Гюстав Флобер - Госпожа Бовари - английский и русский параллельные тексты

He got up, but before going hesitated. Новичок шагнул, но сейчас же остановился в нерешимости. "What are you looking for?" asked the master. - Что вы ищете? - спросил учитель. "My c-a-p," timidly said the "new fellow," casting troubled looks round him. -Мою фур...- беспокойно оглядываясь, робко заговорил новичок. "Five hundred lines for all the class!" shouted in a furious voice stopped, like the Quos ego*, a fresh outburst. - Пятьсот строк всему классу! Это грозное восклицание, подобно "Quos ego!" , укротило вновь поднявшуюся бурю. "Silence!" continued the master indignantly, wiping his brow with his handkerchief, which he had just taken from his cap. "As to you, 'new boy,' you will conjugate 'ridiculus sum' twenty times." Then, in a gentler tone, "Come, you'll find your cap again; it hasn't been stolen." - Перестанете вы или нет? - еще раз прикрикнул разгневанный учитель и, вынув из-под шапочки носовой платок, отер со лба пот. - А вы, новичок, двадцать раз проспрягаете мне в тетради ridiculus sum . - Несколько смягчившись, он прибавил: - Да найдется ваша фуражка! Никто ее не украл. Quiet was restored. Наконец все успокоились. Heads bent over desks, and the "new fellow" remained for two hours in an exemplary attitude, although from time to time some paper pellet flipped from the tip of a pen came bang in his face. Головы склонились над тетрадями, и оставшиеся два часа новичок вел себя примерно, хотя время от времени прямо в лицо ему попадали метко пущенные с кончика пера шарики жеваной бумаги. But he wiped his face with one hand and continued motionless, his eyes lowered. Он вытирал лицо рукой, но позы не менял и даже не поднимал глаз. In the evening, at preparation, he pulled out his pens from his desk, arranged his small belongings, and carefully ruled his paper. Вечером, перед тем как готовить уроки, он разложил свои школьные принадлежности, тщательно разлиновал бумагу. We saw him working conscientiously, looking up every word in the dictionary, and taking the greatest pains. Мы видели, как добросовестно он занимался, поминутно заглядывая в словарь, стараясь изо всех сил. Thanks, no doubt, to the willingness he showed, he had not to go down to the class below. But though he knew his rules passably, he had little finish in composition. Грамматику он знал недурно, но фразы у него получались неуклюжие, так что в старший класс его, видимо, перевели только за прилежание.

It was the cure of his village who had taught him his first Latin; his parents, from motives of economy, having sent him to school as late as possible.	Родители, люди расчетливые, не спешили отдавать его в школу, и основы латинского языка ему преподал сельский священник.
His father, Monsieur Charles Denis Bartolome Bovary, retired assistant-surgeon-major, compromised about 1812 in certain conscription scandals, and forced at this time to leave the service, had taken advantage of his fine figure to get hold of a dowry of sixty thousand francs that offered in the person of a hosier's daughter who had fallen in love with his good looks.	У его отца, г-на Шар ля-Дени-Бартоломе Бовари, отставного ротного фельдшера, в 1812 году вышла некрасивая история, связанная с рекрутским набором, и ему пришлось уйти со службы, но благодаря своим личным качествам он сумел прихватить мимоходом приданое в шестьдесят тысяч франков, которое владелец шляпного магазина давал за своей дочерью, прельстившейся наружностью фельдшера.
A fine man, a great talker, making his spurs ring as he walked, wearing whiskers that ran into his moustache, his fingers always garnished with rings and dressed in loud colours, he had the dash of a military man with the easy go of a commercial traveller.	Красавчик, говорун, умевший лихо бряцать шпорами, носивший усы с подусниками, унизывавший пальцы перстнями, любивший рядиться во все яркое, он производил впечатление бравого молодца и держался с коммивояжерской бойкостью.
Once married, he lived for three or four years on his wife's fortune, dining well, rising late, smoking long porcelain pipes, not coming in at night till after the theatre, and haunting cafes.	Женившись, он года два-три проживал приданое -плотно обедал, поздно вставал, курил фарфоровые чубуки, каждый вечер бывал в театрах и часто заглядывал в кафе.
The father-in-law died, leaving little; he was indignant at this, "went in for the business," lost some money in it, then retired to the country, where he thought he would make money.	Тесть оставил после себя немного; с досады г-н Бовари завел было фабрику, но, прогорев, удалился в деревню, чтобы поправить свои дела.
But, as he knew no more about farming than calico, as he rode his horses instead of sending them to plough, drank his cider in bottle instead of selling it in cask, ate the finest poultry in his farmyard, and greased his hunting-boots with the fat of his pigs, he was not long in finding out that he would do better to give up all speculation.	Однако в сельском хозяйстве он смыслил не больше, чем в ситцах, на лошадях своих катался верхом, вместо того чтобы на них пахать, сидр тянул целыми бутылками, вместо того чтобы продавать его бочками, лучшую живность со своего птичьего двора съедал сам, охотничьи сапоги смазывал салом своих свиней - и вскоре пришел к заключению, что всякого рода хозяйственные затеи следует бросить.
For two hundred francs a year he managed to live on the border of the provinces of Caux and Picardy, in a kind of place half farm, half private house; and here, soured, eaten up with regrets, cursing his luck, jealous of everyone, he shut himself up at the age of forty-five, sick of men, he said, and determined to live at peace.	За двести франков в год он снял в одном селении, расположенном на границе Ко и Пикардии, нечто среднее между фермой и помещичьей усадьбой и, удрученный, преисполненный поздних сожалений, ропща на бога и всем решительно завидуя, разочаровавшись, по его словам, в людях, сорока пяти лет от роду уже решил затвориться и почить от дел.
His wife had adored him once on a time; she had bored him with a thousand servilities that had only estranged him the more.	Когда-то давно жена была от него без ума. Она любила его рабской любовью и этим только отталкивала его от себя.
Lively once, expansive and affectionate, in growing older she had become (after the fashion of wine that, exposed to air, turns to vinegar) ill-tempered, grumbling, irritable.	Смолоду жизнерадостная, общительная, привязчивая, к старости она, подобно выдохшемуся вину, которое превращается в уксус, сделалась неуживчивой, сварливой, раздражительной.

