Полное собрание сочинений. Том 4

«Юхванка мудреный хочетъ лошадь продать», прочелъ Николинька въ записной книжечк ѣи перешелъ черезъ улицу къ двору Юхванки-Мудренаго.

Юхванкина изба была тщательно покрыта соломой съ барскаго гумна и срублена изъ св ѣжаго св ѣтло-с ѣраго осиноваго л ѣса, тоже изъ барскаго заказа, съ двумя выкрашенными красными ставнями у оконъ и крылечкомъ, съ нав ѣсомъ, съ зат ѣйливыми перильцами, выр ѣзанными изъ досокъ. С ѣнцы и холодная изба были тоже исправны; но общій видъ довольства и достатка, который им ѣла эта связь, нарушался н ѣсколько пригороженной къ воротищамъ кисти съ недоплетенымъ заборомъ и раскрытымъ нав ѣсомъ, который видн ѣлся изъ за нея. Въ то самое время, какъ Николинька подходилъ съ одной стороны къ крыльцу, — съ другой подходили дв ѣженщины крестьянки, несшія ушатъ. Одна изъ нихъ была жена, другая — мать Юхванки. Первая была плотная, румяная баба, съ необыкновенно просторно развитой грудью, въ красномъ кумачевомъ платк ѣ, въ чистой рубах ѣсъ бусами на ше ѣ, шитой на ше ѣи рукавахъ занав ѣск ѣ, яркой панев ѣи тяжелыхъ черныхъ смазанныхъ котахъ, над ѣтыхъ на толсто намотанныя онучи. Конецъ водоноса не покачивался и плотно лежалъ на ея широкомъ и твердомъ плеч ѣ. Легкое напряженіе, зам ѣтное въ покрасн ѣвшемъ и обильно вспот ѣвшемъ ея лиц ѣ, изгиб ѣспины и м ѣрномъ движеніи рукъ и ногъ еще бол ѣе выказывали ея силу и здоровье. Другой-же конецъ водоноса им ѣлъ далеко не такую сильную и высокую опору. — Юхванкина мать была одна изъ т ѣхъ старухъ, л ѣта которыхъ невозможно опред ѣлить, потому что он ѣ, кажется, дошли уже до посл ѣдняго пред ѣла разрушенія въ живомъ челов ѣк ѣ. — Корявый остовъ ея, на которомъ над ѣта была черная изорванная рубаха и безцв ѣтная панева, былъ буквально согнутъ дугою, такъ что водоносъ лежалъ скор ѣе на спин ѣ, ч ѣмъ на плеч ѣея. Об ѣруки ея съ искривленными пальцами, которыми она держалась за водоносъ, были какого-то темно-бураго цв ѣта и, казалось, не могли уже разгибаться; понурая, м ѣрно качавшаяся голова, обвязанная какимъ-то тряпьемъ, носила на себ ѣсамые тяжелые сл ѣды глубокой старости и нищеты. Изъ подъ узкаго лба, съ об ѣихъ сторонъ котораго выбивались остатки желто-с ѣдыхъ волосъ, изрытаго по вс ѣмъ направленіямъ глубокими морщинами, тускло смотр ѣли въ землю красные глаза, лишенные р ѣсницъ, длинный носъ казался еще больше и безобразн ѣе отъ страшно втянутыхъ щекъ и впалыхъ безцв ѣтныхъ губъ. Одинъ огромный желтый зубъ выказывался изъ подъ верхней губы и сходился почти съ вострымъ подбородкомъ; подъ скулами и на горл ѣвис ѣли какіе то м ѣшки, шевелившіеся при каждомъ движеніи; дыханіе ея было громко и тяжело, но босыя, искривленныя ноги — хотя волочась, но м ѣрно двигались одна за другою. —

