Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Виктор Гюго
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Виктор Гюго, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Знаменитый роман Виктора Гюго. Книга, в которой увлекательный, причудливый сюжет – всего лишь прекрасное обрамление для поразительных, потрясающих воображение авторских экскурсов в прошлое Парижа.
«Собор Парижской Богоматери» экранизировали и ставили на сцене десятки раз, однако ни одной из постановок не удалось до конца передать масштаб и величие оригинала Гюго.

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Виктор Гюго

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

His cortege-what we should nowadays call his staff-of bishops and abb?s invaded the estrade in his train, not without causing redoubled tumult and curiosity among the audience.	Сопровождавший его кортеж епископов и аббатов, или, как сказали бы теперь, его генеральный штаб, вторгся за ним на возвышение, еще усилив шум и любопытство толпы.
Each man vied with his neighbor in pointing them out and naming them, in seeing who should recognize at least one of them: this one, the Bishop of Marseilles (Alaudet, if my memory serves me right);-this one, the primicier of Saint-Denis;-this one, Robert de Lespinasse, Abb? of Saint-Germain des Pr?s, that libertine brother of a mistress of Louis XI.; all with many errors and absurdities.	Всякий хотел указать, назвать, дать понять, что знает хоть одного из них: кто - Ал оде, епископа Марсельского, если ему не изменяет память; кто -настоятеля аббатства Сен-Дени; кто - Робера де Леспинаса, аббата Сен-Жермен-де Пре, распутного брата фаворитки Людовика XI; возникавшая при этом путаница вызывала шумные споры.
As for the scholars, they swore.	А школяры сквернословили.
This was their day, their feast of fools, their saturnalia, the annual orgy of the corporation of Law clerks and of the school.	Это был их день, их шутовской праздник, их сатурналии, ежегодная оргия корпораций писцов и школяров.
There was no turpitude which was not sacred on that day.	Любая непристойность считалась сегодня законной и священной.
And then there were gay gossips in the crowd-Simone Quatrelivres, Agnes la Gadine, and Rabine Pi?debou.	К тому же в толпе находились такие шалые бабенки, как Симона Четыре-Фунта, Агнеса Треска, Розина Козлоногая.
Was it not the least that one could do to swear at one's ease and revile the name of God a little, on so fine a day, in such good company as dignitaries of the church and loose women?	Как же не посквернословить в свое удовольствие и не побогохульствовать в такой день, как сегодня, и в такой честной компании, как духовные лица и веселые девицы?
So they did not abstain; and, in the midst of the uproar, there was a frightful concert of blasphemies and enormities of all the unbridled tongues, the tongues of clerks and students restrained during the rest of the year, by the fear of the hot iron of Saint Louis.	И они не зевали; среди гама звучал ужасающий концерт ругательств и непристойностей, исполняемый школярами и писцами, распустившими языки, которые в течение всего года сдерживались страхом перед раскаленным железом святого Людовика.
Poor Saint Louis! how they set him at defiance in his own court of law!	Бедный святой Людовик! Как они глумились над ним в его собственном Дворце правосудия!
Each one of them selected from the new-comers on the platform, a black, gray, white, or violet cassock as his target.	Среди вновь появлявшихся на возвышении духовных особ каждый школяр намечал себе жертву - черную, серую, белую или лиловую рясу.
Joannes Frollo de Molendin, in his quality of brother to an archdeacon, boldly attacked the scarlet; he sang in deafening tones, with his impudent eyes fastened on the cardinal,	Жеан Фролло де Молендино, как брат архидьякона, избрал мишенью красную мантию и дерзко напал на нее. Устремив на кардинала бесстыжие свои глаза, он орал что есть мочи:
"Cappa repleta mero!"	- Сарра repleta mero!
All these details which we here lay bare for the edification of the reader, were so covered by the general uproar, that they were lost in it before reaching the reserved platforms; moreover, they would have moved the cardinal but little, so much a part of the customs were the liberties of that day.	Все эти выкрики, которые мы приводим - здесь без прикрас в назидание читателю, тонули в шуме, не достигнув парадного помоста. Впрочем, всякого рода вольности в этот день вошли в обычай и мало трогали кардинала.

