Джордж Элиот - Мидлмарч - английский и русский параллельные тексты
Тут можно читать онлайн Джордж Элиот - Мидлмарч - английский и русский параллельные тексты - бесплатно
ознакомительный отрывок.
Жанр: Классическая проза.
Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги
онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть),
предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2,
найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации.
Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.
- Название:Мидлмарч - английский и русский параллельные тексты
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Джордж Элиот - Мидлмарч - английский и русский параллельные тексты краткое содержание
Мидлмарч - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Джордж Элиот, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru
Самым масштабным произведением Джордж Элиот (псевдоним английской писательницы Мэри-Энн Эванс), настоящим шедевром стал роман «Мидлмарч» о провинциальном городке. В Мидлмарче творится немало ужасного – сомнительное обогащение, распри вокруг наследства, плетутся интриги, заключаются неудачные браки, но роман написан с мягкой иронией и проникнут типично викторианским оптимизмом.
Мидлмарч - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Мидлмарч - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Джордж Элиот
Тёмная тема
↓
↑
Сбросить
Интервал:
↓
↑
Закладка:
Сделать
| "Lo! she turns-immortal youth | И мне явится она |
| Wrought to mortal stature, | В золоте восхода. |
| Fresh as starlight's aged truth- | Вечной юности полна |
| Many-named Nature!" | Дивная Природа. |
| A great historian, as he insisted on calling himself, who had the happiness to be dead a hundred and twenty years ago, and so to take his place among the colossi whose huge legs our living pettiness is observed to walk under, glories in his copious remarks and digressions as the least imitable part of his work, and especially in those initial chapters to the successive books of his history, where he seems to bring his armchair to the proscenium and chat with us in all the lusty ease of his fine English. | Великий историк, как он предпочитал себя называть, имевший счастье умереть сто двадцать лет тому назад и занять свое место среди колоссов, между гигантскими ногами которых свободно проходим мы, живущие ныне лилипуты, особенно славен своими неподражаемыми отступлениями и обращениями к читателю, наиболее блистательными в начальных главах каждого из томов его истории, когда он словно усаживается в кресло на просцениуме и беседует с нами, чаруя сочностью и легкостью своего изумительного языка. |
| But Fielding lived when the days were longer (for time, like money, is measured by our needs), when summer afternoons were spacious, and the clock ticked slowly in the winter evenings. | Однако Филдинг жил в век, когда дни были длиннее (ведь время, подобно деньгам, измеряется нашими нуждами), летние полуденные часы продолжительнее, а в зимние вечера маятник постукивал медленнее. |
| We belated historians must not linger after his example; and if we did so, it is probable that our chat would be thin and eager, as if delivered from a campstool in a parrot-house. | Нам, поздним историкам, не следует брать в пример его неторопливость, а если мы и попробуем, речь наша, наверное, окажется сбивчивой и невнятной, словно мы произносим ее со складного стула перед клеткой с попугаями. |
| I at least have so much to do in unraveling certain human lots, and seeing how they were woven and interwoven, that all the light I can command must be concentrated on this particular web, and not dispersed over that tempting range of relevancies called the universe. | У меня, во всяком случае, достаточно забот с тем, чтобы распутывать нити нескольких человеческих судеб, смотреть, как они свиты и переплетены между собой, и мне приходится направлять свет своей лампы только на эту паутину, а не рассеивать его по соблазнительным просторам того, что зовется вселенной. |
| At present I have to make the new settler Lydgate better known to any one interested in him than he could possibly be even to those who had seen the most of him since his arrival in Middlemarch. | Теперь же мне предстоит познакомить с доктором Лидгейтом тех, кому интересен этот новый обитатель Мидлмарча, - и познакомить гораздо ближе, чем успели его узнать тамошние жители, даже видевшиеся с ним чаще остальных. |
