Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Виктор Гюго
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Виктор Гюго, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Знаменитый роман Виктора Гюго. Книга, в которой увлекательный, причудливый сюжет – всего лишь прекрасное обрамление для поразительных, потрясающих воображение авторских экскурсов в прошлое Парижа.
«Собор Парижской Богоматери» экранизировали и ставили на сцене десятки раз, однако ни одной из постановок не удалось до конца передать масштаб и величие оригинала Гюго.

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Виктор Гюго

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Little Jehan Frollo, surnamed (du Moulin) "of the Mill" because of the place where he had been reared, had not grown up in the direction which Claude would have liked to impose upon him.	Маленький Жеан Фролло, прозванный Мельником в честь мельницы, на которой он был вскормлен, развился вовсе не в том направлении, какое наметил для него Клод.
The big brother counted upon a pious, docile, learned, and honorable pupil.	Старший брат рассчитывал, что Жеан будет набожным, покорным, любящим науку, достойным уважения учеником.
But the little brother, like those young trees which deceive the gardener's hopes and turn obstinately to the quarter whence they receive sun and air, the little brother did not grow and did not multiply, but only put forth fine bushy and luxuriant branches on the side of laziness, ignorance, and debauchery.	А между тем, подобно деревцам, которые наперекор стараниям садовника упорно тянутся в ту сторону, где воздух и солнце, - младший брат рос и развивался, давая чудесные пышные и мощные побеги лишь в сторону лени, невежества и распутства.
He was a regular devil, and a very disorderly one, who made Dom Claude scowl; but very droll and very subtle, which made the big brother smile.	Это был сущий чертенок, до ужаса непослушный, что заставляло грозно хмурить брови отца Клода, но зато очень забавный и очень умный, что заставляло старшего брата улыбаться.
Claude had confided him to that same college of Torchi where he had passed his early years in study and meditation; and it was a grief to him that this sanctuary, formerly edified by the name of Frollo, should to-day be scandalized by it.	Клод доверил воспитание младшего брата коледжу Торши, где в занятиях и размышлениях сам провел свои юные годы; и для него явилось большим огорчением, что имя Фролло, когда-то делавшее честь святилищу науки, теперь стало предметом соблазна.
He sometimes preached Jehan very long and severe sermons, which the latter intrepidly endured.	Иногда он читал Жеану строгие и пространные нравоучения, которые тот мужественно выслушивал.
After all, the young scapegrace had a good heart, as can be seen in all comedies.	Впрочем, юный повеса обладал добрым сердцем, как это обычно бывает во всех комедиях.
But the sermon over, he none the less tranquilly resumed his course of seditions and enormities.	Выслушав назидание, он как ни в чем не бывало вновь принимался за свои похождения и дебоши.
Now it was a bejaune or yellow beak (as they called the new arrivals at the university), whom he had been mauling by way of welcome; a precious tradition which has been carefully preserved to our own day.	То начинал потасовку, в честь его прибытия, с "желторотым" (так называли в Университете новичков), соблюдая благородную традицию, бережно сохраняющуюся до наших дней.
Again, he had set in movement a band of scholars, who had flung themselves upon a wine-shop in classic fashion, quasi classico excitati, had then beaten the tavern-keeper "with offensive cudgels," and joyously pillaged the tavern, even to smashing in the hogsheads of wine in the cellar.	То подстрекал школяров, и те, quasi classico excitati, атаковали по всем правилам кабачок, избивали кабатчика деревянными рапирами и с хохотом громили таверну, вышибая напоследок днища винных бочек.
And then it was a fine report in Latin, which the sub-monitor of Torchi carried piteously to Dom Claude with this dolorous marginal comment,-Rixa; prima causa vinum optimum potatum.	К отцу Клоду являлся младший наставник коледжа Торши и с постной физиономией вручал составленный на великолепной латыни отчет со следующей горестной пометкой на полях: Rixa; prima causa uinum optimum potatum.
Finally, it was said, a thing quite horrible in a boy of sixteen, that his debauchery often extended as far as the Rue de Glatigny.	Поговаривали даже о том, что распущенность Жеана частенько доводила его и до улицы Глатиньи, что шестнадцатилетнему юноше было совсем не по возрасту.

