Полное собрание сочинений. Том 4

— Да что-жъ, что м ѣсто нежилое, отв ѣчалъ терп ѣливо Николинька, в ѣдь и зд ѣсь когда-то м ѣсто было нежилое, а вотъ живутъ, и тамъ вотъ ты только первый пос ѣлишься съ легкой руки.

— И, батюшка, Ваше Сіятельство, какъ можно сличить, съ живостью отв ѣчалъ Чурисъ, какъ будто испугавшись, чтобы Князь не принялъ окончательнаго р ѣшенія, это м ѣсто съ тамошнимъ: зд ѣсь на міру м ѣсто, м ѣсто веселое, обычное и дорога, и прудъ теб ѣб ѣлье что ли баб ѣстирать — скотину ли поить и все наше заведенье мужицкое, тутъ и гумно, и огородишки, и ветлы вотъ, что мои родители садили зд ѣсь, и д ѣдъ мой, и батька зд ѣсь Богу душу отдали, и мн ѣтолько бы в ѣкъ тутъ свой кончить, Ваше Сіятельство, больше ничего не прошу. Будетъ милость ваша избу поправить, много довольны вашей милостью, a н ѣтъ, такъ и въ старенькой свой в ѣкъ какъ-нибудь доживемъ. Заставьте в ѣкъ Богу молить, — продолжалъ онъ съ чувствомъ и низко кланяясь, не сгоняйте меня съ гн ѣзда нашего. Тутъ гн ѣздо наше, Ваше Сіятельство.

Въ это время старушонка выскочила впередъ и въ слезахъ упала въ ноги совершенно сконфуженному Николиньк ѣ. — Не погуби, кормилецъ, ты нашъ отецъ, ты наша мать, куда намъ селиться, мы люди старые одинокіе, какъ Богъ, такъ и ты...

Николинька пришелъ въ сильн ѣйшее волненіе: онъ вскочилъ съ лавки, морщился, красн ѣлъ, не зналъ, куда д ѣваться, и никакъ не могъ уговорить бабу перестать.

— Что ты! встань, пожалуйста. Коли не хотите, такъ не надо, я принуждать не стану, — говорилъ, разчувствовавшись Николинька, и безъ всякой причины махая руками.

Невыразимо грустное чувство овлад ѣло имъ, когда онъ с ѣлъ опять на лавку, и въ изб ѣводворилось молчаніе, прерываемое только хныканьемъ бабы, удалившейся подъ полати и утиравшей слезы рукавомъ рубахи; онъ понялъ, что значитъ для этихъ людей разваливающаяся избенка, обваленный колодезь съ лужей, гніющія ветлы передъ кривымъ оконцемъ, клевушки и сарайчикъ. Онъ понялъ, что какое бы ни было ихъ гн ѣздо, они не могутъ не любить его. Пускай вся жизнь ихъ прошла въ немъ въ тяжеломъ труд ѣ, гор ѣи лишеніяхъ; но все-таки это было ихъ гн ѣздо, въ немъ выражалась вся 50-л ѣтняя трудная ихъ деятельность.

— Какже ты, Иванъ, не сказалъ при мір ѣпрошлое Воскресенье, что теб ѣнужна изба, я теперь не знаю, какъ помочь теб ѣ. Я говорилъ вамъ вс ѣмъ тогда, что я посвятилъ свою жизнь для васъ, что я готовъ самъ лишить себя всего, лишь бы вы были довольны и счастливы. — Слова эти ясно доказывали неопытную молодость Николиньки. Онъ не зналъ, что об ѣщанія такого рода не прибавляютъ никакой ц ѣны ихъ исполненію, что, напротивъ, благод ѣянія безъ приготовленій гораздо силън ѣе д ѣйствуютъ на душу т ѣхъ, которые ихъ получаютъ; не зналъ, что слова эти запомнются и въ случа ѣнеисполненія ихъ, вселятъ недов ѣріе въ его мужикахъ и въ немъ самомъ удвоятъ тяжелое чувство поздняго раскаянія. Онъ не зналъ и того, что такого рода изліянія не способны возбуждать дов ѣрія ни въ комъ и въ особенности въ русскомъ челов ѣк ѣ, любящемъ не слова, a д ѣло и не охотник ѣдо выраженія чувствъ, хотя глубоко воспріимчивомъ. — Но простодушный Николинька не могъ не излить благородное чувство, преполнявшее его душу.

Чурисъ погнулъ голову на сторону и медленно моргая, съ принужденнымъ вниманіемъ, слушалъ Николиньку, какъ челов ѣка, котораго нельзя не слушать, хотя онъ и говоритъ вещи, совершенно до насъ не касающіяся и нисколько неинтересныя.

