Полное собрание сочинений. Том 4

— Помилуйте, Ваше Сіятельство, мы кажется можемъ понимать, — отв ѣчалъ онъ, улыбаясь, какъ будто вполн ѣпонималъ всю прелесть шутки Князя.

Николинька понялъ, какъ мало д ѣйствительны могутъ быть его ув ѣщанія и угрозы противъ порока, воспитаннаго нев ѣжествомъ и поддерживаемаго нищетой, съ тяжелымъ чувствомъ унынія вышелъ на улицу. На порог ѣсид ѣла старуха и плакала.

— Вотъ вамъ на хл ѣбъ, — прокричалъ Николинька на ухо, кладя въ руку депозитку въ 3 р., только сама покупай, а не давай Юхванк ѣ, а то онъ пропьетъ.

Старуха собралась благодарить, голова ее закачалась быстр ѣе, но Николинька уже прошелъ дальше.

«Давыдка Козелъ просилъ хл ѣба и кольевъ», значилось въ книжечк ѣпосл ѣЮхванки. —

«Какъ опять къ мужику?» скажетъ читатель. Да, опять къ мужику, преспокойно отв ѣтитъ авторъ и прибавитъ: Читатель! Ежели вамъ скучны путешествія моего героя, не перевертывайте страницъ: интересн ѣе ничего не будетъ, а бросьте книгу. И вамъ будетъ не скучно, и мн ѣбудетъ пріятно. О васъ, читательница, я и не говорю. Не можетъ быть, чтобы вы дочли до этихъ поръ. Но ежели это случилось, то пожалуйста бросьте книгу, тутъ ничего н ѣтъ для васъ <���интереснаго> ни Графа богача соблазнителя въ заграничномъ плать ѣ, ни маркиза изъ-за границы, ни Княгини съ кораловыми губами, ни даже чувствительнаго чиновника; о любви н ѣтъ, да кажется и не будетъ ни слова, все мужики, мужики, какіе то сошки, мерена[?], сальныя исторіи о томъ, какъ баба выкинула, какъ мужики живутъ и дерутся. — Р ѣшительно н ѣтъ тутъ ничего достойнаго вашего высокаго образованія и тонкихъ чувствъ. Вамъ, я думаю, надо ѣло слушать, какъ супругъ или папенька вашъ возится съ мужиками; а можетъ быть даже вы никогда и не думали о нихъ; притомъ ихъ такъ много 9/ 10нашего народонаселенія, такъ чтоже это за р ѣдкость: что же для васъ можетъ быть пріятнаго читать такую книгу, въ которой больше ничего н ѣтъ, какъ мужики, мужики и мужики. — А можетъ быть въ васъ больше сердца, ч ѣмъ высокаго образованія и тонкихъ чувствъ, тогда читайте, милая добрая читательница, и примите дань моего искренняго къ вамъ удивленья и уваженья. Итакъ, я см ѣло веду васъ вм ѣст ѣсъ Николинькой къ Давыдк ѣБ ѣлому, избранные читатели, хотя изба его далеко на краю околицы. Но кто этотъ небольшой челов ѣкъ съ двумя крошечными, но густыми черными клочками усовъ подъ самымъ носомъ (по мод ѣ) съ большимъ брюхомъ, съ тяжелой палкой въ рук ѣ, въ клеенчатой глянцовитой фуражк ѣ, въ длиннополомъ оливковомъ сертук ѣ, изъ кармана котораго торчитъ фуляръ, въ часахъ съ ц ѣпочкой и въ голубыхъ узкихъ панталонахъ со стрипками? Онъ медленно величественной походкой идетъ намъ на встр ѣчу и не отв ѣчаетъ на поклоны крестьянъ, которые издали набожно кланяются ему. Ужъ не старый-ли это Князь? Онъ больше похожъ на Князя, ч ѣмъ нашъ худощавый Николинька, который в ѣчно торопится и ходитъ не слишкомъ чисто. Такъ по крайней м ѣр ѣдумаютъ Хабаровскiе мужички и дворовые при вид ѣчасовъ, платковъ, торчащихъ изъ кармана, и пуза, которое отростилъ себ ѣЯковъ Ильичь — прикащикъ. Завид ѣвъ Николиньку, который остановился, чтобы подождать прикащика, Яков Ильичь сбросилъ съ себя величіе, какъ негодящійся при такихъ обстоятельствахъ предметъ, и скорыми шагами, спрятавъ платки въ глубину кармана, тяжело дыша отъ необычайной толщины, подошелъ къ Князю и снялъ блестящую фуражку.

— Над ѣнь Яковъ.

Яковъ над ѣлъ.

— Гд ѣизволили быть, Ваше Сіятельство?