| For surely all must admit that a man may be puffed and belauded, envied, ridiculed, counted upon as a tool and fallen in love with, or at least selected as a future husband, and yet remain virtually unknown-known merely as a cluster of signs for his neighbors' false suppositions. | Ведь человек может вызывать похвалы, восхищение, зависть или насмешки, рассматриваться как полезное орудие, зажечь любовь в чьем-то сердце или хотя бы быть намеченным в мужья и в то же время оставаться непонятным и, в сущности, никому не известным - всего лишь совокупностью внешних признаков, которые его ближние толкуют вкривь и вкось. |
| There was a general impression, however, that Lydgate was not altogether a common country doctor, and in Middlemarch at that time such an impression was significant of great things being expected from him. | Однако, по общему мнению, Лидгейт не походил на простого провинциального лекаря, а в те дни подобное мнение в Мидлмарче означало, что от него ждут чего-то незаурядного. |
| For everybody's family doctor was remarkably clever, and was understood to have immeasurable skill in the management and training of the most skittish or vicious diseases. | Ибо домашний врач каждой семьи был на редкость искусен и замечательно умел управлять ходом самых капризных и тяжких недугов. |
| The evidence of his cleverness was of the higher intuitive order, lying in his lady-patients' immovable conviction, and was unassailable by any objection except that their intuitions were opposed by others equally strong; each lady who saw medical truth in Wrench and "the strengthening treatment" regarding Toller and "the lowering system" as medical perdition. | Искусность его подтверждалась неопровержимым свидетельством самого высокого порядка -интуитивным убеждением его пациенток, оспорить которое было невозможно, хотя порой одна интуиция приходила в непримиримое столкновение с другой: дама, узревшая медицинскую истину в Ренче и его "укрепляющем лечении", считала Толлера и "ослабляющую систему" медицинской анафемой. |
| For the heroic times of copious bleeding and blistering had not yet departed, still less the times of thorough-going theory, when disease in general was called by some bad name, and treated accordingly without shilly-shally-as if, for example, it were to be called insurrection, which must not be fired on with blank-cartridge, but have its blood drawn at once. | Ибо героические времена пластырей и отворения жил тогда еще не совсем окончились, а тем более времена крутых мер, когда болезнь получала какое-нибудь скверное наименование и лечилась соответствующим образом без сомнений и проволочек, - словно бы это был мятеж и усмирять его полагалось не холостыми патронами, а сразу обильным кровопусканием. |
| The strengtheners and the lowerers were all "clever" men in somebody's opinion, which is really as much as can be said for any living talents. | Укрепители и ослабители все были, по мнению кого-то, "искусными врачами", а большего ведь нельзя сказать даже про самого талантливого человека - во всяком случае, если он еще жив. |
| Nobody's imagination had gone so far as to conjecture that Mr. Lydgate could know as much as Dr. Sprague and Dr. Minchin, the two physicians, who alone could offer any hope when danger was extreme, and when the smallest hope was worth a guinea. | Никто, разумеется, не воображал, будто мистер Лидгейт знает не меньше доктора Спрэга или доктора Минчина, тех двух единственных целителей, которые были способны посулить надежду и в крайне опасных случаях, когда самая малая надежда стоила гинею. |
| Still, I repeat, there was a general impression that Lydgate was something rather more uncommon than any general practitioner in Middlemarch. | И все же общее мнение считало Лидгейта незаурядным по сравнению с большинством мидлмарчских врачей. |
| And this was true. | Да так оно и было. |
| He was but seven-and-twenty, an age at which many men are not quite common-at which they are hopeful of achievement, resolute in avoidance, thinking that Mammon shall never put a bit in their mouths and get astride their backs, but rather that Mammon, if they have anything to do with him, shall draw their chariot. | В двадцать семь лет многие люди еще остаются незаурядными; в этом возрасте они еще надеются на великие свершения, решительно избегают компромиссов, верят, что Маммона никогда не взнуздает и не оседлает их, а наоборот - если уж им придется иметь дело с Маммоной - покорно повлечет их триумфальную колесницу. |