— Но в ѣдь я не могу вс ѣмъ давать все, что отъ меня требуютъ. Ежели-бы я не отказывалъ вс ѣмъ, кто у меня проситъ л ѣса, скоро у меня ничего не осталось, и я не могъ бы дать тому, кто истинно нуждается. Зат ѣмъ-то я и отд ѣлилъ заказъ и опред ѣлилъ его для исправленія крестьянскаго строенія. Л ѣсъ этотъ теперь ужъ не мой, а вашъ — крестьянскій, и ужъ я имъ не могу распоряжаться, а распоряжается міръ, какъ знаетъ. Ты приходи нынче на сходку, я міру поговорю о твоей просьб ѣ, коли онъ присудитъ теб ѣизбу дать, такъ и хорошо, а у меня ужъ теперь л ѣсу н ѣтъ. Я отъ всей души желаю помочь, но д ѣло уже не мое, a мірское.

— Много довольны вашей милостью, — отв ѣчалъ смущенный Чурисъ, — коли на дворъ л ѣску ублаготворите, такъ мы и такъ поправимся.

— Н ѣтъ, ты приходи.

— Слушаю.

Николиньк ѣвидно хот ѣлось еще спросить что-то, онъ не вставалъ и посл ѣдовольно непріятнаго для него молчанія, онъ робко спросилъ, заглядывая въ пустую нетопленную печь: — Что вы ужъ об ѣдали?

Подъ усами Чуриса обозначилась н ѣсколько насм ѣшливая и вм ѣст ѣгрустная улыбка, онъ не отв ѣчалъ.

— Какой об ѣдъ, кормилецъ? — тяжело вздыхая, проговорила баба: — хл ѣбушка посн ѣдали, вотъ и об ѣдъ нашъ. За сныткой нынче ходить неколи было, такъ и щецъ сварить не изъ чего, что кваску было тамъ — ребятамъ дала.

— Нынче постъ голодный, Ваше Сіятельство, — вм ѣшался Чурисъ, — хл ѣбъ, да лукъ, вотъ и пища наша мужицкая. Еще слава-ти Господи, хл ѣбушка-то у меня, по милости Вашей, по сю пору хватило, а то сплошь и хл ѣба-то н ѣту, а луку нын ѣв ѣзд ѣнедородъ, у Михаила Брюхина за пучокъ по грошу берутъ, а покупать нашему брату не откуда. Съ пасхи, почитай, что и въ Церкву не ходилъ: — св ѣчку Микол ѣне на что купить.

Николинька зналъ въ какой б ѣдности живутъ крестьяне, но мысль эта была такъ невыносимо тяжела для него, что онъ противъ воли забывалъ истину и всякій разъ, когда ему напоминали ее, у него на сердц ѣстановилось еще грустн ѣе и тяжеле.

— Отчего вы такъ б ѣдны? — сказалъ онъ, думая вслухъ.

— Да какъ-же намъ и быть, батюшка, какъ не б ѣднымъ? Земля наша какая? вы сами изволите знать, глина, бугры, да и то, видно, прогн ѣвали мы Бога, вотъ ужъ съ холеры, почитай, хл ѣба не родитъ. Луговъ и угодьевъ опять меньше стало, которыя позаказали, которыя попридрали. Д ѣло мое одинокое, старое..., гд ѣи радъ-бы похлопоталъ — силъ моихъ н ѣту. Старуха моя больная, что ни годъ, то д ѣвчонокъ рожаетъ. В ѣдь вс ѣхъ кормить надо. Вотъ одинъ маюсь, а 7 душъ дома. — Гр ѣшенъ Господу Богу, часто думаю себ ѣ: хоть-бы прибралъ ихъ Богъ поскор ѣе, и мн ѣбы легче было, да имъ то, сердечнымъ, лучше, ч ѣмъ зд ѣсь горе мыкать. — Вотъ моя подмога, вся тутъ, продолжалъ онъ, указывая на б ѣлоголоваго, шаршаваго мальчика л ѣтъ семи, который съ огромнымъ животомъ въ это время робко подошелъ къ нему и, уставивъ изъ подлобья удивленные глаза на Николиньку, сморщился и изо вс ѣхъ силъ ковырялъ у себя въ носу. — Вотъ и подсобка, — продолжалъ звучнымъ голосомъ Чурисъ, проводя своей шаршавой рукой по лицу ребенка, — когда его дождешься; a мн ѣужъ работу не въ мочь. Старость-бы еще ничего, да грыжа меня одол ѣла. Въ ненастье хоть крикомъ кричи; a в ѣдь ужъ мн ѣдавно въ старики пора, вонъ Данилкинъ [?] Ермишка — вс ѣмоложе меня, а ужъ давно земли сложили. Ну мн ѣсложить не на кого, вотъ б ѣда моя, а кормиться надо, вотъ и бьюсь, Ваше Сіятельство.