Moreover, he had another cause for solicitude, and his mien as wholly preoccupied with it, which entered the estrade the same time as himself; this was the embassy from Flanders.	К тому же у него была иная забота, и это ясно отражалось на его лице, эта забота преследовала его по пятам и почти одновременно с ним взошла на помост: то было фландрское посольство.
Not that he was a profound politician, nor was he borrowing trouble about the possible consequences of the marriage of his cousin Marguerite de Bourgoyne to his cousin Charles, Dauphin de Vienne; nor as to how long the good understanding which had been patched up between the Duke of Austria and the King of France would last; nor how the King of England would take this disdain of his daughter.	Кардинал не был глубоким политиком; его не слишком беспокоили последствия брака его кузины Маргариты Бургундской и его кузена Карла, дофина Вьенского; его весьма мало тревожило и то, как долго продлится столь непрочное "доброе согласие" между герцогом Австрийским и королем Франции и как отнесется король Англии к пренебрежению, которое выказали его дочери.
All that troubled him but little; and he gave a warm reception every evening to the wine of the royal vintage of Chaillot, without a suspicion that several flasks of that same wine (somewhat revised and corrected, it is true, by Doctor Coictier), cordially offered to Edward IV. by Louis XI., would, some fine morning, rid Louis XI. of Edward IV.	Он каждый вечер спокойно попивал королевское вино из виноградников Шальо, не подозревая, что несколько бутылок этого вина (правда, разбавленного и подправленного доктором Куактье), радушно предложенные Эдуарду IV Людовиком XI, в одно прекрасное утро избавят Людовика XI от Эдуарда IV.
"The much honored embassy of Monsieur the Duke of Austria," brought the cardinal none of these cares, but it troubled him in another direction.	"Достопочтенное посольство господина герцога Австрийского" не причиняло кардиналу ни одной из вышеупомянутых забот, но тяготило его в ином отношении.
It was, in fact, somewhat hard, and we have already hinted at it on the second page of this book,-for him, Charles de Bourbon, to be obliged to feast and receive cordially no one knows what bourgeois;-for him, a cardinal, to receive aldermen;-for him, a Frenchman, and a jolly companion, to receive Flemish beer-drinkers,-and that in public!	И в самом деле, было все же тяжко, как мы упоминали об этом выше, ему. Карлу Бурбонскому, чествовать каких-то мещан; ему, кардиналу, - любезничать с какими-то старшинами; ему, французу, веселому сотрапезнику на пирах - угощать каких-то фламандцев, пивохлебов; и все это проделывать на людях!
This was, certainly, one of the most irksome grimaces that he had ever executed for the good pleasure of the king.	Несомненно, это была одна из самых отвратительных личин, какую ему когда-либо приходилось надевать на себя в угоду королю.
So he turned toward the door, and with the best grace in the world (so well had he trained himself to it), when the usher announced, in a sonorous voice, "Messieurs the Envoys of Monsieur the Duke of Austria."	Но едва лишь привратник зычным голосом провозгласил. "Господа послы герцога Австрийского", он с самым любезным видом (настолько он изучил это искусство) повернулся к входной двери.
It is useless to add that the whole hall did the same.	Нечего и говорить, что его примеру последовали все остальные.
Then arrived, two by two, with a gravity which made a contrast in the midst of the frisky ecclesiastical escort of Charles de Bourbon, the eight and forty ambassadors of Maximilian of Austria, having at their head the reverend Father in God, Jehan, Abbot of Saint-Bertin, Chancellor of the Golden Fleece, and Jacques de Goy, Sieur Dauby, Grand Bailiff of Ghent.	Попарно, со степенной важностью, являвшей разительный контраст оживлению церковной свиты Карла Бурбонского, появились сорок восемь посланников Максимилиана Австрийского, возглавляемые его преподобием отцом Иоанном, аббатом Сен-Бертенским, канцлером ордена Золотого руна, и Иаковом де Гуа, сьером Доби, верховным судьей города Гента.

