Полное собрание сочинений. Том 33

Въ продолженіи всего пути онъ 441 старался (что онъ могъ д ѣлать черезъ Тараса) вникать въ жизнь уголовныхъ, насколько возможно сближаться съ ними и помогать имъ. Но ч ѣмъ больше онъ узнавалъ этихъ людей, т ѣмъ больше онъ вид ѣлъ невозможность сближенія съ ними и т ѣмъ бол ѣе ужасался на ужасную развратную жестокость, худшую гораздо, ч ѣмъ между зверей, которая была царствующею и обычною въ этой сред ѣ. Вс ѣпопытки его сближенія съ этими людьми (иногда конвойные допускали его на дворы этаповъ, гд ѣл ѣтомъ располагались арестанты, и онъ могъ подолгу бес ѣдовать съ ними), вс ѣпопытки сближенія кончались неудачей. На него смотр ѣли какъ на кошелекъ, изъ котораго нужно выманить какъ можно больше денегъ, онъ же самъ разъ навсегда былъ причисленъ къ господамъ, отъ которыхъ нечего ждать добра, и не представлялъ никакого интереса.

Если онъ давалъ деньги, то эти деньги шли на игру, на вино, на табакъ; книги, которыя онъ давалъ (онъ закупилъ въ Казани), шли большей частью на цигарки. Нехлюдовъ вид ѣлъ и зналъ, что въ числ ѣарестантовъ были простые, хорошіе, просто несчастные люди, но эти люди нетолько не были зам ѣтны, но притворно подчинялись тону, который давали всей масс ѣглавари-бродяги и выдающіеся своимъ знаніемъ острожной жизни, порочностью, ловкостью и отчаянностью арестанты. Какъ и во вс ѣхъ обществахъ, нетолько въ закрытыхъ заведеніяхъ, но и на вол ѣ, властвовали и управляли вс ѣми остальными худшіе люди. Ими были установлены правила, которымъ вс ѣдолжны были подчиняться, они же приводили въ исполненіе эти правила, если они не исполнялись, и они же устанавливали общественное мн ѣніе, которое незам ѣтно, но сильн ѣе всего другого вліяло на вс ѣхъ живших и поступавшихъ въ эту среду. Такъ что общій складъ жизни вс ѣхъ этихъ людей былъ ужасенъ въ нравственномъ отношенiи и долженъ былъ отталкивать, но д ѣйствительное состояніе людей, жившихъ въ этой сред ѣ, было не безнравственное, какъ оно представлялось, а, напротивъ, очень жалкое. Хорошіе люди какъ бы принуждались тутъ быть безнравственными, и это то особенно трогало и привлекало къ нимъ Нехлюдова.

X (10).

Дв ѣизъ женщинъ были знакомы Нехлюдову. Одна была В ѣра Ефремовна, по сов ѣту которой онъ устроилъ Маслову съ политическими. Другая была Марья Павловна, та самая красивая, сильная д ѣвушка съ бараньими глазами, съ которой онъ говорилъ во время свиданія въ тюрьм ѣ. Незнакомыя же женщины были: молоденькая, хорошенькая и кокетливая д ѣвушка, дочь щеточнаго фабриканта Грабецъ, в ѣрно прозванная товарищами «птичкой» и кружившая вс ѣмъ головы, и замужняя женщина-врачъ Ранцева, разлученная съ ребенкомъ и мужемъ-революціонеромъ, оставшимся въ Россіи.

В ѣра Ефремовна была представительница самаго распространеннаго типа революціонерокъ — женщинъ, незам ѣтно для себя и бессознательно отдающихся самымъ эгоистическимъ побужденіямъ, съ свойственной женщинамъ умственной неясностью и ловкостью объясняя эти эгоистическіе поступки самыми возвышенными отвлеченными мотивами. Они поступали точно также, какъ поступаютъ многіе и многіе мущины и женщины изъ б ѣднаго крестьянства или м ѣщанства въ монастыри, м ѣняя свое с ѣрое трудовое, суровое положеніе на положеніе, обставленное большими удобствами и, главное, вм ѣст ѣсъ т ѣмъ объясняемое самыми возвышенными стремленіями. В ѣр ѣЕфремовне предстояло въ лучшемъ случа ѣвыйти замужъ за причетника и провести всю жизнь въ захолусть ѣ; Грабецъ точно также предстояло стояніе за прилавкомъ и продажа щетокъ въ губернскомъ город ѣ. Вм ѣсто этого он ѣоб ѣувидали Петербургъ, сблизились съ умными, учеными людьми; главное же — сами себя ув ѣрили, что они оставили семью и пошли въ Петербургъ ради любви и къ наук ѣ, и къ народу, и ко вс ѣмъ возвышеннымъ предметамъ, о которыхъ они узнавали въ Петербург ѣ. Об ѣвъ сущности нисколько не интересовались ни наукой (хотя об ѣбыли способны къ ученію), ни еще мен ѣе народомъ, ни соціализмомъ и еще мен ѣе доброд ѣтелью, но об ѣсвои д ѣвичьи порывы и мечты, въ основ ѣкоторыхъ лежало желаніе любви, представили и другимъ и себ ѣвъ вид ѣжеланія служенія челов ѣчеству. В ѣра Ефремовна получила первый толчекъ на этомъ пути отъ книгъ и журналовъ, которые привезъ сынъ священника, а Птичка — прямо отъ студента, ходившаго къ ней въ лавку. Об ѣон ѣотлично, по-женски, ум ѣли притворяться передъ мущинами и говорить съ ними, льстя имъ такъ, чтобы мущины в ѣрили, что они заняты т ѣмъ же д ѣломъ, какъ и мущины, и понимали ихъ. Только съ той разницей, что мысли Птички и желанія ее образовываться и служить народу и жертвы, которыя она, молоденькая, хорошенькая птичка, принесла для этаго, казались очень трогательны, и мущины умилялись надъ ними. Т ѣже мысли, слова и поступки отъ некрасивой, съ желтымъ цв ѣтомъ лица и жилистой шеей, казались не особенно важны и вызывали большею частью ласковую насм ѣшку надъ преданностью «отчаянной В ѣрочки». Въ глубин ѣже души имъ нужно было только установить отношеніе къ мущинамъ; Птичк ѣ— пл ѣнить ихъ, заставить ихъ любить себя, В ѣр ѣЕфремовн ѣ— самой любить т ѣхъ, кого избирало ея влюбчивое сердце. И мущины в ѣрили имъ, и вс ѣвлюблялись въ Птичку и снисходительно позволяли себя любить В ѣр ѣЕфремовн ѣ. Такъ ей позволилъ себя любить Новодворовъ, когда никого другаго не было, и р ѣшилъ, что такъ какъ онъ больше не любитъ ее и не честно обманывать, разорвалъ съ нею сношенія. Она же стала влюбляться въ другихъ. Птичка же съ усп ѣхомъ продолжала влюблять въ себя.

