Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

Но у музыканта был сильный противник: Реми настаивал на том, чтобы служить своей госпоже, как раньше, и ревниво отстранял Орильи.

Диана же, делая вид, что и не подозревает о причинах любезности Орильи, взяла сторону того, кого он считал старым слугой, нуждающимся в том, чтобы с него сняли часть его забот, и попросила Орильи не препятствовать Реми заниматься тем, что касалось только его.

Музыканту оставалось лишь одно: надеяться во время длительной езды на сумрак и дождь, а во время остановок — на трапезы.

Но и тут он обманулся в своих ожиданиях: ни дождь, ни солнце ему не помогли, — маска оставалась на лице молодой женщины. Что касается трапез, то она ела всегда в отдельной комнате. Орильи понял, что, не узнав ее, он сам был узнан. Он пытался подсматривать в замочную скважину, но дама неизменно стояла или сидела спиной к двери. Он заглядывал в окна, но перед ним всегда оказывались плотные занавески или, если их не было, плащи путешественников.

Все расспросы, все попытки подкупить Реми были тщетны; всякий раз слуга заявлял, что такова воля госпожи, а значит, и сам он так хочет.

— Скажите, эти предосторожности относятся только ко мне? — допытывался Орильи.

— Нет, ко всем.

— Но ведь герцог Анжуйский видел ее, тогда она не прятала лица.

— Случайность, чистейшая случайность, — неизменно. отвечал Реми, — именно потому, что его высочество герцог Анжуйский увидел мою госпожу вопреки ее воле, она теперь принимает все меры к тому, чтобы ее не видел никто.

Между тем дни шли за днями, путники приближались к цели, но благодаря предусмотрительности Реми и его госпожи любопытство Орильи оставалось неудовлетворенным.

Глазам путешественников уже открывалась Пикардия. Орильи, за последние три-четыре дня испробовавший все средства — добродушие, притворную обидчивость, предупредительность и чуть ли не насилие, терял терпение, и дурные наклонности его натуры брали верх над притворством.

Казалось, он чувствовал, что под маской молодой женщины скрыта какая-то роковая тайна.

Однажды, немного отстав с Реми от Дианы, он в очередной раз попытался подкупить верного слугу. Реми, как всегда, ответил отказом.

— Но ведь должен же я когда-нибудь увидеть лицо твоей госпожи, — сказал Орильи.

— Несомненно, — ответил Реми, — но это будет в тот день, когда пожелает она, а не тогда, когда пожелаете вы.

— А что если я прибегну к силе? — дерзко спросил Орильи.

Помимо воли Реми, глаза его метнули молнию.

— Попробуйте! — сказал он.

Орильи уловил этот огненный взгляд и понял, какая неукротимая сила живет в том, кого он принимал за старика.

Он рассмеялся и сказал:

— Да что я? Какое мне, в конце концов, дело, кто она такая? Ведь это та же особа, которую видел герцог Анжуйский?

— Разумеется!

— И которую он велел мне доставить в Шато-Тьерри?

— Да.

— Ну вот, это все, что мне нужно; не я в нее влюблен, а его высочество. Только бы вы не пытались сбежать от меня.

— А разве на это похоже? — сказал Реми.

— Нет.

— Мы настолько далеки от этой мысли, что, не будь вас с нами, мы бы все так же продолжали свой путь в Шато-Тьерри. Если герцог желает видеть нас, то и мы хотим его видеть.

— В таком случае, — сказал Орильи, — все обстоит прекрасно.

Затем, словно желая удостовериться, действительно ли Реми и его госпожа не хотят изменить направление, он предложил:

— Не пожелает ли ваша госпожа остановиться здесь на несколько минут?

И указал на нечто вроде постоялого двора у дороги.

— Вы знаете, — ответил Реми, — что моя госпожа останавливается только в городах.

— Да, я заметил, но как-то не придал этому значения.

— Это так.

— Ну, так я, подобных обетов не дававший, задержусь здесь на минутку. Поезжайте дальше, я вас догоню.

Орильи указал Реми направление, слез с коня и подошел к хозяину гостиницы, который поспешил ему навстречу с изъявлением величайшего уважения, словно хорошо его знал.

Реми подъехал к Диане.

— Что он тебе говорил? — спросила молодая женщина.

— Выражал всегдашнее свое желание.

— Увидеть мое лицо?

— Да.

Диана улыбнулась под маской.

— Берегитесь, — предостерег ее Реми, — он вне себя от злости.

— Он меня не увидит. Я этого не хочу, стало быть, он ничего не добьется.

— Но ведь когда вы будете в Шато-Тьерри, вам так или иначе придется показаться ему с открытым лицом.

— Это не важно: когда они увидят меня, для них уже будет поздно. К тому же его господин меня не узнал.

— Да, но слуга узнает!

— Ты сам видишь, что до сих пор ни мой голос, ни походка ничего ему не напомнили.

— Все же, сударыня, — сказал Реми, — подумайте: для принца вы не окружали себя тайной, она не разожгла его любопытства, не пробудила воспоминаний. А ведь Орильи вот уже целую неделю ищет, рассчитывает, сопоставляет, и при виде вашего лица память его, ставшая чуткой, внезапно озарится, и он вас узнает, если еще не узнал.

Внезапное появление Орильи прервало их разговор. Он проехал другой дорогой, наперерез, и появился неожиданно, надеясь уловить хоть несколько слов из их беседы.

Молчание, наступившее, как только Реми и Диана его заметили, было явным доказательством, что Орильи им мешает. Поэтому он стал следовать за ними на некотором расстоянии, как делал иногда и раньше.

С этой минуты музыкант установил точный план действий.

У него уже и впрямь возникли подозрения, как сказал Диане Реми. Только подозрения эти были чисто инстинктивными, ибо ни разу, строя те или иные догадки, он не остановился на том, что было правдой.

Он не мог понять, почему от него так ревностно скрывают лицо, которое он рано или поздно все равно увидит.

Чтобы вернее добиться цели, он с этого момента стал делать вид, будто совершенно отказался от нее, и весь день был самым покладистым и веселым спутником.

Реми не без тревоги отметил эту перемену.

Так они доехали до какого-то городка и остановились на ночлег.

На следующий день, предвидя долгий путь, выехали с рассветом.

В полдень пришлось остановиться, чтобы дать отдых лошадям.

В два часа снова двинулись в путь и ехали до четырех.

Вдали синел густой Лаферский лес.

Мрачный и таинственный вид наших северных лесов производит сильное впечатление на южан, с их тягой к солнечному свету и теплу. Но для Реми и Дианы здесь не было чего-то необычного: они привыкли к темным рощам Анжу и Солони.

Они только обменялись многозначительными взглядами, словно обоим стало ясно, что в этом лесу совершится нечто, тяготеющее над ними с минуты отъезда.

Трое всадников въехали в лес.

Было около шести часов вечера. Полчаса спустя начали сгущаться сумерки.

Сильный ветер кружил сухие листья и уносил их в огромное озеро, противоположный берег которого терялся в глубине леса. Это своего рода Мертвое море простиралось перед тремя путниками, начинаясь у самой обочины.