| He had been left an orphan when he was fresh from a public school. | Он остался сиротой в тот же самый год, когда окончил школу. |
| His father, a military man, had made but little provision for three children, and when the boy Tertius asked to have a medical education, it seemed easier to his guardians to grant his request by apprenticing him to a country practitioner than to make any objections on the score of family dignity. | Его отец был военным и почти не обеспечил детей, а потому, когда Тертий выразил желание заняться медициной, опекуны сочли возможным исполнить просьбу юноши и, вместо того чтобы возражать против такого поношения фамильной чести, устроили его учеником к деревенскому доктору. |
| He was one of the rarer lads who early get a decided bent and make up their minds that there is something particular in life which they would like to do for its own sake, and not because their fathers did it. | Он принадлежал к тем редким людям, которые еще в детстве находят свое призвание и выбирают себе профессию потому, что она нравится им, а не потому, что тем же занимались их отец и дед. |
| Most of us who turn to any subject with love remember some morning or evening hour when we got on a high stool to reach down an untried volume, or sat with parted lips listening to a new talker, or for very lack of books began to listen to the voices within, as the first traceable beginning of our love. | Почти все мы, кого влечет то или иное поприще, храним в памяти тот утренний или вечерний час, когда мы влезли на табурет, чтобы достать с полки прежде не читанный том, или с открытым ртом слушали рассказы нового собеседника, или за неимением книг просто начали внимать внутреннему голосу, - короче говоря, тот час, с которого началась наша любовь к своему призванию. |
| Something of that sort happened to Lydgate. | Так произошло и с Лидгейтом. |
| He was a quick fellow, and when hot from play, would toss himself in a corner, and in five minutes be deep in any sort of book that he could lay his hands on: if it were Rasselas or Gulliver, so much the better, but Bailey's Dictionary would do, or the Bible with the Apocrypha in it. | Он был любознательным мальчуганом - устав играть, он устраивался в уголке и через пять минут с головой уходил в книгу, которая первой попалась ему под руку. Если это оказывались "Путешествия Гулливера" или "Расселас" - тем лучше, но неплохи были и "Словарь" Бейли, и Библия с апокрифами. |
| Something he must read, when he was not riding the pony, or running and hunting, or listening to the talk of men. | Когда он не скакал на своем пони, не бегал, не охотился и не слушал разговоры взрослых, он читал. |
| All this was true of him at ten years of age; he had then read through | Таков он был в десять лет. Он тогда прочел |
| "Chrysal, or the Adventures of a Guinea," which was neither milk for babes, nor any chalky mixture meant to pass for milk, and it had already occurred to him that books were stuff, and that life was stupid. | "Золотой, или Приключения Гинеи" - книгу, не похожую ни на молоко для младенцев, ни на разведенный водой мел, который выдают за молоко, и в нем уже созрело убеждение, что книги - чушь, а жизнь глупа. |
| His school studies had not much modified that opinion, for though he "did" his classics and mathematics, he was not pre-eminent in them. | Занятия в школе не заставили его переменить мнение - хотя он "показывал успехи" в древних языках и математике, он в них не блистал. |
| It was said of him, that Lydgate could do anything he liked, but he had certainly not yet liked to do anything remarkable. | О нем говорили, что Лидгейт способен добиться всего, чего захочет, но в то время ему еще ничего не хотелось добиваться. |
Тёмная тема
↓
↑
Сбросить
Интервал:
↓
↑
Закладка:
Сделать
Похожие книги на "Мидлмарч - английский и русский параллельные тексты", Джордж Элиот
Книги похожие на "Мидлмарч - английский и русский параллельные тексты" читать онлайн бесплатно полные версии.
![Джордж Мередит - Испытание Ричарда Феверела [английский и русский параллельные тексты]](/books/1102319/dzhordzh-meredit-ispytanie-richarda-feverela-anglijs.webp)