— Былъ у Юхванки. Скажи пожалуйста, что намъ съ нимъ д ѣлать?

— А что, Ваше Сіятельство?

Князь разсказалъ ему б ѣдность, въ которую вводитъ себя Юхванка и его нерад ѣніе къ хозяйству, «какъ будто онъ хочетъ отъ рукъ отбиться», прибавилъ онъ.

— Не знаю, Ваше Сіятельство, какъ это онъ такъ вамъ не показался: онъ мужикъ умный, грамотный, при сбор ѣподушныхъ онъ всегда ходить и ничего, честный, кажется, мужикъ, и старостой при моемъ ужъ управленіи 3 года ходилъ, тоже нич ѣмъ не зам ѣченъ. Въ третьемъ год ѣопекуну угодно было его ссадить, такъ онъ и на тягл ѣисправенъ былъ. Нешто хм ѣлемъ позашибаетъ, зато аккуратный мужикъ, учтивый, и самоварчикъ у него есть. Становой ли, землем ѣръ, кто бывало за ѣдетъ, или офицера поставятъ: все бывало къ нему. Обходительный мужикъ! —

— То-то и б ѣда, — отв ѣчалъ Николинька съ сердцемъ, что онъ никогда мужикомъ работникомъ не былъ, а только вотъ сборщикомъ ходить, фабричничать, старостой мошенничать, трубочки, да грамотки, да самоварчики. Онъ и хочетъ, кажется, чтобы я его съ земли снялъ, да на оброкъ пустилъ. Только я этаго не сд ѣлаю, за что другіе за него работать будутъ? Мать его кормила, выростила, пусть и онъ ее кормитъ. Отпустить его несправедливо, а и д ѣлать что съ нимъ, не знаю.

— Вотъ вы съ опекунами, — продолжалъ онъ горячо, — Яковъ Ильичъ снялъ фуражку. — Вм ѣсто того, чтобы этакихъ негодяевъ изъ вотчины вонъ, въ солдаты отдавать — изъ лучшихъ семей брали и хорошихъ мужиковъ раззоряли.

— Да в ѣдь не годится, — тихо отв ѣчалъ Яковъ Ильичъ, — разв ѣне изволили зам ѣтить, у него зубъ переднихъ н ѣтъ?

— В ѣрно нарочно выбилъ?

— Богъ его знаетъ, ужъ онъ давно такъ.

— Счастіе, что такихъ негодяевъ мало, а то что бы съ ними д ѣлать? — сказалъ Николинька.

— Надо постращать, коли онъ такъ себ ѣпопустилъ, — сказалъ, подд ѣлываясь Яковъ Ильичъ.

— И то сходи-ка къ нему, да постращай его, а то я не ум ѣю, да мн ѣи противно съ нимъ возиться.

— Слушаю-съ, — сказалъ Яковъ Ильичъ, приподнимая фуражку, — сколько прикажете дать?

— Чего сколько? — спросилъ съ изумленіемъ Николинька.

— Постращать, т. е. сколько розогъ прикажете дать?

— Ахъ, братецъ, сколько же разъ нужно теб ѣговорить, что я не хочу и не нахожу нужнымъ наказывать тел ѣсно. Постращать значитъ словами, а не розгами. <���Сказать ему, что, ежели онъ не исправится, то его накажутъ, а не бить.>

— По нашему, по деревенскому, не такъ-съ...

— Какой ты несносный челов ѣкъ, Яковъ!

— Слушаю-съ, я поговорю, а вы домой изволите?

— Н ѣтъ, къ Давыдк ѣБ[ ѣлому].

— Вотъ тоже лядъ-то. Ужъ эта вся порода Козловъ такая; чего-чего съ нимъ не д ѣлалъ, ништо не беретъ. Вчера по полю крестьянскому про ѣхалъ, у него и гречиха не пос ѣяна. Что прикажете д ѣлать съ такімъ народомъ. Хоть бы старикъ-то сына училъ, а то такой-же и себ ѣ, и на барщин ѣтолько черезъ пень колоду валитъ. Въ прошломъ год ѣпередъ вашимъ прі ѣздомъ земли вовсе не пахалъ; ужъ я его при сходк ѣдралъ, дралъ.

— Кого? неужели старика?

— Да-съ, такъ в ѣрите-ли, хоть бы те что, встряхнулся, пошелъ и то осьминника не допахалъ, и в ѣдь мужикъ смирный и не куритъ.

— Какъ не куритъ?

— Не пьетъ. Эта вся ужъ порода такая, вотъ Митрюшка тоже ихней семьи, такая жъ лядъ проклятый.

— Ну, ступай, сказалъ Князь и пошелъ къ Давыдк ѣБ ѣлому.