Юхванка былъ не родной ея сынъ, а пасынокъ. 5 л ѣтъ онъ остался сироткой съ братомъ своимъ Алешой дурачкомъ. Вдов ѣоставили мужнину землю, и она одна своими трудами кормила сиротъ. Управляющій взялъ Юхванку къ себ ѣ, научилъ граммот ѣ, а потомъ отдалъ на миткалевую фабрику. Вдова осталась одна съ Алешой и, не переставая трудиться, довела хозяйство почти до цв ѣтущаго положенія. Когда Юхванка уже сталъ на возраст ѣ, вдова взяла его, женила и передала ему землю и все свое имущество. «Прим ѣрная мачиха», сказали бы в нашемъ быту, а у крестьянъ иначе и не бываетъ. Этаго еще мало: когда Юхванка сталъ въ дом ѣхозяинъ, мачиха поняла, что она ему въ тягость — не трудно было ей о томъ догадаться, потому что, что на сердц ѣ, то и на язык ѣу простаго челов ѣка. Юхванка можетъ быть не разъ намекалъ ей объ этомъ. — Чтобы не ѣсть даромъ хл ѣбъ, мачиха не переставала трудиться по сил ѣ, по мочи. «Сноха женщина молодая — надо ее пожал ѣть», говорила она себ ѣи старалась исполнять всю трудную работу въ дом ѣ. Но сноха не жал ѣла ее: часто посылала туда, сюда и даже выговаривала ей. — Старуха не думая о томъ, что все, что было въ двор ѣ: скотина, лошади, снасть — все было пріобр ѣтено ею, безропотно повиновалась и работала изъ посл ѣднихъ силъ — «какое прим ѣрное самоотверженіе», сказали бы въ нашемъ св ѣт ѣ, а у крестьянъ иначе и не бываетъ. У нихъ челов ѣкъ ц ѣнится по польз ѣ, которую онъ приноситъ, и старый челов ѣкъ, зная, что онъ уже не зарабатываетъ своего пропитанія, старается т ѣмъ больше, ч ѣмъ меньше у него остается силъ, чтобы хоть ч ѣмъ нибудь заплатить за хл ѣбъ, который онъ ѣстъ. Зато безд ѣйствіе, желчность, бол ѣзни, скупость и эгоизмъ старости неизв ѣстны имъ такъ же, какъ и низкій страхъ медленно приближающей[ся] смерти — порожденія роскоши и праздности. Тяжелая трудовая дорога ихъ ровна и спокойна, а cмерть есть только желанный конецъ ея, въ которомъ в ѣра об ѣщаетъ блаженство и успокоеніе. Да, трудъ — великій двигатель челов ѣческой природы; онъ единственный источникъ земнаго счастія и доброд ѣтели.

Почти столкнувшись съ Княземъ, молодая баба бойко составила ушатъ, потупилась, поклонилась, потомъ блестящими глазами изъ подлобья взглянула на Князя и, стараясь рукавомъ вышитой рубахи скрыть легкую улыбку, быстро, постукивая котами, взошла на сходцы и скрылась въ с ѣняхъ, какъ будто находя неприличнымъ оставаться съ Княземъ на улиц ѣ. Скромному герою моему очень не понравились и движенія эти и нарядъ молодой бабы, онъ строго посмотр ѣлъ ей всл ѣдъ, нахмурился и обратился къ старух ѣ, которая согнувъ еще бол ѣе свой и такъ л ѣтами черезъ чуръ согнутый станъ, поклонилась и хот ѣла сказать что-то, но, приложивъ руки ко рту, такъ закашлялась, что Николинька, не дождавшись ее, взошелъ въ избу. —

Юхванка, увидавъ Князя, бросился къ печи, какъ будто хот ѣлъ спрятаться отъ него, посп ѣшно сунулъ въ печурку какую-то вещь и съ улыбочкой провинившагося школьника остановился посередин ѣизбы. Юхванка былъ русый, курчавый парень л ѣтъ 30, худощавый, стройный, съ молодой остренькой бородкой и довольно красивый, ежели бы не б ѣгающіе каріе глазки, непріятно выглядывавшіе изъ подъ запухлыхъ векъ и недостатокъ 2-хъ переднихъ зубовъ весьма зам ѣтный, потому что губы были коротки и безпрестанно складывались въ улыбку. На немъ была праздничная, чистая рубаха, полосатые набойчатые портки и тяжелые сапоги съ сморщенными голенищами. Внутренній видъ избы былъ также б ѣденъ, но не такъ мраченъ, какъ той, въ которую мы заглядывали. Дв ѣвещи зд ѣсь останавливали вниманіе и какъ-то непріятно поражали зр ѣніе: небольшой, погнутый самоваръ, стоящій на полк ѣ, и портретъ какого то архимандрита съ кривымъ носомъ и шестью пальцами въ черной рамк ѣподъ остаткомъ стекла, около образовъ, изъ которыхъ одинъ былъ въ оклад ѣ.

Князь недружелюбно посмотр ѣлъ и на самоваръ, и на архимандрита, и въ печурку, въ которой изъ-подъ какой то ветошки торчалъ конецъ трубки въ м ѣдной оправ ѣ.