Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Виктор Гюго
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Виктор Гюго, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Знаменитый роман Виктора Гюго. Книга, в которой увлекательный, причудливый сюжет – всего лишь прекрасное обрамление для поразительных, потрясающих воображение авторских экскурсов в прошлое Парижа.
«Собор Парижской Богоматери» экранизировали и ставили на сцене десятки раз, однако ни одной из постановок не удалось до конца передать масштаб и величие оригинала Гюго.

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Виктор Гюго

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

There was then neither hatred for the cardinal, nor disdain for his presence, in the disagreeable impression produced upon Pierre Gringoire.	Итак, в том неприятном впечатлении, которое произвело на Пьера Гренгуара появление кардинала, не было ни личной ненависти к кардиналу, ни пренебрежения к факту его присутствия.
Quite the contrary; our poet had too much good sense and too threadbare a coat, not to attach particular importance to having the numerous allusions in his prologue, and, in particular, the glorification of the dauphin, son of the Lion of France, fall upon the most eminent ear.	Напротив, наш поэт, обладая изрядной дозой здравого смысла и изношенным камзолом, придавал особое значение тому, чтобы его намеки в прологе, особенно похвалы, расточаемые дофину, сыну льва Франции, дошли до высокопреосвященного слуха.
But it is not interest which predominates in the noble nature of poets.	Но отнюдь не корысть преобладает в благородной натуре поэтов.
I suppose that the entity of the poet may be represented by the number ten; it is certain that a chemist on analyzing and pharmacopolizing it, as Rabelais says, would find it composed of one part interest to nine parts of self-esteem.	Я полагаю, что если сущность поэта может быть обозначена числом десять, то какой-нибудь химик, анализируя и фармакополизируя ее, как выражается Рабле, вероятно, нашел бы в ней одну десятую корыстолюбия и девять десятых самолюбия.
Now, at the moment when the door had opened to admit the cardinal, the nine parts of self-esteem in Gringoire, swollen and expanded by the breath of popular admiration, were in a state of prodigious augmentation, beneath which disappeared, as though stifled, that imperceptible molecule of which we have just remarked upon in the constitution of poets; a precious ingredient, by the way, a ballast of reality and humanity, without which they would not touch the earth.	В ту минуту, когда двери распахнулись, пропуская кардинала, эти девять десятых самолюбия Гренгуара, распухнув и вздувшись под действием народного восхищения, достигли удивительных размеров и задавили неприметную молекулу корыстолюбия, которую мы только что обнаружили в натуре поэтов. Впрочем, молекула эта драгоценна: она представляет собой тот балласт реальности и человеческой природы, без которого поэты не могли бы коснуться земли.
Gringoire enjoyed seeing, feeling, fingering, so to speak an entire assembly (of knaves, it is true, but what matters that?) stupefied, petrified, and as though asphyxiated in the presence of the incommensurable tirades which welled up every instant from all parts of his bridal song.	Гренгуар наслаждался, ощущая, наблюдая и, так сказать, осязая все это сборище, состоявшее, правда, из бездельников, но зато оцепеневших от изумления, словно захлебнувшихся в потоках нескончаемых тирад, которые изливались из каждой части его эпиталамы.
I affirm that he shared the general beatitude, and that, quite the reverse of La Fontaine, who, at the presentation of his comedy of the "Florentine," asked,	Я утверждаю, что Гренгуар разделял всеобщий восторг и, в противоположность Лафонтену, который на представлении своей комедии Флорентинеу, спросил:
"Who is the ill-bred lout who made that rhapsody?" Gringoire would gladly have inquired of his neighbor,	"Что за невежда сочинил эти бредни? ", наш поэт охотно осведомился бы у соседа:
"Whose masterpiece is this?" The reader can now judge of the effect produced upon him by the abrupt and unseasonable arrival of the cardinal.	"Кем написан этот шедевр?" И потому легко представить себе то действие, какое на него должно было произвести внезапное и несвоевременное появление кардинала.
That which he had to fear was only too fully realized.	Опасения Гренгуара оправдались.
The entrance of his eminence upset the audience.	Прибытие его высокопреосвященства взбудоражило аудиторию.
All heads turned towards the gallery.	Все головы повернулись к возвышению.