Совс ѣмъ другія дв ѣженщины были Ранцева и Марья Павловна, которая взяла подъ свое особенное покровительство Маслову. Ранцева была дочь профессора и еврейки, очень даровитая, здоровая и пріятно некрасивой умной наружности. Она съ молодыхъ л ѣтъ, еще въ гимназіи, полюбила товарища своего брата Васильева, однаго изъ даровит ѣйшихъ студентовъ Петербургскаго университета, ставшаго потомъ революціонеромъ. Емилія — такъ звали Ранцеву — была влюблена только два раза: одинъ разъ, когда ей было 12 л ѣтъ, она влюбилась въ пріятеля своего отца, уже немолодаго ученаго, и хот ѣла отравиться, когда узнала, что онъ женится. Любовь эта прошла, и 16 л ѣтъ она влюбилась въ Васильева и отдалась ему тогда же вполн ѣвся всею душой. Любя его, она поняла все то, что онъ любилъ, и старалась быть т ѣмъ, что онъ любилъ, и любить то, что онъ любилъ, и только то, что онъ любилъ. Онъ любилъ науку, и она стала любить науку, пошла на медицинскіе курсы. Онъ полюбилъ революцію, и она полюбила тоже. Она была умна и потому не рабски подражала ему, а проникалась его духомъ и жила, руководясь этимъ духомъ. Такъ любя его, она нетолько не м ѣшала ему, желая всегда быть съ нимъ, когда онъ отдался революціи, но охотно удалилась отъ него, взяла м ѣсто въ земств ѣи тамъ д ѣлала свое врачебное д ѣло и вм ѣст ѣсъ т ѣмъ распространяла и словами и книгами т ѣидеи, которымъ онъ посвятилъ себя. У ней былъ одинъ ребенокъ. Больше они, какъ воинствующіе люди, не хот ѣли им ѣть. Этаго ребенка она сильно любила, но такъ, что всегда готова была пожертвовать не имъ, а своей близостью къ нему, радостью, которую онъ доставлялъ ей, — пожертвовать не революціи, какъ она говорила себ ѣ, но мужу, какъ это было въ д ѣйствительности. Она не на словахъ, не потому, что такъ прокричалъ дьяконъ, когда они в ѣнчались: «Жена да повинуется мужу», но потому, что она любила его не т ѣломъ, но душой, любила его душу и потому радостно, свободно и незам ѣтно для себя повиновалась ему. Если бы онъ не былъ т ѣмъ челов ѣкомъ, котораго она считала добрымъ, умнымъ, которому можно безошибочно повиноваться, она бы не полюбила, а не полюбивъ, не вышла замужъ. А разъ полюбивъ и выйдя замужъ, она жила руководясь имъ, и ей это было легко и радостно. Теперь она была разлучена съ нимъ, т ѣлесно разлучена съ ребенкомъ, но ей это было нетяжело, потому что она знала, что она несетъ все это для него, для того д ѣла, которому онъ отдалъ свою жизнь, знала, что онъ одобряетъ ее, 442 и ей было легко. Одно, что было тяжело ей, это — не знать про него. Онъ всякую минуту могъ быть взятъ и потому письма отъ него составляли для нея главный интересъ жизни. Нехлюдовъ помогалъ ей въ этомъ. Въ жизни же съ товарищами она была спокойна, добра и ровно ласкова со вс ѣми. Нехлюдовъ узналъ ее за время путешествія, полюбилъ, какъ сестру. Она представлялась ему идеаломъ женщины-жены; идеалъ же женщины-челов ѣка Нехлюдовъ, ч ѣмъ больше онъ узнавалъ ее, признавалъ въ другой ссыльной — въ Марь ѣПавловн ѣ, въ красавиц ѣсъ бараньими глазами.