Полное собрание сочинений. Том 33

Попала она подъ судъ и ссылалась въ каторгу на Кару за то, что, прі ѣхавъ въ городъ, остановилась на квартир ѣ, гд ѣбыла тайная типографія. Она приняла на себя выстр ѣлъ, который былъ сд ѣланъ въ темнот ѣоднимъ изъ революціонеровъ въ жандармовъ, д ѣлавшихъ обыскъ. На вопросъ, кто стр ѣлялъ, не смотря на то, что она и не видала револьвера, она сказала, что это была она, спасая этимъ знаменитаго революционера, который былъ приговоренъ только къ ссылк ѣи оттуда б ѣжалъ заграницу. Какъ справедливо, что всякое злое д ѣло, роняя челов ѣка въ его собственномъ мн ѣніи, проторяетъ (если онъ только не раскается) дорожку къ еще бол ѣе злымъ д ѣламъ, также справедливо и то, что всякій добрый самоотверженный поступокъ, поднимая челов ѣка въ его собственномъ сознаніи, вызываетъ его на желание совершенія еще бол ѣе добрыхъ и самоотверженныхъ д ѣлъ. Такъ это было съ Маріей Павловной. Радостное сознаніе, что она пожертвовала собою для общаго блага, какъ бы подчеркнуло для нея прелесть самоотверженія просто для самоотверженія. Кром ѣтого, дожидаясь суда, она въ тюрьм ѣ, гд ѣне давали никакихъ книгъ, кром ѣНоваго Зав ѣта, въ первый разъ прочла тамъ нагорную пропов ѣдь. 460 Съ этой поры, какъ не узокъ былъ кругъ ея д ѣятельности въ тюрьм ѣ, на этапахъ, она пользовалась всякимъ случаемъ сд ѣлать усиліе, жертву, для того чтобы сд ѣлать доброе другимъ.

Таковы были женщины, съ которыми путешествіе сблизило Маслову.

Изъ мущинъ же самымъ важнымъ лицомъ считался магистръ естественныхъ наукъ, см ѣлый революціонеръ, 461 сынъ купца Новодворовъ. 462

Новодворовъ считался вс ѣми т ѣми, кто его зналъ, чрезвычайно умнымъ челов ѣкомъ. И онъ д ѣйствительно долженъ былъ быть признанъ челов ѣкомъ огромнаго ума, если подъ умомъ разум ѣть количество усвоенныхъ чужихъ мыслей. Если же подъ умомъ разум ѣть способность самобытно смотр ѣть на вещи, съ новой, своей, исключительной стороны и, в ѣря себ ѣ, д ѣлать выводы изъ своего умственнаго опыта, то онъ былъ не очень уменъ. Способность ума была въ немъ скор ѣе ограничена и неразвита всл ѣдствіи привычки запоминать чужія мысли. Съ самыхъ первыхъ шаговъ жизни Новодворовъ, еще будучи Степашей, им ѣлъ огромный усп ѣхъ и представлялся и родителямъ и учителямъ въ гимназіи чудомъ ума. И д ѣйствительно, движимый самолюбіемъ, онъ быстро достигалъ всего того, за что брался и въ умственномъ, т. е. въ обогащеніи памяти чужими мыслями, развивался и шелъ впередъ вплоть до конца университета и до магистерскаго экзамена и диспута. Но тутъ онъ остановился въ своемъ умственномъ развитіи въ этомъ направленіи, также какъ люди останавливаются на изв ѣстномъ пред ѣл ѣвъ физическомъ. 463 Сначала увеличенiе идетъ очень быстро, потомъ, какъ это бываетъ съ атлетами, останавливается и, наконецъ, спускается. Новодворовъ испыталъ это въ то время, какъ онъ кончалъ магистерскiй экзаменъ. 464 Дальше въ этомъ направленіи некуда было идти. Онъ зналъ все, что было написано по избранному имъ предмету. Оставалось только прочитывать то, что вновь писалось по тому же предмету. Надо было удовольствоваться ролью пятистепеннаго ученаго. Оставленiе при университет ѣи об ѣщаніе кафедры удовлетворило его не на долго. Ему нужно было первенство, то самое, которое онъ им ѣлъ въ гимназіи и въ университет ѣи передъ преподавателями и передъ товарищами, а этаго первенства въ профессорств ѣне только не было, но было совершенно обратное. Въ диссертаціи онъ рискнулъ высказать не чужія, а свои мысли о пангенезис ѣ. Диссертація его, напечатанная въ журнал ѣ, была осм ѣяна. И въ это время поднялась студенческая исторія, въ которой онъ, съ ц ѣлью полученія кафедры, примкнулъ къ противникамъ студенческаго движенія и подвергся нападеньямъ всей либеральной партіи. Тогда онъ по ѣхалъ заграницу и посл ѣсвиданія съ главарями революціоннаго движенія вдругъ перем ѣнилъ свои взгляды и вернулся революціонеромъ и скоро занялъ удовлетворявшее его самолюбіе положеніе руководителя партіи. Многіе изъ знавшихъ его удивлялись той перем ѣн ѣ, которая произошла въ немъ, но перем ѣна эта была вполн ѣестественна. Вс ѣвысказываемыя имъ мысли, и прежде и теперь, были не его мысли, не были связаны съ его внутренней жизнью, а были запомнены имъ къ достиженію изв ѣстной ц ѣли. Ц ѣль изм ѣнилась, понадобились для достижения ея другія мысли, и потому очень естественно, что онъ запомнилъ эти мысли и высказывалъ ихъ, какъ онъ ум ѣлъ, съ большой уб ѣдительностью.