Claude, saddened and discouraged in his human affections, by all this, had flung himself eagerly into the arms of learning, that sister which, at least does not laugh in your face, and which always pays you, though in money that is sometimes a little hollow, for the attention which you have paid to her.	Вот почему опечаленный Клод, разочаровавшись в своих человеческих привязанностях, с еще большим увлечением отдался науке, этой сестре, которая по крайней мере не издевается над вами и за внимание к ней вознаграждает вас, правда, иногда довольно стертой монетой.
Hence, he became more and more learned, and, at the same time, as a natural consequence, more and more rigid as a priest, more and more sad as a man.	Он становился все более сведущим ученым и вместе с тем, что вполне естественно, - все более суровым священнослужителем и все более мрачным человеком.
There are for each of us several parallelisms between our intelligence, our habits, and our character, which develop without a break, and break only in the great disturbances of life.	В каждом из нас существует гармония между нашим непрерывно развивающимся умом, склонностями и характером, и нарушается она лишь во время сильных душевных потрясений.
As Claude Frollo had passed through nearly the entire circle of human learning-positive, exterior, and permissible-since his youth, he was obliged, unless he came to a halt, ubi defuit orbis, to proceed further and seek other aliments for the insatiable activity of his intelligence.	Так как Клод Фролло уже в юности прошел почти весь круг гуманитарных положенных и внеположенных законом наук, то он вынужден был либо поставить себе предел там, ubi defuit or bis, либо идти дальше, в поисках иных средств для утоления своей ненасытной жажды познания.
The antique symbol of the serpent biting its tail is, above all, applicable to science.	Древний символ змеи, жалящей собственный хвост, более всего применим к науке.
It would appear that Claude Frollo had experienced this.	По-видимому, Клод Фролло убедился в этом на личном опыте.
Many grave persons affirm that, after having exhausted the fas of human learning, he had dared to penetrate into the nefas.	Многие серьезные люди утверждали, что, исчерпав все fas человеческого познания, он осмелился проникнуть в nefas.
He had, they said, tasted in succession all the apples of the tree of knowledge, and, whether from hunger or disgust, had ended by tasting the forbidden fruit.	Говорили, что, последовательно вкусив от всех плодов древа познания, он, то ли не насытившись, то ли пресытившись, кончил тем, что дерзнул вкусить от плода запретного.
He had taken his place by turns, as the reader has seen, in the conferences of the theologians in Sorbonne,-in the assemblies of the doctors of art, after the manner of Saint-Hilaire,-in the disputes of the decretalists, after the manner of Saint-Martin,-in the congregations of physicians at the holy water font of Notre-Dame, ad cupam Nostroe-Dominoe.	Читатели помнят, что он принимал участие в совещаниях теологов Сорбонны, в философских собраниях при СентИлер, в диспутах докторов канонического права при Сен-Мартен, в конгрегациях медиков при "Кропильнице Богоматери", ad cupam Nostrae Daminae.
All the dishes permitted and approved, which those four great kitchens called the four faculties could elaborate and serve to the understanding, he had devoured, and had been satiated with them before his hunger was appeased.	Он проглотил все разрешенные и одобренные кушанья, которые эти четыре громадные кухни, именуемые четырьмя факультетами, могли изготовить и предложить разуму, и пресытился ими, прежде чем успел утолить свой голод.

Then he had penetrated further, lower, beneath all that finished, material, limited knowledge; he had, perhaps, risked his soul, and had seated himself in the cavern at that mysterious table of the alchemists, of the astrologers, of the hermetics, of which Averro?s, Gillaume de Paris, and Nicolas Flamel hold the end in the Middle Ages; and which extends in the East, by the light of the seven-branched candlestick, to Solomon, Pythagoras, and Zoroaster.	Тогда он проник дальше, глубже, в самое подземелье этой законченной материальной ограниченной науки. Быть может, он даже поставил свою душу на карту ради того, чтобы принять участие в мистической трапезе алхимиков, астрологов и герметиков за столом, верхний конец которого в средние века занимали Аверроэс, Г ильом Парижский и Никола Фламель, а другой, затерявшийся на Востоке и освещенный семисвечником, достигал Соломона, Пифагора и Зороастра.
That is, at least, what was supposed, whether rightly or not.	Справедливо или нет, но так по крайней мере предполагали люди.
It is certain that the archdeacon often visited the cemetery of the Saints-Innocents, where, it is true, his father and mother had been buried, with other victims of the plague of 1466; but that he appeared far less devout before the cross of their grave than before the strange figures with which the tomb of Nicolas Flamel and Claude Pernelle, erected just beside it, was loaded.	Достоверно известно, что архидьякон нередко посещал кладбище Невинных, где покоились его родители вместе с другими жертвами чумы 1466 года; но там он как будто не так усердно преклонял колени перед крестом на их могиле, как перед странными изваяниями над возведенными рядом гробницами Никола Фламеля и Клода Пернеля.
It is certain that he had frequently been seen to pass along the Rue des Lombards, and furtively enter a little house which formed the corner of the Rue des Ecrivans and the Rue Marivault.	Достоверно известно и то, что его часто видели на Ломбардской улице, где он украдкой проскальзывал в домик на углу улицы Писателей и Мариво.
It was the house which Nicolas Flamel had built, where he had died about 1417, and which, constantly deserted since that time, had already begun to fall in ruins,-so greatly had the hermetics and the alchemists of all countries wasted away the walls, merely by carving their names upon them.	Этот дом выстроил Никола Фламель; там он и скончался около 1417 года. С тех пор домик пустовал и начал уже разрушаться, до такой степени герметики и искатели философского камня всех стран исскоблили его стены, вырезая на них свои имена.
Some neighbors even affirm that they had once seen, through an air-hole, Archdeacon Claude excavating, turning over, digging up the earth in the two cellars, whose supports had been daubed with numberless couplets and hieroglyphics by Nicolas Flamel himself.	Соседи утверждали, что видели через отдушину, как однажды архидьякон Клод рыл, копал и пересыпал землю в двух подвалах, каменные подпоры которых были исчерчены бесчисленными стихами и иероглифами самого Никола Фламеля.
It was supposed that Flamel had buried the philosopher's stone in the cellar; and the alchemists, for the space of two centuries, from Magistri to Father Pacifique, never ceased to worry the soil until the house, so cruelly ransacked and turned over, ended by falling into dust beneath their feet.	Полагали, что Фламель зарыл здесь философский камень. И вот в течение двух столетий алхимики, начиная с Мажистри и кончая Миротворцем, до тех пор ворошили там землю, пока дом, столь безжалостно перерытый и чуть не вывернутый наизнанку, не рассыпался наконец прахом под их ногами.