Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Виктор Гюго
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Виктор Гюго, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Знаменитый роман Виктора Гюго. Книга, в которой увлекательный, причудливый сюжет – всего лишь прекрасное обрамление для поразительных, потрясающих воображение авторских экскурсов в прошлое Парижа.
«Собор Парижской Богоматери» экранизировали и ставили на сцене десятки раз, однако ни одной из постановок не удалось до конца передать масштаб и величие оригинала Гюго.

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Виктор Гюго

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

A moment later, he re-appeared upon the upper platform, with the gypsy still in his arms, still running madly, still crying,	Минуту спустя он показался на верхней площадке, все так же стремительно мчась с цыганкой на руках и крича:
"Sanctuary!" and the throng applauded.	"Убежище! ". Толпа рукоплескала.
Finally, he made his appearance for the third time upon the summit of the tower where hung the great bell; from that point he seemed to be showing to the entire city the girl whom he had saved, and his voice of thunder, that voice which was so rarely heard, and which he never heard himself, repeated thrice with frenzy, even to the clouds:	Наконец в третий раз он появился на верхушке башни большого колокола и оттуда с гордостью показал всему Парижу ту, которую спас. Громовым голосом, который люди слышали редко и которого сам он никогда не слыхал, он трижды прокричал так исступленно, что звук его казалось, достиг облаков:
"Sanctuary!	- Убежище!
Sanctuary!	Убежище!
Sanctuary!"	Убежище!
"Noel!	- Слава!
Noel!" shouted the populace in its turn; and that immense acclamation flew to astonish the crowd assembled at the Gr?ve on the other bank, and the recluse who was still waiting with her eyes riveted on the gibbet.	Слава! - отозвалась толпа, и этот могучий возглас, докатившись до другого берега реки, поразил народ, собравшийся на Гревской площади, и затворницу, не отводившую глаз от виселицы.
BOOK NINTH.	Книга девятая
CHAPTER I. DELIRIUM.	I. Бред
Claude Frollo was no longer in Notre-Dame when his adopted son so abruptly cut the fatal web in which the archdeacon and the gypsy were entangled.	Клода Фролло уже не было в соборе, когда его приемный сын так решительно рассек тот роковой узел, которым Клод стянул цыганку и в который попался сам.
On returning to the sacristy he had torn off his alb, cope, and stole, had flung all into the hands of the stupefied beadle, had made his escape through the private door of the cloister, had ordered a boatman of the Terrain to transport him to the left bank of the Seine, and had plunged into the hilly streets of the University, not knowing whither he was going, encountering at every step groups of men and women who were hurrying joyously towards the Pont Saint-Michel, in the hope of still arriving in time to see the witch hung there,-pale, wild, more troubled, more blind and more fierce than a night bird let loose and pursued by a troop of children in broad daylight. He no longer knew where he was, what he thought, or whether he were dreaming.	Войдя в ризницу, он сорвал с себя облачение, швырнул его на руки изумленному причетнику, выбежал через потайную дверь монастыря, приказал лодочнику правого берега Сены перевезти себя на другую сторону и углубился в холмистые улицы Университетского квартала, сам не зная, куда идет, и встречая на каждом шагу мужчин и женщин, весело спешивших к мосту Сен-Мишель в надежде "поспеть еще вовремя", чтобы увидеть, как будут вешать колдунью. Бледный, растерянный, потрясенный, слепой и дикий, подобно ночной птице, вспугнутой и преследуемой среди бела дня оравой ребят, он не понимал более, где он, что с ним, грезит он или видит все наяву.
He went forward, walking, running, taking any street at haphazard, making no choice, only urged ever onward away from the Gr?ve, the horrible Gr?ve, which he felt confusedly, to be behind him.	Он то шел, то бежал наугад, не выбирая направления, сворачивая то в одну, то в другую улицу, подстегиваемый лишь одной мыслью о Гревской площади, об ужасной Гревской площади, которую он все время смутно ощущал позади себя.