A deep silence settled over the assembly, accompanied by stifled laughter at the preposterous names and all the bourgeois designations which each of these personages transmitted with imperturbable gravity to the usher, who then tossed names and titles pell-mell and mutilated to the crowd below.	В зале воцарилась глубокая тишина, лишь изредка прерываемая заглушенным смехом, когда привратник, коверкая и путая, выкрикивал странные имена и гражданские звания, невозмутимо сообщаемые ему каждым из новоприбывших фламандцев.
There were Master Loys Roelof, alderman of the city of Louvain; Messire Clays d'Etuelde, alderman of Brussels; Messire Paul de Baeust, Sieur de Voirmizelle, President of Flanders; Master Jehan Coleghens, burgomaster of the city of Antwerp; Master George de la Moere, first alderman of the kuere of the city of Ghent; Master Gheldolf van der Hage, first alderman of the parchous of the said town; and the Sieur de Bierbecque, and Jehan Pinnock, and Jehan Dymaerzelle, etc., etc., etc.; bailiffs, aldermen, burgomasters; burgomasters, aldermen, bailiffs-all stiff, affectedly grave, formal, dressed out in velvet and damask, hooded with caps of black velvet, with great tufts of Cyprus gold thread; good Flemish heads, after all, severe and worthy faces, of the family which Rembrandt makes to stand out so strong and grave from the black background of his	Тут были: мэтр Лоис Релоф, городской старшина Лувена, мессир Клаис Этюэльд, старшина Брюсселя, мессир Пауль Баест, сьер Вуармизель, представитель Фландрии, мэтр Жеан Колегенс, бургомистр Антверпена, мэтр Георг де ла Мер, первый старшина города Гента, мэтр Гельдольф ван дер Хаге, старшина землевладельцев того же города, и сьер Бирбек, и Жеан Пиннок, и Жеан Димерзель и т. д. - судьи, старшины, бургомистры; бургомистры, старшины, судьи -все как один важные, неповоротливые, чопорные, разряженные в бархат и штоф, в черных бархатных шапочках, украшенных кистями из золотых кипрских нитей. Однако у всех у них были славные фламандские лица, исполненные строгости и достоинства, родственные тем, чьи упрямые тяжелые черты выступают на темном фоне Ночного дозора Рембрандта.
"Night Patrol "; personages all of whom bore, written on their brows, that Maximilian of Austria had done well in "trusting implicitly," as the manifest ran, "in their sense, valor, experience, loyalty, and good wisdom."	Это были люди, всем своим видом как бы подтверждавшие правоту Максимилиана Австрийского, положившегося "всецело", как сказано было в его манифесте, на их "здравый смысл, мужество, опытность, честность и предусмотрительность".
There was one exception, however.	За исключением, впрочем, одного.
It was a subtle, intelligent, crafty-looking face, a sort of combined monkey and diplomat phiz, before whom the cardinal made three steps and a profound bow, and whose name, nevertheless, was only, "Guillaume Rym, counsellor and pensioner of the City of Ghent."	У этого было тонкое, умное, лукавое лицо - он был похож и на обезьянку и на дипломата. Кардинал сделал три шага к нему навстречу и, несмотря на то, что тот носил негромкое имя "Г ильом Рим, советник и первый сановник города Гента", низко ему Поклонился.
Few persons were then aware who Guillaume Rym was.	Лишь немногим было известно тогда, что представлял собою Гильом Рим.
A rare genius who in a time of revolution would have made a brilliant appearance on the surface of events, but who in the fifteenth century was reduced to cavernous intrigues, and to "living in mines," as the Duc de Saint-Simon expresses it.	Человек редкого ума, способный в революционную эпоху оказаться на гребне событий и блестяще проявить себя, он в XV веке обречен был на подпольные интриги и, как выразился герцог Сен-Симон, "на существование в подкопах".
Nevertheless, he was appreciated by the "miner" of Europe; he plotted familiarly with Louis XI., and often lent a hand to the king's secret jobs.	Тем не менее он был оценен самым выдающимся "подкопных дел мастером" Европы: он интриговал заодно с Людовиком XI и нередко прилагал руку к секретным делам короля.
All which things were quite unknown to that throng, who were amazed at the cardinal's politeness to that frail figure of a Flemish bailiff.	Но этого не подозревала толпа, изумленная необычайным вниманием кардинала к невзрачному фламандскому советнику.