с вами, — произнес Реми, отталкивая руку Орильи, — но я все же должен знать, какова моя роль в подготавливаемом вами деле.

— Сперва ответьте мне: дама, находящаяся там, наверху, — любовница господина дю Бушажа или его брата?

Лицо Реми вспыхнуло.

— Ни того, ни другого, — с трудом выговорил он. — У этой дамы нет любовника.

— Нет любовника! Вот уж действительно лакомый кусочек — женщина, не имеющая любовника! Черт побери! Ну, ваше высочество, можно сказать, мы отыскали философский камень!

— Итак, — сказал Реми, — его высочество герцог Анжуйский влюблен в мою госпожу?

— Да.

— И чего же он хочет?

— Чтобы она прибыла к нему в Шато-Тьерри, куда он направляется форсированным маршем.

— Клянусь душой, эта страсть загорелась что-то уж слишком быстро.

— Страстные чувства у его высочества возникают именно таким образом.

— Что ж, я вижу только одно препятствие: моя госпожа решила уехать в Англию.

— Тысяча чертей! Тут-то вы и можете оказать мне услугу. Уговорите ее поступить иначе.

— Как именно?

— Отправиться в совершенно противоположном направлении.

— Вы, сударь, не знаете моей госпожи. Эта женщина всегда стоит на своем. К тому же убедить ее отправиться вместо Англии во Францию еще не все: если бы даже она явилась в Шато-Тьерри, почему вы думаете, что она уступит домогательствам герцога?

— А почему бы нет?

— Она не любит герцога Анжуйского.

— Вот еще! Женщины всегда любят принцев крови.

— Но если его высочество герцог Анжуйский подозревает, что моя госпожа любит графа дю Бушажа или герцога де Жуаеза, как же ему пришла в голову мысль похитить ее у того, кого она любит?

— Послушай, простачок, — сказал Орильи, — у тебя какие-то совершенно пошлые представления, и, видно, нам с тобой трудно договориться. Поэтому давай не будем вступать в спор. Я хотел действовать с тобой добром, а не силой, но раз ты вынуждаешь меня изменить образ действий, — что ж, я его изменю.

— Что же вы сделаете?

— Я тебе уже говорил. Герцог дал мне все права и полномочия. Убью тебя в каком-нибудь укромном месте, а даму похищу.

— Вы уверены в своей безнаказанности?

— Я верю во все, во что велит мне верить мой господин. Ну как, уговоришь ты свою госпожу ехать во Францию?

— Приложу все старания, но ни за что не ручаюсь.

— Когда же я получу ответ?

— Да вот, — поднимусь наверх и поговорю с ней.

— Ладно. Ступай же. Я жду.

— Слушаюсь, сударь.

— Еще одно слово, любезнейший. Ты понял, что и дама твоя, и сама жизнь — в моих руках?

— Понял.

— Отлично. Иди, а я пойду седлать коней.

— Особенно не торопитесь.

— Ну, чего там. Я уверен в успехе. Разве принцам встречаются недоступные?

— Это вроде бы все же случалось.

— Да, — согласился Орильи, — но исключительно редко. Ступай.

И пока Реми поднимался наверх, Орильи, очевидно, вполне уверенный, что его надежды сбудутся, поспешил в конюшню.

— Ну что? — спросила Диана, увидя Реми.

— Сударыня, герцог вас видел.

— И?..

— Влюбился без памяти.

— Герцог меня видел? Герцог в меня влюбился! — воскликнула Диана. — Ты бредишь, Реми?

— Нет. Я передал вам то, что он мне сказал.

— Кто сказал?

— Этот человек! Этот гнусный Орильи.

— Но раз он меня видел, то и узнал. Как же тогда…

— Если бы герцог узнал вас, неужели Орильи осмелился бы явиться к вам и заговорить о чувствах принца? Нет, герцог вас не узнал.

— Ты прав, тысячу раз прав, Реми. За шесть лет в сознании этого дьявола столько всего возникало и исчезало, что он меня и впрямь забыл. Последуем за этим человеком, Реми.

— Да, но он-то вас узнает.

— Почему ты думаешь, что память у него лучше, чем у его господина?

— О, да потому, что герцог заинтересован в том, чтобы забывать, а он — в том, чтобы помнить. Понятно, что герцог забывает — этот зловещий распутник, слепец, пресыщенный убийца тех, кого любил. Как бы он мог жить, если бы не забывал? Но Орильи забывать не станет. Если он увидит ваше лицо, вы ему представитесь карающим ангелом, и он вас выдаст.

— Реми, я, кажется, говорила тебе, что у меня есть маска, и, кажется, ты говорил, что у тебя есть нож?

— Верно, сударыня, — ответил Реми, — я начинаю думать, что господь с нами в сговоре и поможет нам покарать злодеев.

Подойдя к лестнице, он крикнул:

— Сударь! Сударь!

— Ну как? — ответил снизу Орильи.

— Моя госпожа благодарит графа дю Бушажа и с большой признательностью принимает ваше любезное предложение.

— Прекрасно, прекрасно, — скажите ей, что лошади готовы.

— Идемте, сударыня, — сказал Реми, подавая Диане руку.

Орильи ждал у лестницы с фонарем в руке. Ему не терпелось поскорее увидеть лицо незнакомки.

— О, черт! — прошептал он. — Она в маске. Ну, ладно. Пока доедем до Шато-Тьерри, шелковые шнурки перетрутся…

Двинулись в путь.

Орильи вел себя со слугой, как с равным, а к его госпоже проявил величайшую почтительность.

Но Реми было ясно, что за этой внешней почтительностью кроются какие-то темные расчеты.

В самом деле: держать женщине стремя, когда она садится на коня, предупреждать каждое ее движение, не упускать ‘случая поднять ее перчатку или застегнуть ей плащ может либо влюбленный, либо слуга, либо человек, снедаемый любопытством.

Дотрагиваясь до перчатки, Орильи видел руку, пристегивая плащ, заглядывал под маску, поддерживая стремя, подстерегал возможность увидеть лицо, которое, порывшись в воспоминаниях, не смог узнать принц, но которое он, Орильи, благодаря четкости своей памяти, рассчитывал безошибочно узнать.