She had suffered so much without complaint at first, until she had seem him going after all the village drabs, and until a score of bad houses sent him back to her at night, weary, stinking drunk.	Первое время она, не показывая виду, жестоко страдала от того, что муж гонялся за всеми деревенскими девками, от того, что, побывав во всех злачных местах, он являлся домой поздно, разморенный, и от него пахло вином.
Then her pride revolted.	Потом в ней проснулось самолюбие.
After that she was silent, burying her anger in a dumb stoicism that she maintained till her death.	Она ушла в себя, погребла свою злобу под плитой безмолвного стоицизма - и такою оставалась уже до самой смерти.
She was constantly going about looking after business matters.	У нее всегда было столько беготни, столько хлопот!
She called on the lawyers, the president, remembered when bills fell due, got them renewed, and at home ironed, sewed, washed, looked after the workmen, paid the accounts, while he, troubling himself about nothing, eternally besotted in sleepy sulkiness, whence he only roused himself to say disagreeable things to her, sat smoking by the fire and spitting into the cinders.	Она ходила к адвокатам, к председателю суда, помнила сроки векселей, добивалась отсрочки, а дома гладила, шила, стирала, присматривала за работниками, платила по счетам, меж тем как ее беспечный супруг, скованный брюзгливым полусном, от которого он возвращался к действительности только для того, чтобы сказать жене какую-нибудь колкость, покуривал у камина и сплевывал в золу.
When she had a child, it had to be sent out to nurse.	Когда у них родился ребенок, его пришлось отдать кормилице.
When he came home, the lad was spoilt as if he were a prince.	Потом, взяв мальчугана домой, они принялись портить его, как портят наследного принца.
His mother stuffed him with jam; his father let him run about barefoot, and, playing the philosopher, even said he might as well go about quite naked like the young of animals.	Мать закармливала его сладким; отец позволял ему бегать босиком и даже, строя из себя философа, утверждал, что мальчик, подобно детенышам животных, вполне мог бы ходить и совсем голым.
As opposed to the maternal ideas, he had a certain virile idea of childhood on which he sought to mould his son, wishing him to be brought up hardily, like a Spartan, to give him a strong constitution.	В противовес материнским устремлениям он создал себе идеал мужественного детства и соответственно этому идеалу старался развивать сына, считая, что только суровым, спартанским воспитанием можно укрепить его здоровье.
He sent him to bed without any fire, taught him to drink off large draughts of rum and to jeer at religious processions.	Он заставлял его спать в нетопленном помещении, учил пить большими глотками ром, учил глумиться над религиозными процессиями.
But, peaceable by nature, the lad answered only poorly to his notions.	Но смирному от природы мальчику все это не прививалось.
His mother always kept him near her; she cut out cardboard for him, told him tales, entertained him with endless monologues full of melancholy gaiety and charming nonsense.	Мать таскала его за собой всюду, вырезывала ему картинки, рассказывала сказки, произносила нескончаемые монологи, исполненные горестного веселья и многоречивой нежности.
In her life's isolation she centered on the child's head all her shattered, broken little vanities.	Устав от душевного одиночества, она сосредоточила на сыне все свое неутоленное, обманувшееся честолюбие.

Читать дальше