Прежде это были мысли о ножкахъ каракатицы и пангенезис ѣ, теперь это были мысли о прибавочной стоимости и жел ѣзномъ закон ѣ. Вообще обо всемъ, о чемъ онъ говорилъ, онъ высказывался съ большою уб ѣжденностью, преимущественно потому, что съ большою узостью взгляда и, главное, съ сознаніемъ совершенной непогр ѣшимости, которое д ѣйствовало на слушателей. Онъ очень многое зналъ благодаря своей огромной памяти и потому привыкъ окончательно р ѣшать всякіе научные вопросы и точно также р ѣшалъ и вопросы нравственные и художественные. Поступки и художественныя произведенія, какія бы то ни было, не возбуждали въ немъ никакихъ чувствъ, помимо того, что они были ему выгодны или невыгодны. Ни про какой поступокъ, если только онъ не касался его лично и онъ не зналъ о немъ мн ѣнія авторитетовъ, хорошъ онъ или дуренъ, точно также онъ не могъ сказать ни про п ѣсню, ни про картину, ни про стихотвореніе — хорошо оно или дурно; но онъ считалъ своей обязанностью образованнаго челов ѣка высказывать о нихъ сужденіе, и онъ р ѣшительно высказывалъ ихъ, соображаясь съ т ѣмъ, что онъ читалъ въ признаваемыхъ имъ хорошихъ книжкахъ. Тогда уже мн ѣніе его было непоколебимо. Такъ что онъ былъ совершенно непроницаемъ ни для какихъ живыхъ мыслей. Въ особенности если ему уже случалось высказать о предмет ѣсвое мн ѣніе, это мн ѣніе казалось ему священнымъ уже потому, что оно было высказано имъ.

Ко вс ѣмъ людямъ, мущинамъ, онъ относился какъ къ соперникамъ во вс ѣхъ отношеніяхъ и охотно поступилъ бы съ ними, какъ старые самцы обезьяны поступаютъ съ молодыми, если бы могъ. Онъ вырвалъ бы весь умъ, вс ѣспособности у другихъ людей, только бы они не м ѣшали проявленiю его способностей. Нехлюдовъ былъ ему въ высшей степени противенъ, и онъ постоянно старался д ѣлать ему непріятное. Хорошо же онъ относился къ людямъ только тогда, когда они служили ему, преклонялись передъ нимъ. Такъ онъ относился къ опропагандированному имъ рабочему Кондратьеву, который шелъ теперь съ нимъ въ Якутскую область.

Съ женщинами же, хотя онъ принципіально и былъ за женскій вопросъ, онъ обращался презрительно, считая ихъ вс ѣхь въ глубин ѣдуши глупыми и ничтожными, за исключеніемъ т ѣхъ, въ которыхъ онъ былъ влюбленъ и пока онъ былъ влюбленъ въ нихъ. И съ т ѣми, въ кого онъ былъ влюбленъ, былъ восторженно сантименталенъ. 465 Къ здоровью своему онъ былъ очень заботливъ и до посл ѣдней степени мнителенъ, не смотря на очень сильное сложеніе и здоровье. Всякую религію онъ считалъ атавизмомъ, варварствомъ; понятіе Бога ненавид ѣлъ и признавалъ истиннымъ только дарвинизмъ и законы матеріальнаго міра. На положеніе свое теперь, на пути въ каторгу, онъ смотр ѣлъ то съ гордостью мученика и опаснаго врага правительства, который еще покажетъ себя, — онъ все старался б ѣжать, — то чаще всего какъ на ужасную ошибку. 466