It was no longer possible to hear one's self.	Поднялся оглушительный шум.
"The cardinal!	"Кардинал!
The cardinal!" repeated all mouths.	Кардинал!" - повторяли тысячи уст.
The unhappy prologue stopped short for the second time.	Злополучный пролог был прерван вторично.
The cardinal halted for a moment on the threshold of the estrade.	Кардинал помедлил минуту у ступенек, ведущих на возвышение.
While he was sending a rather indifferent glance around the audience, the tumult redoubled.	Пока он окидывал довольно равнодушным взором толпу, всеобщее возбуждение усилилось.
Each person wished to get a better view of him.	Каждому хотелось разглядеть кардинала.
Each man vied with the other in thrusting his head over his neighbor's shoulder.	Каждый старался поднять голову выше плеча соседа.
He was, in fact, an exalted personage, the sight of whom was well worth any other comedy.	Это было действительно высокопоставленное лицо, созерцание которого стоило любых других зрелищ.
Charles, Cardinal de Bourbon, Archbishop and Comte of Lyon, Primate of the Gauls, was allied both to Louis XI., through his brother, Pierre, Seigneur de Beaujeu, who had married the king's eldest daughter, and to Charles the Bold through his mother, Agnes of Burgundy.	Карл, кардинал Бурбонский, архиепископ и граф Лионский, примас Г алльский, был связан родственными узами и с Людовиком XI через своего брата Пьера, сеньора Боже, женатого на старшей дочери короля, и с Карлом Смелым через свою мать Агнесу Бургундскую.
Now, the dominating trait, the peculiar and distinctive trait of the character of the Primate of the Gauls, was the spirit of the courtier, and devotion to the powers that be.	Отличительными, коренными чертами характера примаса Галльского были гибкость царедворца и раболепие перед власть имущими.
The reader can form an idea of the numberless embarrassments which this double relationship had caused him, and of all the temporal reefs among which his spiritual bark had been forced to tack, in order not to suffer shipwreck on either Louis or Charles, that Scylla and that Charybdis which had devoured the Duc de Nemours and the Constable de Saint-Pol.	Легко вообразить себе те многочисленные затруднения, которые ему доставляло это двойное родство, и все те подводные камни светской жизни, между которыми его умственный челн вынужден был лавировать, дабы не разбиться, налетев на Людовика или на Карла - эту Сциллу и Харибду, уже поглотивших герцога Немурского и конетабля Сен-Поля.
Thanks to Heaven's mercy, he had made the voyage successfully, and had reached home without hindrance.	Милостью неба кардинал сумел благополучно разделаться с этим путешествием и беспрепятственно достигнуть Рима, то есть кардинальской мантии.
But although he was in port, and precisely because he was in port, he never recalled without disquiet the varied haps of his political career, so long uneasy and laborious.	Но хотя он и находился в гавани или, точнее говоря, именно потому, что он находился в гавани, он не мог спокойно вспоминать о превратностях своей долгой политической карьеры, исполненной тревог и тягот.
Thus, he was in the habit of saying that the year 1476 had been "white and black" for him-meaning thereby, that in the course of that year he had lost his mother, the Duchesse de la Bourbonnais, and his cousin, the Duke of Burgundy, and that one grief had consoled him for the other.	И он часто повторял, что 1476 год был для него "черным и белым", подразумевая под этим, что в один и тот же год он лишился матери, герцогини Бурбонской, и своего двоюродного брата, герцога Бургундского, и что одна утрата смягчила для него горечь другой.

Nevertheless, he was a fine man; he led a joyous cardinal's life, liked to enliven himself with the royal vintage of Challuau, did not hate Richarde la Garmoise and Thomasse la Saillarde, bestowed alms on pretty girls rather than on old women,-and for all these reasons was very agreeable to the populace of Paris.	Впрочем, он был человек добродушный, вел веселую жизнь, охотно попивал вино из королевских виноградников Шальо, благосклонно относился к Ришарде ла Гармуаз и к Томасе ла Сальярд, охотнее подавал милостыню хорошеньким девушкам, нежели старухам, и за все это был любим простонародьем Парижа.
He never went about otherwise than surrounded by a small court of bishops and abb?s of high lineage, gallant, jovial, and given to carousing on occasion; and more than once the good and devout women of Saint Germain d' Auxerre, when passing at night beneath the brightly illuminated windows of Bourbon, had been scandalized to hear the same voices which had intoned vespers for them during the day carolling, to the clinking of glasses, the bacchic proverb of Benedict XII., that pope who had added a third crown to the Tiara-Bibamus papaliter.	Обычно он появлялся в сопровождении целого штата знатных епископов и аббатов, любезных, веселых, всегда согласных покутить; и не раз почтенные прихожанки Сен-Жермен д'Озэр, проходя вечером мимо ярко освещенных окон Бурбонского дворца, возмущались, слыша, как те же самые голоса, которые только что служили вечерню, теперь под звон бокалов тянули Bibamus papaliter, вакхическую песню папы Бенедикта XII, прибавившего третью корону к тиаре.
It was this justly acquired popularity, no doubt, which preserved him on his entrance from any bad reception at the hands of the mob, which had been so displeased but a moment before, and very little disposed to respect a cardinal on the very day when it was to elect a pope.	Вероятно, благодаря именно этой популярности, вполне им заслуженной, кардинал при своем появлении избежал враждебного приема со стороны шумной толпы, выражавшей такое недовольство всего лишь несколько минут назад и весьма мало расположенной отдавать дань уважения кардиналу в тот самый день, когда ей предстояло избрать папу.
But the Parisians cherish little rancor; and then, having forced the beginning of the play by their authority, the good bourgeois had got the upper hand of the cardinal, and this triumph was sufficient for them.	Но парижане - народ не злопамятный; к тому же, самовольно заставив начать представление, добрые горожане сочли, что они как бы восторжествовали над кардиналом, и были вполне удовлетворены.
Moreover, the Cardinal de Bourbon was a handsome man,-he wore a fine scarlet robe, which he carried off very well,-that is to say, he had all the women on his side, and, consequently, the best half of the audience.	Вдобавок ко всему кардинал Бурбонский был красавец мужчина, в великолепной пурпурной мантии, которую он умел носить с большим изяществом, а это значило, что все женщины, иначе говоря добрая половина залы, были на его стороне.
Assuredly, it would be injustice and bad taste to hoot a cardinal for having come late to the spectacle, when he is a handsome man, and when he wears his scarlet robe well.	Ведь несправедливо и бестактно ошикать кардинала только за то, что он опоздал и этим задержал начало спектакля, когда он красавец мужчина и с таким изяществом носит свою пурпурную мантию!
He entered, then, bowed to those present with the hereditary smile of the great for the people, and directed his course slowly towards his scarlet velvet arm-chair, with the air of thinking of something quite different.	Итак, кардинал вошел, улыбнулся присутствующим той унаследованной от своих предшественников улыбкой, которою сильные мира сего приветствуют толпу, и медленно направился к своему креслу, обитому алым бархатом, размышляя, по-видимому, о чем-то совершенно постороннем.