In this manner he skirted Mount Sainte-Genevi?ve, and finally emerged from the town by the Porte Saint-Victor.	Так пробежал он вдоль холма св. Женевьевы и вышел наконец из города через Сен-Викторские ворота.
He continued his flight as long as he could see, when he turned round, the turreted enclosure of the University, and the rare houses of the suburb; but, when, at length, a rise of ground had completely concealed from him that odious Paris, when he could believe himself to be a hundred leagues distant from it, in the fields, in the desert, he halted, and it seemed to him that he breathed more freely.	Он продолжал бежать до тех пор, пока, оглянувшись, мог еще видеть башни ограды Университета и разбросанные дома предместья; но когда наконец небольшое возвышение скрыло от него этот ненавистный Париж, когда он мог считать себя за сто лье от него, затерянным среди полей, в пустыне, он остановился; ему показалось, что здесь он может дышать свободно.
Then frightful ideas thronged his mind.	И тогда им овладели страшные мысли.
Once more he could see clearly into his soul, and he shuddered.	Он прозрел свою душу и содрогнулся.
He thought of that unhappy girl who had destroyed him, and whom he had destroyed.	Он вспомнил о несчастной девушке, погубившей его и им погубленной.
He cast a haggard eye over the double, tortuous way which fate had caused their two destinies to pursue up to their point of intersection, where it had dashed them against each other without mercy.	В смятении он оглянулся на тот двойной извилистый путь, которым рок предопределил пройти их судьбам до того перекрестка, где он безжалостно столкнул их и разбил друг о друга.
He meditated on the folly of eternal vows, on the vanity of chastity, of science, of religion, of virtue, on the uselessness of God.	Он думал о безумии вечных обетов, о тщете целомудрия, науки, веры, добродетели, о ненужности бога.
He plunged to his heart's content in evil thoughts, and in proportion as he sank deeper, he felt a Satanic laugh burst forth within him.	Он с упоением предался этим дурным мыслям и, все глубже погружаясь в них, чувствовал, что грудь его разрывает сатанинский хохот.
And as he thus sifted his soul to the bottom, when he perceived how large a space nature had prepared there for the passions, he sneered still more bitterly.	Исследуя свою душу, он понял, какое обширное место в ней было уготовано природой страстям, и усмехнулся с еще большей горечью.
He stirred up in the depths of his heart all his hatred, all his malevolence; and, with the cold glance of a physician who examines a patient, he recognized the fact that this malevolence was nothing but vitiated love; that love, that source of every virtue in man, turned to horrible things in the heart of a priest, and that a man constituted like himself, in making himself a priest, made himself a demon.	Он разворошил всю таившуюся в глубинах его сердца ненависть, всю злобу и беспристрастным оком врача, который изучает больного, убедился в том, что эта ненависть и эта злоба были не чем иным, как искаженной любовью, что любовь, этот родник всех человеческих добродетелей, в душе священника оборачивается чем-то чудовищным и что человек, созданный так, как он, став священником, становится демоном.
Then he laughed frightfully, and suddenly became pale again, when he considered the most sinister side of his fatal passion, of that corrosive, venomous malignant, implacable love, which had ended only in the gibbet for one of them and in hell for the other; condemnation for her, damnation for him.	Он разразился жутким смехом и вдруг побледнел: он вгляделся в самую мрачную сторону своей роковой страсти, этой разъедающей, ядовитой, полной ненависти, неукротимой страсти, приведшей цыганку к виселице, его - к аду; она осуждена, он проклят.
And then his laughter came again, when he reflected that Phoebus was alive; that after all, the captain lived, was gay and happy, had handsomer doublets than ever, and a new mistress whom he was conducting to see the old one hanged.	И он опять засмеялся, когда вспомнил, что Феб жив, что, наперекор всему, капитан жив, доволен и весел, что на нем мундир нарядней, чем когда-либо, и что у него новая возлюбленная, которой он показывал, как будут вешать прежнюю.

His sneer redoubled its bitterness when he reflected that out of the living beings whose death he had desired, the gypsy, the only creature whom he did not hate, was the only one who had not escaped him.	Он посмеялся над собой еще громче, когда подумал, что из всех живущих на земле людей, которым он желал смерти, не избежала ее лишь цыганка - единственное существо, не вызывавшее в нем ненависти.
Then from the captain, his thought passed to the people, and there came to him a jealousy of an unprecedented sort.	От капитана его мысль перенеслась к толпе, и тут его охватила мучительная ревность.
He reflected that the people also, the entire populace, had had before their eyes the woman whom he loved exposed almost naked.	Он подумал о том, что вся эта толпа видела обожаемую им женщину в одной сорочке, почти обнаженную.
He writhed his arms with agony as he thought that the woman whose form, caught by him alone in the darkness would have been supreme happiness, had been delivered up in broad daylight at full noonday, to a whole people, clad as for a night of voluptuousness.	Он ломал себе руки при мысли, что эта женщина, чье тело, приоткрывшись перед ним в полумраке, могло бы дать ему райское блаженство, сегодня, в сияющий полдень, одетая, как для ночи сладострастия, была доступна взорам всей толпы.
He wept with rage over all these mysteries of love, profaned, soiled, laid bare, withered forever.	Он плакал от ярости над всеми этими тайнами поруганной, оскверненной, оголенной, навек опозоренной любви.
He wept with rage as he pictured to himself how many impure looks had been gratified at the sight of that badly fastened shift, and that this beautiful girl, this virgin lily, this cup of modesty and delight, to which he would have dared to place his lips only trembling, had just been transformed into a sort of public bowl, whereat the vilest populace of Paris, thieves, beggars, lackeys, had come to quaff in common an audacious, impure, and depraved pleasure.	Он плакал от ярости, представляя себе, сколько нечистых взглядов скользнуло под этот распахнутый ворот; эта прекрасная девушка, эта девственная лилия, эта чаша ненависти и восторгов, которую он лишь трепеща осмелился бы пригубить, была превращена в общественный котел, из которого все отребье Парижа - воры, нищие, бродяги - пришло черпать сообща бесстыдное, нечистое и извращенное наслаждение.
And when he sought to picture to himself the happiness which he might have found upon earth, if she had not been a gypsy, and if he had not been a priest, if Phoebus had not existed and if she had loved him; when he pictured to himself that a life of serenity and love would have been possible to him also, even to him; that there were at that very moment, here and there upon the earth, happy couples spending the hours in sweet converse beneath orange trees, on the banks of brooks, in the presence of a setting sun, of a starry night; and that if God had so willed, he might have formed with her one of those blessed couples,-his heart melted in tenderness and despair.	И когда он пытался вообразить себе счастье, которое он мог найти на земле, если бы девушка не была цыганкой, а он священником, если бы она любила его, а Феб не существовал на свете; когда он думал о том, что и для него могла начаться жизнь, полная любви и безмятежности, что в этот самый миг на земле есть счастливые пары, забывшиеся в нескончаемых беседах под сенью апельсиновых дерев, на берегу ручья, осиянные заходящим солнцем или звездной ночью, что и он с ней, если бы того пожелал господь, могли быть такой же благословенной парой, - сердце его исходило нежностью и отчаянием.
Oh! she! still she!	Она! Везде она!
It was this fixed idea which returned incessantly, which tortured him, which ate into his brain, and rent his vitals.	Эта неотвязная мысль возвращалась непрестанно, терзала его, жалила его мозг и раздирала его душу.